Виталий Комар прочитал лекции в старейшей Русской школе

Нас встречает Калинка. Когда она только начала изучать русский, преподавательница строго посмотрела на нее и сказала: «Как тебя зовут? Калин? Нет, будешь Калинкой». Теперь Калин аспирантка и сама преподает русский первому курсу в старейшей летней Русской школе в США — в колледже Middlebury, штат Вермонт, куда мы приехали с Виталием Комаром на его лекции.

Эту школу, которую открыли после Второй мировой войны в 1946 году, окончили нынешний посол США в Москве Джон Байерли, очень многие дипломаты, а также агенты ЦРУ и ФБР. Помимо русского здесь преподают арабский, китайский, французский, немецкий, иврит, итальянский, японский, португальский и испанский. На третий день пребывания на летних курсах все студенты дают клятву: «Поступая в Языковую школу, я обязуюсь выполнять Устав школы и использовать язык школы, насколько это возможно, в качестве единственного языка общения. Я понимаю, что, если я не выполню этот обет, это может привести к исключению из школы без выставления оценки и возвращения мне денег». Это значит, что они ни слова не могут произнести на английском. С этого момента все с самых младших курсов на девять недель забывают о своем родном языке и говорят только на том, который изучают. Даже если знают всего пару слов на нем.

Виталий Комар в библиотеке у полок с русской литературой

Музей колледжа, в котором находятся артефакты, начиная с времен Древнего Египта и заканчивая Энди Уорхолом

Здание театра

Режиссер Сергей Коковкин проводит репетицию пьесы «Гроза» Н. Островского. На сцене студенты разных курсов (некоторые с трудом понимают, о чем речь)

Виталий Комар на лекции демонстрирует слайды

В коллекции Виталия Комара множество предметов пропаганды из разных стран, некие при сравнении оказываются очень похожи

Виталий Комар на лекции показывает предметы из своей коллекции

Виталий Комар на лекции

Виталий Комар рассказывает о своем творчестве

Футбольное поле колледжа Middlebury

Я иду на урок к Калинке, у нее первокурсники. Взрослые люди 20-35 лет говорят по слогам и с сильнейшим акцентом: «Скажьи, у тебья есть братья и серсты… э-э… братия и сьотры… братья и сьостры?» — каждое правильно произнесенное слово доставляет им удовольствие. Они поют «Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам», и мне становится неудобно за слово «неуклюже» — оно не помещается в рот, «ю» в нем слишком мягкая, «ж» слишком твердая. «Боже, — думаю я, с трудом сама произнося слова песни, — какой же трудный у нас язык!» Первокурсники стараются, они могут узнать, как зовут собеседника, откуда он, сколько ему лет, из кого состоит его семья, сколько им лет. Они вообще уже неплохо изъясняются, и это при том, что учат язык с нуля всего три недели. Запрет на родную речь дает хороший результат.

У Калинки сильный акцент, и я спрашиваю у замдиректора школы Татьяны Смородинской, не страшно ли то, что учат говорить с неправильным произношением. Она отвечает, что носитель языка гораздо важнее на более поздних этапах. Преподаватель-иностранец, который сам не так давно выучил язык и помнит все сложности, сможет даже лучше передать навык другому. «К тому же, — добавляет Татьяна, — это разговорный урок, у них также есть фонетика с носителями, чтение, просмотр фильмов и многое другое». Она везет меня по территории — и я, выросшая в России и никогда не видевшая такого, смотрю вокруг с открытым ртом. Вот закрытый хоккейный стадион, местная хоккейная команда считается одной из лучших среди колледжей уровня Middlebury, вот поле для гольфа, вот зал для тяжелой атлетики, баскетбольная площадка, тут бассейн, там — поле для американского футбола, отдельно поле для соккера. «А там, — машет рукой Татьяна, — у нас теннисные корты». Если студент записывается в спортивную команду, то с ним работает только тот тренер, который говорит на изучаемом языке.

Помимо этого на территории колледжа находится огромная библиотека с книгами на всех изучаемых языках, видеозал, музей с экспонатами, начиная от Древнего Египта и заканчивая XX веком, множество корпусов, столовых и даже свое кладбище.

У Русской школы есть свой Русский дом, где играют в дурака, «Монополию», пьют чай с баранками, театральный кружок, в котором пьесы ставит драматург, режиссер Театра Советской армии и Моссовета Сергей Коковкин, свой хор, где петь обучает фолк-ансамбль «Золотой плес».

Среди преподавателей Русской школы по литературе — Олег Проскурин, его слушателями и учениками в Москве были главный редактор «Книжного обозрения» Александр Гаврилов, издатель журнала «Птюч», а ныне главный редактор TimeOut Moscow Игорь Шулинский, поэты Дмитрий Воденников и Михаил Кукин, литературовед Олег Лекманов и другие известные представители российской словесности. Периодически проводятся уроки с приглашенными лекторами. В этот раз приехали два гостя: профессор Илья Виницкий и художник Виталий Комар.

Комара, надо признать, выжали по полной программе. За два дня он прочитал две лекции, а помимо этого посетил три или четыре семинара, где отвечал на вопросы американских студентов. Вопросы были разные, про отношение к Ленину и Сталину, чьи фигуры Комар достаточно часто изображает на своих картинах, про разницу в восприятии американцев и русских, про символы пропаганды, про обучение художников в Советском Союзе, которое, как оказалось, и предопределило творческую судьбу Комара.

В столовой прием пищи организован по школам. Отовсюду русская речь. За обедом я сажусь рядом с третьекурсниками. Молодой человек тяжело вздыхает и говорит своей подруге: «Мне так нравится смотреть на первокурсников, они такие радостные, им так нравится все, а я немного устал». — «Сложно учить русский? — спрашиваю я. — А почему ты вообще решил его учить?» — «Я не знаю, — говорит он, — мне просто понравилось, как он звучит». Опрос других студентов показал, что русский начинают изучать в основном потому, что понравилась русская культура: кино (Тарковский лидирует), литература (Чехов, Толстой, Пушкин), искусство (например, съездили в Санкт-Петербург и сходили в Эрмитаж). Кто-то работает с Россией, и язык нужен для постоянного общения, я встретила археолога, представителя благотворительной организации, музыканта, а есть и просто те, у кого предки из России и хочется сохранить связь с исторической родиной. Преподаватели школы утверждают, что к ним приезжают изучать русский из ЦРУ и ФБР. Причем если из ФБР часто признаются, то из ЦРУ — никогда. Кстати, фотографии студентов, связанных со спецслужбами, не разрешено публиковать. Поэтому фотоальбом по окончании курсов выходит с белыми пятнами вместо фотографий тех, кто уже работает агентом или когда-нибудь будет работать. Но имена под этими белыми кружочками есть.

Обучение в Middlebury дорогое (9500 долларов за 9 недель с проживанием), но колледж является так называемым «need-blind institution». Это значит, что решение о принятии студента принимается вне зависимости от его финансового положения. Если студент достойно сдал экзамены и его приняли, но он не может оплатить всю сумму, то колледж дает ему грант в зависимости от финансовых возможностей студента. Как и у многих других американских колледжей и университетов, у Middlebury существует накопленный за многие годы (а Middlebury был основан в 1800 году) фонд, который, несмотря на большие потери в кризис, все-таки позволяет принимать студентов со значительными скидками.

Ну и последний аккорд. Вечер у директора Русской школы в честь приглашенных лекторов. В помещении все умирают от жары, стараясь хоть каким-то боком оказаться у вентилятора. Почему бы не поставить кондиционеры? «Ну что вы, — дружно отвечают преподаватели, — колледж очень заботится об охране окружающей среды. Кондиционеры стоят только в общественных помещениях вроде библиотеки и лекториев, а в личных комнатах и домах они запрещены из-за слишком высокого потребления энергии. Middlebury — очень зеленый колледж». На территории колледжа даже есть свой мусороперерабатывающий завод, с прозрачными стенами, а в столовой не дают подносов, потому что тогда и еды берут меньше, и экономится вода на мытье посуды, и меньше моющих средств попадает в сток.

А я подумала, что от отсутствия кондиционеров в комнатах еще один плюс: гораздо больше времени студенты стараются провести в библиотеке.

Виталий Комар остался доволен посещением Middlebury, как он назвал «оранжереи», ему было приятно видеть, что даже после дезинтеграции Советского Союза количество американцев, желающих изучать русский, не уменьшается. «Middlebury, как большинство университетских городков Америки, — своего рода претворенный в жизнь, утопический “городок солнца”, — говорит Комар. — Даже полиция не имеет права действовать на их территории без разрешения руководства учебного заведения.

Далекие от прозы жизни юные обитатели подобной оранжереи живут удивительной жизнью: плавают в роскошных бассейнах, имеют доступ к любой литературе, танцуют, целуются, занимаются спортом, мучают вопросами эрудитов-преподавателей, размышляют и над разнообразием меню в студенческой столовой, и над книгами в библиотеке...

Многие потом будут вспоминать свой студенческий "срок на кампусе" как далекий от реальности сон».