Владимир Паперный: Апология модернизма
Начну с провокационных заявлений.
1. Маркс — великий философ.
2. Малевич — великий художник.
3. Ле Корбюзье — великий архитектор.
Какая-то часть читателей, грязно выругавшись, немедленно переключится на колонку Наврозова, и я их понимаю. Сам часто с удовольствием читаю колонку Наврозова вместо того, чтобы писать свою собственную. Тем же, кто, стиснув зубы, решится читать дальше, объясняю свою позицию.
Нельзя сказать, чтобы разочарование в модернизме существовало только в России и только в настоящий момент. Это разочарование (или неочарование) возникло практически одновременно с модернизмом и возникло везде, где существовал модернизм, но в России (как и все в России) оно приобрело специфические черты. В СССР 1930-х никакой серьезной критики модернизма быть не могло, много писалось о «троцкистской сущности рационализма и механистической сущности конструктивизма». В 1960-х появилась статья советского философа Михаила Лифшица «Почему я не модернист». Лифшиц, ученик и соратник Дьёрдя Лукача, считал, что именно модернизм выпустил джинна тоталитаризма и террора из бутылки и что Пикассо в каком-то смысле породил Гитлера. Понятно, что марксист Лифшиц не делал следующего логического хода — не обвинял Маркса за то, что тот породил модернизм, но сегодня сваливание в кучу и топтание самых разных «измов»: коммунизма, модернизма, социализма, авангардизма, марксизма, концептуализма и т. д. — становится в России чем-то вроде национального спорта.
Начнем с того, что считать Маркса ответственным за ужасы советского террора так же нелепо, как обвинять Ле Корбюзье в строительстве хрущоб. Выражение «диктатура пролетариата», краеугольный камень политики Ленина — Сталина, было употреблено Марксом всего один раз и то в частном письме. Хотя Маркс и оправдывал «роль насилия в истории», он был против террора и осуждал методы Парижской коммуны. Но самое главное, если утопическую часть философии Маркса (бесклассовое общество, отмирание государства, каждому по потребностям) можно считать провалившейся, то критическая часть его философии повлияла на всех без исключения последующих мыслителей, независимо от того, были они согласны с Марксом или нет. Маркс, а потом Фрейд показали иллюзорность представления классической философии о «прозрачности» сознания субъекта для самого себя. Это сознание «замутнено» экономическим статусом субъекта (Маркс) и его подсознанием (Фрейд). В этом смысле их можно считать родоначальниками модернизма.
Чтобы понять, почему возникновение модернизма в искусстве воспринималось многими современниками как глоток свежего воздуха, стоит посетить музей Гетти в Лос-Анджелесе. Попробуйте пройти мимо этих квадратных километров холстов с уныло однообразными европейскими пейзажами и натюрмортами XIX века, как вас охватит такая непреодолимая скука, что черный квадрат Малевича покажется вам лучом света в темном царстве. Кстати о Малевиче. Пока я судил о нем по репродукциям, он казался мне примитивным, схематичным и безжизненным. Но стоило мне попасть на большую выставку Малевича и подойти к его холстам поближе, я увидел художника, увлеченного живописной поверхностью. Черный квадрат оказался совсем не черным, за ним скрывалась глубина, многозначность и многослойность.
И наконец, о Ле Корбюзье, или Корбю, как его называют архитекторы. От некоторых его теоретических текстов сегодня волосы встают дыбом. Его проект реконструкции Москвы — технократическое варварство. Но посмотрите, с какой легкостью он отказывался от своих теорий, своих пяти принципов, например, когда в нем просыпался художник. Трудно поверить, что примитивный «план Вуазен» и бесконечно сложное поэтическое пространство капеллы Роншан создал один человек.
В заключение несколько слов о Сантьяго Калатраве, уже изрядно потоптанном на этом сайте. Калатрава до известной степени шарлатан. Создавая образ инженерной конструкции, он не брезгует фиктивными инженерными деталями, иногда сделанными из пенопласта. Но в таком же шарлатанстве можно обвинить и Гинзбурга, и Мельникова, декорировавших кирпичную кладку под железобетон, а если угодно, и создателей Парфенона, Калликрата и Иктина, имитировавших в камне деревянные конструкции. Мост Конституции в Венеции — пример удачной постройки Калатравы. Там нет фиктивных деталей, и он очень осторожно и деликатно вписан в среду. Мост вступает в диалог и с архитектурой Ренессанса, и с функционализмом вокзала, построенного в начале 50-х.
Давайте судить о творцах по лучшему из того, что они создали.