У каждого из нас есть вещи, про которые мы точно знаем — вот это я не надену даже под дулом пистолета. На сайте Sandals and Socks вот уже одиннадцать лет собирают фотографии людей, надевших сандалии на носки, — и, кажется, в интернете тяжело найти еще одно такое место, которое так сильно было бы пропитано презрением.

Я знаю десяток историй, когда чьи-то романтические отношения не сложились исключительно из-за того, что объект заправил в брюки рубашку или, например, надел майку-сеточку. Как устроен этот механизм? Неужели носки нам важнее человека?

Одежда давно уже перестала быть чем-то, что призвано прикрыть наготу или согреть. Редкой женщине из тех, что живет в современном мегаполисе, нужна шуба в пол для того, чтобы ей было тепло. Мужчину в модной майке-алкоголичке тоже тяжело заподозрить в том, что он старается выглядеть одетым. Одежда — это еще один язык, с помощью которого мы пытаемся сказать что-то окружающим. И так же чутко мы реагируем на сигналы, поданные другими.

Мода после Великой французской революции была способом отделения аристократии (а потом — в целом элиты): аристократы начинают, остальные подтягиваются, причем тогда, когда уже поздно и мода устарела. Но, поскольку платежеспособность буржуазии нередко была значительно выше, приходилось прибегать к особым ухищрениям, касавшимся даже не столько кроя и тканей, сколько в целом идеологии. Поэтому главным козырем была и остается борьба с жизненными установками буржуазии, которые и выделяют буржуазию как класс: достаток, приличия, здоровье.

­Однако и по сей день мода нередко действует по тем же механизмам. Примеры из современности — это гранжевское рванье (анти-достаток), мини-юбки (анти-приличие), мода последних лет на вудиалленовские очки (анти-здоровье). Или рубашки, которые относительно недавно снова стало принято заправлять в брюки, тогда как начиная с 60-х годов рубашки навыпуск были признаком свободомыслия, а заправленные рубашки ассоциировали с белыми воротничками и послушными мальчиками, чья мама — будь то буржуазная домохозяйка или советская учительница — считает, что иначе неопрятно. Или носки с туфлями, всколыхнувшие модную общественность в этом году, появившись одновременно в нескольких коллекциях.

Когда-то носки вместе с туфлями значили только одно — их хозяин беден, у него нет денег на недостижимые чулки. Девушки охотнее мазали ноги тональным кремом и косметическим карандашом рисовали на них стрелку, чем соглашались надеть носки. Теперь все иначе, и девушка, надевающая носки с туфлями, сообщает сразу несколько вещей о себе и о мире, в котором она живет, — чулки больше не ценность, а я не боюсь выглядеть так, как одевала меня мама в детстве, — туфельки и носочки.

Если упростить совсем, то работает это так: сначала мы говорим «я никогда не заправлю рубашку в брюки, потому что так одеваются только маменькины сыночки», а потом — «мне плевать, как одеваются маменькины сыночки, — захочу и буду заправлять».

Модная индустрия и в первом, и во втором случае чутко на это реагирует. Таким образом, если некоторый модный тренд вступает в противоречие хотя бы с одним из перечисленных признаков — или наоборот, как в случае с рубашками, отказывается от многолетних противоречий, — он оказывается самым громким, самым интересным и нередко самым стойким.

Зная этот механизм, фразу «я не надену этого даже под дулом пистолета» произнести гораздо сложнее. Так же как и отвергнуть мужчину в носках и сандалиях. Кто знает, может, он все это напялил в насмешку над высоколобыми модниками, создавшими сайт Sandals and Socks.