Вглядываюсь в фотографии советских праздничных застолий. Свадьбы, юбилеи, банкеты по поводу защиты диссертации…Что-то там темнеет на столе меж рюмок и бутылок. Еда. Ну, домашняя праздничная еда того времени более-менее понятна и приемлема: бабушкин пирог с мясом, мамина рыба под маринадом, шпроты, вареная колбаса, селедка под шубой, буженина, салаты с обилием майонеза, тушенное с овощами мясо, жареная курица. Это готовят и едят у нас и сейчас, в XXI веке.

[cut]

 

Интереснее мир советских ресторанов, то, что предлагало государство своим состоятельным гражданам. Был такой зверь — Общепит. Взглянуть на него из мира современной гламурной еды и соответствующего обслуживания крайне любопытно. Сашими из тунца, теплые роллы с крабом и авокадо, салат «Цезарь» с креветками, паста с морепродуктами, суп из омара, паэлья, стейк «Рибай» под грибным соусом… Раздвинем, раздвинем все эти прелести, наведем телескоп на советский ресторан 1975 года, куда я, двадцатилетний студент, получив стипендию, пригласил свою подругу-однокурсницу.

Ресторан «София» на площади Маяковского. Вход в ресторан клубился агрессивной энергией. В стеклянные двери ломились две компании. Седовласый швейцар их громогласно осаживал: «Шестерых не посажу! Восьмерых тем более! Не хамить! Ждать! Двое есть?» Мы были «двое». Нас впустили в заведение. Дым коромыслом, оркестр ревет «Червону руту», запахи спиртного, пота и перегретой аппаратуры. Нас подсадили. К невзрачному мужчине с внешностью зубного техника и его пухленькой подруге. На столе стояла бутылка водки и бутылка полусладкого шампанского. Инженер пил водку, девушка — шампанское. Ели они курицу с рисом. Горячих блюд было три: бифштекс с яйцом, курица с рисом и какая-то рыба. Я заказал бутылку того же полусладкого шампанского, мне принесли темный, пережаренный бифштекс, однокурснице — куриную ногу с рисом, мы хлопнули по бокалу и минут через десять уже терлись в пьяной толпе под «Эти глаза напротив».

Еда в советских ресторанах не играла первой роли, уступая алкоголю, она была приблизительная, как и большинство бытовых вещей того времени. Идея ресторана была важнее его сути. Похоть и кураж правили бал. Коротенькая замшевая юбка однокурсницы открывала прелестные ноги. Они выглядели весьма съедобно. К ним сразу потянулись пьяные руки с соседних столов, голодные красные глаза нависали над нами: «Расс-шите пригласить вашу даму!» Но быстро захмелевшая девушка розовощеко пряталась у меня на груди, в складках зеленого батника.

Мы гастрономично танцевали, отбиваясь от красноглазых. Вокруг теснились смуглые бифштексы, бледные куриные ляжки, из динамиков с ревом сыпались рис, черемша, вялая зелень и пережаренный картофель фри. Дикий зверь Общепит, попереваривав нас часа два, отрыгнул в пустую ночную Москву. Пока мы целовались в ожидании такси, желудочный сок Общепита медленно стекал с нас...

Каждый постсоветский человек изменил Общепиту в свое время по-своему: кто на Бали, кто на бульваре Распай, кто на рыбном рынке в Токио. С поеданием продукта свободного рынка открывался вкус к пище. Идея бифштекса уступала место самому бифштексу. «В советское время мне было все равно что есть», — максима, под которой подписались бы многие.

«Я впервые почувствовал вкус хлеба в Испании», — признался мне известный советский переводчик испанской поэзии. У меня же измена Общепиту произошла зимним вечером в Мюнхене на рынке, где в рыбном павильоне я впервые в жизни попробовал устриц. Блюдо с устрицами поставили на мраморную барную стойку, местный профессор славистики разлил по бокалам шабли, я выдавил на устрицу лимон, съел ее. Запил вином. И потерял гастрономическую невинность.