Владимир Тодрес говорит, что проблемы решаются в первую очередь в головах людей, а потом уже на правительственных заседаниях. И еще — что модель жизни после кризиса будет так или иначе другой: денег в любом случае будет меньше, а давления на власть — больше.

А еще Владимир Тодрес считает, что:

1. К правительству меньше претензий, чем могло бы быть: «Нельзя ожидать, что в результате каких-то правительственных телодвижений российская экономика изменится в одночасье. И мои претензии к российскому правительству институционального характера. Но построить независимый суд — такое не делается за месяц. Это изменение, с одной стороны, должно в голове произойти, чтобы ты в это поверил. С другой — изменения в практике, которая является критерием истины, чтобы ты увидел, что это работает. Поэтому у меня к российскому правительству меньше претензий, чем могло бы быть».

2. Для того чтобы появился независимый суд, должно стать дорого без него обходиться. «Я могу себе представить ситуацию, в которой можно и не напрягаться без независимого суда. Это ситуация, когда доходы настолько велики, что с коррупционным налогом можно смириться. А вот когда коррупционный налог растет каждый день, а общие доходы падают, тебе становится дорого. В таких условиях возникает платежеспособный спрос на демократию. В этом смысле я согласен с теми, кто говорит, что волнения во Владивостоке приближают момент, когда власть будет вынуждена стать более ответственной перед своими избирателями».

3. Все говорят, что протекционизм — это плохо, но действуют протекционистски. «Я в принципе считаю, что свободная торговля — это хорошо. Она устаканивает экономические связи там, где они должны быть. Рынок обмануть нельзя, в том числе и в автопроме. Можно ли заставить человека покупать то, что он не хочет, сделав другой товар дороже? В принципе, наверное, да. Но только мне кажется, что угодно делай на «АвтоВАЗе» — миллионных продаж не будет. Вообще это замечательная аббревиатура — «АвтоВАЗ» — как лодку назови, так она и поплывет. Если ребята не могут со своим именем сделать что-нибудь нормальное с точки зрения языка, не знаю, насколько они с машинами могут что-то сделать».

4.  Вся логика антикризисных действий правительства направлена на покупку времени. «Логика правительства очень напоминает то, что делал Чубайс в 1997 году с пирамидой ГКО: это покупка времени. Она абсолютно не может быть фундаментальной мерой. Вопрос: сколько времени можно на это купить? К раздаче денег бизнесу, кстати, у меня нет претензий. Российское правительство пообещало 50 миллиардов бизнесу, чтобы помочь расплатиться с кредитами. А распределило 11, потому что деньги кончаются. Пыталось поддержать фондовый рынок — перестало, потому что деньги кончаются. Некоторое время назад шла большая дискуссия, надо было поддерживать рубль и делать девальвацию плавной или делать ее одномоментной. В итоге Центробанк ушел из этой истории, потому что деньги кончаются. Вот как раз в этой логике, в которой мы существуем, все обвиняют российское правительство, особенно оппозиционно настроенные публицисты. Они считают, что правительство сидит и ждет, когда опять поднимутся цены на нефть и мы будем жить, как раньше. Наверное, такая примитивная логика действительно неправильна. Но с другой стороны, если посмотреть, что происходит везде в мире, — происходит ровно то же самое. Рынок должен себя как-то исправить, а государство пытается облегчить участь некоторых участников рынка, чтобы не все умерли в процессе. Так как удав съел слона, теперь нужно время, чтобы он смог его переварить».

5. Все начнет выправляться к 2010 году. «Средняя длительность рецессии 16-18 месяцев, и сейчас в мире она уже довольно долго длится. Посмотрим на всякие индикаторы: парализовало ли все рынки кредита? Нет, не все — есть сегменты рынка, где присутствуют госгарантии, которым доверие осталось. Развивающиеся рынки быстро упали — могут быстрее подняться. Россия очень сильно упала, и у нее есть шанс начать раньше всех восстанавливаться. Благосостояние в большой степени было импортировано спекулятивной ценой на нефть, потом кризис был импортирован и усугублен дома, и окончание кризиса тоже может быть импортировано извне. Только это будет совсем другая модель жизни и потребления: денег будет в любом случае меньше и все будут гораздо беднее».

6.  Для России нынешний кризис может стать тяжелее, чем кризис 90-х. «Я общался с украинскими бизнесменами, они говорят, что общее ощущение людей лучше, чем в России. На Украине никогда не было иллюзий по поводу того, что это стабильная страна, что у них там safe haven. Они пережили в последнее десятилетие разные времена, вот сейчас тоже переживают — ничего, привыкли. В России точка отсчета другая. Мы же были «безопасной гаванью», стабильной, почти развитой экономикой, участниками G8 и т. д. Подобная вещь при падении Советского Союза случилась в Грузии. Грузия была богатой республикой СССР, и вдруг у них там буржуйки стоят, свет два часа в день, а у тебя при этом в квартире стоят серванты и в них — фарфор, фарфор, фарфор.... Я видел в Тбилиси, а особенно в Кахетии, людей, у которых просто начинались психические отклонения. Надеюсь, в России такого не произойдет».

7.  Рынок достиг дна, но продолжает падать: «Вопрос заключается в том, падаем мы сейчас с ускорением или с замедлением. Нет вопроса, что сейчас случится перелом и мы вдруг начнeм расти. Речь о том, чтобы мы достигли дна. У меня такое ощущение, что на финансовых рынках мы как раз достигли дна, только оно такое длинное и ухабистое. Так же и с экономикой в абсолютных величинах. Мы увидим больше безработных? Конечно, увидим. Мы увидим спад? Конечно, увидим. Вопрос — насколько. Видимо, в этом заключается разница между провозвестниками Апокалипсиса и провозвестниками Стабилизации: одни говорят, что мы падаем все быстрее и еще есть куда, а другие — что уже что-то планируют, потому что скоро должны удариться».