Честно скажу, я искал скандала. После разговоров у нас на сайте я был настроен так: М. С. Чанг сделал первого IVF-кролика (in-vitro fertilization, оплодотворение в пробирке, оно же ЭКО) в 1959 году, его ученик Рюдзо Янагимати сделал IVF-хомяка в 1963-м. О'кей, Эдвардс сделал первого IVF-человека, но непонятно, почему именно его рецепты и приемчики надо считать поворотными и давать за них премию. Ясно же, что это все какие-то дополнительные манипуляции к основному достижению, которого добились до него: создать млекопитающее в пробирке.

В итоге конкурент Эдвардса и его же ученик объяснили мне, как я был неправ: достижений Эдвардса хватило бы на несколько карьер, а масштаба личности — на несколько Нобелей. И еще одну вещь я не понимал: какое бешеное сопротивление встретила его методика и какой жестокой борьбой была вся его жизнь. Только за одно это он заслужил награду.

Итак, сначала я позвонил на Гавайи конкуренту Эдвардса — Рюдзо Янагимати. Он объяснил: Эдвардс велик, потому что каждый вид животных отличается радикально, и всюду нужен свой набор приемов.

Кролик М. С. Чанга был не совсем из пробирки. Точнее, из пробирки, но немного кружным путем: сперму доставали из половых путей крольчих после спаривания, простой эякулят не работал. Именно Рюдзо Янагимати понял: проблема в том, что эякулят — это «спящая» сперма, ее надо активировать особыми веществами. Он создал искусственную среду (дюжина ингредиентов), в которой сперма просыпалась, и сделал так своих IVF-хомяков. Это был 1963 год. В 1975-м он ездил в Австралию к Алексу Лопате, где они пытались подсадить эмбрионы женщине. Там работала одна из групп, что дышала в затылок Эдвардсу, — в итоге они оказались вторыми, «их» ребенок родился на два года позже. Почему? «Потому что мы слишком сильно накачивали женщин гормонами». — «Что же открыл Эдвардс, что он смог сделать?» Тут Янагимати почему-то резко закрылся, дал мне телефон Барри Бавистера, ученика Эдвардса, и отказался дальше разговаривать.

Бавистеру 67 лет, он пенсионер, живет в Новом Орлеане; сейчас мы к нему отправимся, только замечу мимоходом, что в 1998 году Янагимачи первым в мире клонировал мышь, за что получил по полной от разнообразных фанатиков.

Барри Бавистер был из рабочей среды, семья жила в Кембридже. Его выгнали из старших классов школы (тут мы с ним нашли общий язык), и он пошел работать. К счастью, он нанялся не сварщиком, а лаборантом в Кембриджский университет. Стал учиться и в 1967 году оказался на чердаке престижной Лаборатории физиологии животных — в роли аспиранта, в крошечном кабинете своего шефа профессора Остина.

На чердак сослали всех репродуктологов: было не очень понятно, чем они занимаются, и их не знали куда девать. В соседней комнате работал упертый Боб Эдвардс, к этому времени уже несколько лет тщетно пытавшийся оплодотворить человеческие яйцеклетки в пробирке. Он, правда, первым научился делать одну важную вещь: достав яйцеклетку из яичника, Эдвардс мог заставить ее вызревать в пробирке — до состояния готовности к оплодотворению. Но дальше дело не шло.

Бавистер же работал над диссертацией и мучился с яйцеклетками хомяков. Он использовал метод Янагимати, но метод работал через пень-колоду: «по понедельникам, но не по вторникам», вспоминает Бавистер. В какой-то момент, просто играя с бесчисленными реагентами, он решил капать в свои пробирки фенолфталеин — это стандартный индикатор вроде лакмусовой бумажки: цветом он сообщает об изменениях кислотности среды. И тут Барри заметил: оплодотворение получается всегда, когда раствор щелочной (пробирки краснели), и никогда — в кислотном (желтели). Начал всегда делать среду щелочной, причем более щелочной, чем в половых путях самки — стало железно получаться (позже выяснилось: дело в том, что в пробирке из-за стресса клетки испускают много кислоты, подкисляя среду; чтобы все было хорошо, среда должна быть способна отыграть это изменение, нужен буфер).

Остин похвалил аспиранта и рассказал об открытии Эдвардсу. «Боб не украл мое открытие, а позвал к себе — делать то же с человеческими яйцеклетками и сперматозоидами», — Бавистер повторил эту мысль несколько раз, он явно считает такое проявление порядочности экстраординарным.

«Мы получили драгоценные яйцеклетки из больницы — от женщин, которым вырезали яичники. Клеток было очень мало. Мы поставили опыт и ушли ужинать. Вернулись. Стали смотреть, и в третьей пробирке я увидел оплодотворенную яйцеклетку. Из нее торчал хвост сперматозоида. Я был первым человеком, кто увидел это. Я был на седьмом небе от счастья!»

«А вы не заподозрили, что это просто артефакт? Ну, мало ли, налип сперматозоид или вообще фигня какая-то торчит?» — спросил я. К этому моменту я уже чувствовал себя совершенно в той комнатушке и не на шутку волновался.

«Нет, после оплодотворения сперматозоид бешено разбухает — у хомяков то же самое. Огромная голова, и огромный хвост торчит, как нож. Ни с чем не спутаешь!» Это была осень 1968 года, до моего рождения еще восемь лет, но голос Бавистера звучит так азартно, будто дело было вчера.

Эдвардс немедленно опубликовал две научные статьи с Бавистером — и поднялся дикий вой. Пресса заявила, что завтра люди начнут делать целые армии роботов и Гитлеров; католики — что так вообще нельзя. «Как ни странно, было еще мощное сопротивление медиков, — вспоминает Бавистер. — В те времена многие кормились тем, что вырезали спайки из труб у бездетных женщин и заново сращивали концы; это очень редко помогало, но попытки стоили диких денег. А тут этот Эдвардс с его мечтой о пробирке!»

Visionary — именно это слово Бавистер повторил несколько раз. «Вы должны понимать, что значит "провидец". Когда он читал лекции (я слушал его в 1966-67-м), он заражал нас своим энтузиазмом подвижника. Когда я сделал свое открытие, мне и в голову не пришло перенести это на людей. А ему пришло», — признался Барри.

«Слушайте, ну перестаньте. Когда вы поняли фокус с щелочной средой, вы серьезно не увидели тут потенциала для IVF человека?» — не унимался я. «Ни капли».

Я вспомнил свою жизнь в науке и подумал: а пожалуй, Барри говорит правду. Действительно, для такого, как он, аспиранта важнее следующий шаг с хомяками; ты даже не замахиваешься на человека. А Эдвардс замахнулся, и в этом его величие. Правда, уже без Барри: профессор Остин категорически отсоветовал своему подшефному продолжать сотрудничество. «Он хотел блага для меня: я бы не закончил диссертацию среди всех тех политических баталий. Эдвардс мог их выдержать».

Важно вспомнить про коллегу Эвдардса, гинеколога-хирурга Патрика Стептоу — вчера мы говорили о нем. В 1968 году Стептоу научился доставать яйцеклетки путем лапароскопии — через небольшой разрез в боку. Потом они девять лет учились растить эмбрионы в пробирке — до стадии восьми клеток. К 1977 году настала пора штурмовать последний форпост — женский организм, имплантацию.

«В какой-то момент у них появился крупный спонсор и большая программа: 103 пациентки», — продолжает Барри. Сто попыток ничего не дали. Оставалось три пациентки. «Любой нормальный ученый после 100 попыток бы сдался: нельзя, значит нельзя. Ну, не работает! Но не таков Боб Эдвардс».

Вместо того чтобы сдаться, Эдвардс решил сделать парадоксальный ход. Он перестал стимулировать женщин гормонами перед имплантацией. IVF человека стало возможным только тогда, когда наука решила довериться чуду — естественному циклу женского организма. Это именно то, до чего не додумались Янагимати и Лопата, помните?

Приняв это решение, ученые взялись за оставшихся трех пациенток. У одной не нашли яйцеклеток в яичнике. Другой подсадили — ничего не получилось. Оставалась последняя пациентка, ее звали Лесли Браун. В тот день Патрик Стептоу сделал разрез, отсосал стеклянной трубочкой содержимое яичника, капнул в пробирку, передал через окошко лаборантке, медсестре Джин Пёрди (в ее честь потом будет создана престижная премия для медсестер). Она передала содержимое Эдвардсу, под микроскоп. Ничего! «Попробуй еще!» — крикнул он. Стептоу попробовал… На этот раз под стеклом микроскопа появилась блестящая толстая яйцеклетка.

Через девять месяцев, в июле 1978 года, пресса вовсю охотилась на супругов Браун: было известно, что вот-вот должен родиться ребенок. Ученые разыграли сложный сюжет: имитировали отъезд семьи из клиники, потом Лесли вернулась через черный ход, и ей быстро сделали кесарево. «Почему? Для безопасности?» — спросил я. «В те времена не было ультразвука. Никто не знал, будет ли у ребенка нужное количество рук и ног. Они не вытерпели и вытащили Луизу на несколько дней раньше срока», — сказал Барри. Я не уверен, что правильно его понял (хотя задал этот вопрос несколько раз под разным углом), но, похоже, ученые хотели иметь свободу маневра, возможность в случае неудачи как-то скрыть провал.

Девочка была абсолютно здорова. Началась новая заваруха в прессе — ровно с теми же лозунгами, что за 10 лет до этого: что будет через 20 лет из-за клонирования. На этом фоне — борьба за улучшение метода. Уже другие команды нащупали способ собирать яйцеклетки через влагалище, последовало множество мелких и крупных других доработок. В итоге эффективность увеличилась с одного до 30 процентов.

Через 10 лет умер Стептоу, нет уже и медсестры Пёрди. Бобу Эдвардсу 85 лет, он так плох, что не может разговаривать — Нобелевский комитет извещал о премии его жену. По сведениям Бавистера, Эдвардс нуждается в постоянном медицинском присмотре.

«И я скажу: я думаю, не давали так долго, потому что мешало влияние церкви. Только сегодня, когда общественное признание метода так велико, когда известно, что у этих детей нет долгосрочных отрицательных последствий, решились дать. Только вот получить премию Эдвардс вряд ли сможет…»