В день, когда я написал предыдущую колонку, мне по странному совпадению позвонили с радио «Либерти» и попросили прокомментировать известие о кончине главной западной газеты на русском языке «Новое русское слово».

Точнее, не кончине, а плановой коме. На сотом году существования — пережив две смены строя в России и фантастические мутации целевой аудитории от дворянина в изгнании до днепропетровского пенсионера — газета пала жертвой цифровой революции. Отныне «НРС» переходит на еженедельный формат и сдает большинство полномочий своему сайту.

Я не нашел в себе силы сказать об усопшем что-либо положительное, кроме того, что выпускать газету каждый день — само по себе подвиг. Дело в том, что в последние годы, под руководством редактора Валерия Вайнберга (настаивавшего в американских кругах на имени Лоуренс), «Новое русское слово» было чудовищным изданием. Ориентированное, по словам самого Вайнберга, на людей, в силу возраста или иных причин не способных выучить английский. Оно кормило этих несчастных под видом новостей ультраправой пропагандой, расистскими хохмами и «частными мнениями», за которые в англоязычном информационном пространстве на газету подавали бы в суд каждый день. От печатного органа недавних эмигрантов, в той или иной мере почти поголовно зависящих от государственных дотаций, особенно доставалось ленивым меньшинствам и транжирящим федеральную казну демократам. При этом невозможно было сказать, отражает «Слово» взгляды своих читателей или насаждает их на пустом месте.

Отчасти этот правый уклон был объясним на пике популярности «Слова» в 70-е и 80-е годы, когда у американских либералов еще сохранялись иллюзии по поводу СССР, — и познавшие тоскливый бред брежневской России на собственной шкуре, таким образом, автоматически примыкали к республиканцам. В 90-х же и далее газета просто продолжала обслуживать интересы самого Вайнберга, теперь вхожего в политические гостиные на правах гаранта мелкого избирательного блока; кабинет главреда ломился от фотографий Лоуренса в обнимку с Рейганом и Бушем.

Из зазоров между прилагательными и существительными лезла, как солома из чучела, редакционная политика. На первой полосе последнего номера «НРС» в качестве ежедневной газеты (от пятницы, 17 апреля) — шапка «Хватит трат, хватит долгов!». Обозреватель со сказочной фамилией Черноморский описывает недавние консервативные протесты в Бостоне, организованные по образу и подобию «бостонского чаепития», не особо скрывая собственных симпатий: толпа митингующих названа «гигантской» (по данным «Вашингтон пост», на площади собралось «несколько сотен»). Далее начинается полная довлатовщина: «И так же, как 236 лет назад, митингующие сбрасывали в бухту пакетики чая». Курсив, как в таких случаях с особым удовлетворением отмечают дурные фельетонисты, мой.

Российского читателя, не избалованного политически нейтральной подачей новостей, в «Новом русском слове» позабавил бы именно язык, а не ангажированное содержание. «НРС» писалось на воляпюке, который когда-нибудь будут изучать лингвисты, — уникальной смеси советских официозных клише с диссидентскими шпильками, провинциальной безграмотности с периодическими попытками принять величаво-отстраненный тон The New York Times. Получавшийся при этом средний тон напоминал журнал «Крокодил» 60-х годов, переведенный на идиш и обратно. Вот, к примеру, вводный абзац недавней статьи о возможности узаконивания однополого брака в штате Нью-Йорк:

Ждем свадеб гомосексуалов

Не успел губернатор Дэвид Патерсон предложить законодателям свой план по узакониванию браков геев и лесбиянок, как исследовательский институт при Siena College в Лаудонвилле (Нью-Йорк) услужливо доложил результаты опроса на сей счет общественности. И представьте: 53% респондентов поддержали его в этом вопросе, хотя 81% негативно относятся к деятельности губернатора в целом. Получается: прими легислатура штата соответствующий закон — и Патерсон опять на коне... Но в легислатуре и сенате штата идет по этому поводу битва, и геям еще рано спрашивать: «Как там наши?».

Здесь прекрасно все — от тенденциозного синтаксиса («Не успел», «услужливо») и местечкового говорка («И представьте», «Как там наши») до выдвижения конспирологической теории уже во втором предложении. Было бы почти излишним упомянуть — боже, я, кажется, заражаюсь этим стилем, — что статья заканчивается похабным анекдотом про «два кольца, два конца» и ревнивым замечанием, что в опросе не упоминаются «русские», хотя «наша община полумиллионная».

И тем не менее — конец эпохи, черт возьми. В 1998 году, переехав в Нью-Йорк без каких-либо связей и перспектив, я первым делом сунулся в два издания: The Village Voice и «Новое русское слово». В первый меня взяли стажером-добровольцем, носить кофе стареющим хиппи; во втором позволили писать про литературу. Мой шеф в «Войсе» называл странную газету, то и дело валявшуюся у меня на письменном столе, «Хобо Пучки Кнобо» (попытайтесь представить себе, что ее название написано латиницей). Воспоминания об этом периоде у меня, в общем, довольно положительные, при этом скорее за счет «Слова», нежели «Войса». Я помню, с каким трепетом ездил в Вирджинию с фотографом Сабиной, в которую был трагически влюблен, — брать интервью у великого и ужасного Василия Аксенова, чья книга «Новый сладостный стиль» мерещилась мне тогда мощным камбэком. Помню приятное удивление, когда мне заказали статью об обожаемом редакцией Евгении Евтушенко — и без вопросов напечатали измывательский результат. Статья была написана следующим образом: я брал слащавые реплики Евтушенко на встрече с читателями (например, о том, как на чтениях в Харькове женщина подала ему крынку молока на веревке и как тронут он был ее щедростью) и зарифмовывал их в грубые пародии на евтушенковский слог:

 

Пропою свой век котом мартовским,

Но березовым одним полуднем

Я вернусь за молоком харьковским,

На веревке из толпы поданным.

Мне это до сих пор кажется едва ли не самой смешной вещью, которую я когда-либо написал. При этом, даже глумясь над старшими и всячески демонстрируя свою непринадлежность к «эмиграции», мне было лестно ощущать себя включенным в ту же систему культурной подпитки заплутавших носителей языка, что, скажем, Алданов или тот же Довлатов. В некий исторический континуум, о котором свидетельствовали развешанные по стенам редакции первые полосы 1920-х, 50-х, 80-х годов с их заголовками из параллельной вселенной апатридов — «Советская агрессия в Афганистане», например. Гудбай, «Хобо Пучки Кнобо».