Чик Кориа на рояле и Гэри Бертон на вибрафоне время от времени играют вместе уже сорок лет. В ознаменование этого юбилея — а также 70-летнего юбилея Кориа — музыканты совершают мировой тур, в рамках которого дали два концерта в Москве. Программа включала и прежние вещи, и композиции из новой совместной пластинки.

Не знаю, как было на втором концерте — а на первом после тридцатилетнего перерыва выступлений Чика Кориа и Гэри Бертона в Москве Светлановский зал Дома Музыки был наполовину пуст. Не уверена, кстати, что мне доводилось видеть хоть что-нибудь более уродливое, чем экстерьер и интерьер Дома Музыки — а ведь в Москве есть из чего выбирать. Чего стоит одна только монументальная роспись с портретами композиторов. Не говоря уже о том, что кресла явно не рассчитаны на рослых людей: мой сосед сзади каждый раз, усаживаясь на место, попадал мне коленями по почкам. И уж вовсе непонятно, почему капельдинеры так и не дали зрителям в антракте пересесть поближе, заполнив щербатый партер — что было бы элементарной вежливостью по отношению к музыкантам.

И все же мне кажется, что Кориа и Бертону не пришлось жаловаться на свою публику: между залом и музыкантами в течение вечера установилось такое взаимопонимание, что даже пустовавшие по всему партеру кресла не наводили на мысль о равнодушии. Скорее, внушали другую: «Лучше меньше, да лучше». У меня сложилось впечатление, что в зале не было случайных людей: они все знали, куда и зачем шли. Они как по команде разражались аплодисментами, что порядком раздражало, поскольку мешало слушать музыку, но выглядело как результат долгих совместных репетиций преданных фанатов. Они кивали головами в такт, барабанили пальцами по коленям и дирижировали руками в воздухе: весь мой ряд кресел ритмично покачивался под музыку, потому что в середине кто-то беззвучно притоптывал ногой. И даже когда в конце, уже после второго биса, у кого-то зазвонил преждевременно включенный телефон — он играл джаз.

И музыканты, по всей видимости, чувствовали себя хорошо. Кориа и Бертон подробно представляли каждую композицию — «песню», как они говорили, — рассказывая, какому именно из героев их детства, юности и недавнего времени она отдает дань. Среди прочего Гэри Бертон представил композицию, которая получилась, когда Кориа размышлял о Моцарте, назвав ее «Моцариа»: «Мы черпаем вдохновение из многих источников — это и рок-музыканты, и джазовые, и классические — музыканты любого рода. Моцарт — один из самых важных». Чик Кориа говорил о кумирах, чьи композиции развивал — гремевшем в сороковые Диззи Гиллеспи, на чьей музыке он вырос, Майлзе Дэвисе, в чьем бэнде он играл в конце шестидесятых, ныне здравствующем Дэйве Брубеке, чье имя было встречено приветственными воплями из зала. Особенный ажиотаж публики вызвала очень известная песня из шестидесятых, которой, по словам пианиста, он вовсе не увлекался в то время, в отличие от всех своих друзей — но в последнее время тоже подпал под обаяние этой музыки: речь шла об интерпретации Eleanor Rigby. Композиция, на мой взгляд, и в самом деле сильно выигрывала у оригинала, и все же мне во все время ее звучания было жалко расставаться с прозвучавшей прямо перед оммажем «Битлз» песней «Бразилия» — какой-то совершенно невероятной, и до сих пор играющей у меня в голове. Объявляя ее, Гэри Бертон назвал «Бразилию» одной из своих любимых, и я теперь могу подписаться под его словами. Вот она — в том исполнении, какое удалось найти на ютюбе.

На первый «бис» музыканты галантно сыграли 11 опус Скрябина. Всего же на «бис» Кориа и Бертон выходили три раза, и вообще-то это была лучшая часть концерта: импровизация. Чтобы так импровизировать вдвоем, видимо, действительно нужно играть вместе сорок лет. И кажется, что большая часть аудитории была со мной согласна: в один удивительный момент во время второй импровизации пожилые люди в разных концах зала начали синхронно — нет, не хлопать, а сухо щелкать пальцами в такт. Я даже заподозрила, что эти самые люди сидели в зале тридцать лет назад — на прошлом московском концерте Чика Кориа и Гэри Бертона.