Я стараюсь не лезть в российские «культурные войны», особенно здесь: неминуемо создается эффект лорнирования из ложи. Но нынешняя история с группой «Барто» в некотором роде случай очень американский — настолько, что я позволю себе несколько соображений по этому поводу. Для проформы напомню, что именно произошло. Из фактов имеем: песню «Готов», с припевом «Я готова — а ты готов? — поджигать ночью машины ментов»; исполнение этой песни на митинге в защиту Химкинского леса; и последующий вызов солистки группы, Марии Любичевой на Петровку, 38 на «собеседование». Текст песни теперь анализируется некими экспертами на наличие в нем экстремистской составляющей. Пока все. Остальное — мнения, которых наличествует полный диапазон (на то она и блогосфера, а не блогодуга) и многие из которых, увы, вертятся вокруг совершенно неактуального вопроса, хорошая это песня или нет. (Нет.)

В США подобная тема возникала раз пять за последние 20 лет и доходила до слушаний в конгрессе, выступлений президента, бойкотов, сжигания пластинок и длительных судебных процессов. Самый похожий скандал разразился в 1992 году вокруг песни Cop Killer группы Body Count. Ее припев гласил дословно следующее: «Убийца ментов! Твоя мама горюет — и хуй с ней! Убийца ментов! Сегодня ночью мы сводим счеты! Умри, умри, умри, мусор, умри!» Вице-президент Дэн Куэйл назвал эту песню «извращением Первой поправки» (имея в виду право на свободу речи). В Северной Каролине полицейские сообщили владельцам музыкального магазина, в котором продавался диск с песней, что в случае ограбления или вандализма не будут отзываться на их звонки. В Новой Зеландии воспряла от двадцатилетней дремы государственная цензура. И так далее. В ответ автор песни рэпер Айс-Ти в одном из интервью выдал прекрасную формулировку: «Если вы верите, что я убийца полицейских, то вы, должно быть, верите, что Дэвид Боуи космонавт». В наши дни он отошел от рэпа и снимается в сериале «Закон и порядок». Играет полицейского.

Мой взгляд на экстремистские тексты не изменился со времен Cop Killer. У каждого человека есть право говорить все что угодно в какой угодно форме. Да — кроме тех случаев, когда в суде может быть доказано, что эти слова приносят прямой ущерб или создают непосредственную опасность. (Классический пример — вопль «Пожар!» в набитом театре.) При этом влияние слов на человеческое поведение практически невозможно доказать в нормальном суде. Многие пытались. Особенно в 1990-х, когда американское правосудие охватила всеобщая тенденция к разделению вины, а общество еще не сжилось с видеоиграми и МТВ. Какие-то подростки в подражание героям фильма Rudy легли на разделительную полосу шоссе; другие, насмотревшись «Бивиса и Батхеда», подожгли дом; школьные убийцы из «Колумбайна» были фанатами Мэрилина Мэнсона. И каждый раз попытка прицепить часть ответственности на художника разбивалась о простейшую позицию защиты: миллионы людей слышали ту же песню (смотрели тот же фильм, сериал и т. д.) и никого не убили. Соответственно, дело в психике самого преступника.

Пока что я говорю нормальные либеральные банальности в защиту свободы слова. Но не совсем. Дело в том, что я готов защищать право Айс-Ти и «Барто» на стихотворный ментоцид именно что с позиций Первой поправки. А вот что мне надоело до тошноты — так это муссирование разницы между «произведением искусства» и «политической речью». Этой разницы нет. Точнее, она была, но исчезает. Мы живем в эпоху, когда индустрия развлечений, политический дискурс и новостной комплекс сливаются в одно бесформенное целое. Поэтому мне одинаково противно, когда умеренно левый Джон Стюарт утверждает, что он «всего лишь комедиант», когда ультраправый Гленн Бек называет себя «клоуном на родео» и, наконец, когда фантазии об убийстве списываются на «лирического героя». Срок годности этой индульгенции истек. У Стюарта — когда к нему в гости начали захаживать кандидаты в президенты. У Бека — когда он начал собирать вокруг себя подобие секты. У «Барто» — когда песня прозвучала в контексте политического митинга. Использование классификации «искусство» как волшебного слова, освобождающего от ответственности (не уголовной! моральной), напоминает мне мой самый нелюбимый аспект концептуализма: когда дрянной фильм, будучи спроецирован на стену галереи, а не на экран театра, магически превращается в «видеоарт» и судится по совсем другим критериям. Свобода слова есть свобода слова. Она не требует этих подразделений. Когда мы начинаем защищать тексты песен на основании, что «это вопрос, а не повелительное наклонение», все мы в глубине души знаем, что мухлюем. И мухлюем без нужды. В конце концов есть в американской глубинке такой жанр, как наци-фолк. (Поищите в сети группу Prussian Blue, но только сами, пожалуйста, не ждите гиперссылки.) Его существование мне так же печально, как и существование песни «Убить жида», которую все внезапно вспомнили в связи с «Барто» и которая успела уже стать ностальгическим артефактом девяностых. При этом скины из Техаса серьезны, как смерть, а группа «Инструкция по выживанию» явно слепила некий постмодернистский пастиш. Но разницы нет. И в том, и в другом случае лично я хотел бы, чтобы этих песен не было. И в том, и другом случае я не хотел бы, чтобы мое желание исполнило государство.