Фото: Ирина Середа
Фото: Ирина Середа
Фото: Ирина Середа
Фото: Ирина Середа
Фото: Ирина Середа
Фото: Ирина Середа
Фото: Ирина Середа
Фото: Ирина Середа
Фото: Ирина Середа
Фото: Ирина Середа
Фото: Ирина Середа
Фото: Ирина Середа
Фото: Ирина Середа
Фото: Ирина Середа

«Чем там занимается в кадре лошадь митрополита? Русской православной церкви это может не понравиться. Еще дубль!» — раздается над площадкой многократно усиленный мегафоном голос режиссера Андрея Прошкина. Самого Прошкина не видно: он сидит в специальной палатке и смотрит на экране картинку, идущую с камеры. Остальные снаружи маются от жары, но послушно выполняют требования режиссера — все, включая лошадь, чей эротический пыл гасит Дмитрий Гизгизов, дублер Суханова. 44-й день съемок. Работа перевалила за половину, а температура воздуха — за 40 градусов.

Снимать «Алексия» Андрей Прошкин взялся, как он говорит, не по собственному желанию. Просто в какой-то момент к нему пришли продюсеры Наталья Гостюшина и Сергей Кравец из кинотелекомпании «Православная энциклопедия» (до того они продюсировали фильм «Поп») и попросили заняться картиной. «Почему выбор пал на меня, мне сложно объяснить, — говорит Прошкин. — Я никогда не был замечен в особых пристрастиях к христианской теме. Скорее, наоборот, моя стезя — грехи». У продюсеров был готов вариант сценария, который им не нравился. Прошкин, прочитав текст, вполне разделил их чувства и предложил написать новый сценарий Юрию Арабову. Не сразу, но тот согласился.

За основу была взята история из жития святителя Алексия — митрополита Московского, жившего в XIV веке и известного, помимо прочего, тем, что он исцелил от слепоты мать (в других версиях — жену) татарского хана Джанибека. В житии ситуация разрешается довольно просто: смущенный возложенной на него миссией (хан написал московскому князю письмо с просьбой отпустить божьего человека в Орду, иначе грозил карами), Алексий тем не менее приезжает в Сарай-Бату и исцеляет Тайдулу. В версии же Арабова чудо митрополиту удалось только со второй попытки. Максим Суханов, играющий митрополита, хорошо понимает логику Арабова.  

Мы разговариваем в домике турбазы «Ворлд Фиш», построенной на берегу Волги в расчете на москвичей-рыболовов. Однако в этом году их что-то немного, и базу арендовала съемочная группа фильма. В трех километрах от нее художник Сергей Февралев выстроил город Сарай-Бату. Где-то здесь он и был когда-то, пока его не разрушил Тамерлан. Но до сих пор в степи встречаются сарайские кирпичи — частично из них сделана и декорация.

Я попадаю на съемочную площадку только через два дня после приезда: из-за так называемого астраханского дождя (песчаных бурь) съемочная группа получает два незапланированных выходных. Природа вообще пытается сопротивляться фильму: до бурь температура зашкаливала за 50, и снимать приходилось ночью, а одного из исполнителей главных ролей, якута Федота Львова, укусил каракурт, и он два дня провел в больнице. Но сейчас все страшное уже позади, говорит второй режиссер фильма Ирина Третьякова и изящно меняет тему: оказывается, у якутов принято давать старшим сыновьям имена отцов. Поэтому отчество Федота — Федотович, а хана Джанибека играет актер по имени Иннокентий Иннокентьевич, которого все зовут Кеша Кешевич.

Фото: Ирина Середа
Фото: Ирина Середа
Фото: Ирина Середа
Фото: Ирина Середа
Фото: Ирина Середа
Фото: Ирина Середа
Фото: Ирина Середа
Фото: Ирина Середа
Фото: Ирина Середа
Фото: Ирина Середа
Фото: Ирина Середа
Фото: Ирина Середа
Фото: Ирина Середа
Фото: Ирина Середа
Фото: Ирина Середа
Фото: Ирина Середа
Фото: Ирина Середа
Фото: Ирина Середа

Хана Джанибека, как и его мать Тайдулу (Роза Хайруллина), я увижу только на экране, когда пойду разговаривать с режиссером. Отснятый материал обычно не показывают никому, включая съемочную группу, и Прошкин предупреждает меня насчет разницы между готовым фильмом и тем, что я увижу сейчас. «Критик Волобуев написал хвалебную рецензию на “Бумер-2” и потом оправдывался, что посмотрел его в черновой сборке, — говорит он. — Я показываю материал только нескольким друзьям-киношникам: они хоть как-то способны его оценить».

На экране Алексий дубль за дублем пытается исцелить Тайдулу. Когда он все-таки терпит фиаско, татары срывают с него одежду и выгоняют голым в степь, предварительно полив голову чем-то прозрачным из плошки. «Надеюсь, это не кипящее масло?» — с содроганием спрашиваю я. «Святая вода», — отвечает Андрей, не отрывая взгляда от экрана. «Зачем?» — «Просто так!!!»

Звука нет, поэтому я только в теории знаю, что герои говорят на карачаево-балкарском языке, близком к среднекыпчакскому, на котором в XIV веке говорили в Золотой Орде. Как будут переводить, пока не решили, но оригинальный язык ордынцев обязательно останется, говорит Прошкин. За тем, чтобы текст произносился правильно (хотя сколько знатоков сможет это оценить?), следят переводчики. Вообще достоверность (за пределами буквы жития) очень важна для авторов. Скажем, знатные татарки белили лица — и с экрана на меня смотрит совершенно белое лицо Тайдулы, обрамленное прямыми черными волосами. Как в японских фильмах ужасов, думаю я.

«Лучшее развлечение — смотреть без звука одни и те же сцены по нескольку раз», — говорит режиссер. Для меня сцены, в общем-то, на одно лицо. А Прошкин не только фиксирует упущенный фокус, но и с ходу оценивает качество игры — весьма эмоционально: «Куда посмотрела, выдра» или «Наяривает, как конь».

Настоящих коней в кадре тоже хватает: в съемках задействован целый зоопарк — от верблюдов до ослика Машки, которую несознательное местное население поило водкой, а киношники откормили и вообще привели в порядок. Я сижу на охапке сена, позаимствованной из Машкиного рациона, и жду команды «Начали!». Она уже почти звучит — и начинается дождь. Баранов спешно заталкивают обратно в загон. Актеры облачаются в дождевики.

К счастью, дождь быстро заканчивается, и пиротехники начинают настраивать костер. В сегодняшнем эпизоде митрополит, приехавший к хану, невредимым проходит меж двух огней. Сопровождающий его служка по имени Федька (Александр Яценко), напротив, загорается, и митрополит тушит его в своих объятиях. «Почему огонь его не берет? — спрашиваю я Яценко. — Потому что он верит?» «Потому что не боится», — отвечает тот.

Митрополит не боится огня, а я ловлю себя на том, что побаиваюсь Суханова: уж больно хорошо у него получается гипнотизировать людей своим взглядом. Но в гриме Алексия он кажется мне не таким уж страшным, особенно когда, сидя на коне, машет кому-то с энтузиазмом туриста, снимающего в отпуске хоум-видео.

Массовка для фильма нанята в близлежащем поселке Тамбовка. В день новоиспеченные актеры получают 500 рублей, и при средней месячной зарплате в 4000 рублей очень довольны возможностью внести вклад в развитие отечественного кинематографа. Обнаружив, что я журналист, они сначала по очереди выстраиваются фотографироваться, а потом расхватывают «снобские» визитки, чтобы знать, где на себя посмотреть.

В это время завершаются приготовления к съемкам. Человек в черном костюме, похожий на Человека-Паука, обливает бензином два будущих костра. Прошкин на ходу дописывает реплики. Яценко предвкушает свое участие в эпизоде: «Явно Прошкин меня спалить хочет. Сами знаете — от любви до ненависти... Там в сценарии написано “Федька весь задымил, зачадил, загорелся, закричал”. Ужас, че щас будет. Три месяца подготовки к этой сцене. А у меня дубля парика нет!»

Интервью с Максимом Сухановым

Интервью с режиссером фильма «Святитель Алексий» Андреем Прошкиным