Году в 2002 появился такой литературный анекдот — звонит Белле Ахмадулиной сотрудник администрации президента и говорит: «Белла Ахатовна, мы бы хотели посоветоваться. Нам очень важно мнение творческой интеллигенции. Вам не кажется, что Владимира Владимировича нужно немного развернуть?» Ахмадулина отвечает: «Что вы, ни в коем случае! Не надо трогать Владимира Владимировича! Он так хорошо стоит: справа — зал Чайковского, прямо — Тверская».

Это очень точно придуманная байка. Поэт из ушедшей эпохи для Беллы Ахмадулиной был принципиально важнее современного политика. Ее соратники и сверстники — те, что читали в Политехническом и становились культовыми героями подобно эстрадным исполнителям — ценили в поэзии возможность злободневного высказывания. Поэтическое время Ахмадулиной было принципиально иным. В ее календаре не было дней. Были мгновения и века, и их встреча была самым важным из того, что может стать поэзией:

Мне вспоминать сподручней, чем иметь.

Когда сей миг и прошлое мгновенье

соединятся, будто медь и медь,

их общий звук и есть стихотворенье.

Ахмадулина сделала своим эстетическим принципом то, чего так не хватало советской литературе и особенно интеллигентному советскому читателю – подробнейшее описание своих интимных переживаний, фактов своей внутренней  жизни, почти вне событий, вне социума. 

Мы соблюдаем правила зимы.

Играем мы, не уступая смеху

и придавая очертанья снегу,

приподнимаем белый снег с земли.

 

И будто бы предчувствуя беду,

прохожие толпятся у забора,

снедает их тяжелая забота:

а что с тобой имеем мы в виду?

 

Мы бабу лепим - только и всего.

О, это торжество и удивленье,

когда и высота и удлиненье

зависят от движенья твоего.

Впрочем, было бы неправильно считать, что Ахмадулина игнорировала историю, становившуюся политикой. Но она — тот редкий, едва ли не уникальный пример русского поэта, который оставляет свою политическую позицию открытым письмам и неподцензурным альманахам, не пуская ее в стихи. Хотя, кажется, участие в альманахе «Метрополь» было не столько демонстрацией гражданской позиции, сколько проявлением внутренней свободы.

Казалось бы, утонченная и изощренная лирика не может быть популярной, но само имя Ахмадулиной стало символом такой поэзии в массовой культуре. «Чьи стихи?» — спрашивает в «Иронии судьбы» жлоб Ипполит у Нади, только что спевшей «По улице моей который год звучат шаги», и с пониманием кивает, услышав «Ахмадулина». Что Ипполитам концертов строгие мотивы? Пустой звук. Но и Ипполиты признавали, что место лирика занято Беллой Ахмадулиной — а для таких, как Надя, она была учителем чувств и тем голосом, который поколения стремятся найти в поэте. И может быть, именно поэтому ее негромкий голос звучал дольше, чем ее друзей, поэтов-шестидесятников. Начав писать подростком, Ахмадулина не изменила интонации остро переживающего и парадоксально видящего мир человека — до последних дней.