Нынешний год утомительно богат на 20-летние юбилеи антисоветского свойства. В 1989 году, сразу же за выводом войск из Афганистана, посыпался, подобно карточному домику, весь братский социалистический лагерь.

[cut]

Поляки легализовали Солидарность, венгры открыли западную границу для соседей из ГДР, болгары проводили на пенсию Живкова, румыны расстреляли Чаушеску... Вацлав Гавел, встретивший Новый год в тюрьме диссидентом, закончил его президентом страны, которой вскорости предстояло распасться надвое. А в Москве на днях вспомнили о годовщине Первого съезда народных депутатов: он как раз открылся 25 мая 1989 года.

Наши западные соседи и бывшие партнеры по Варшавскому договору за эти 20 лет распрощались с тоталитарным прошлым основательно и, как мне представляется, бесповоротно. Что легко объяснить исторически: ведь коммунистические режимы, навязанные странам Восточной Европы Сталиным, продержались там, по сравнению с нашими большевиками, достаточно недолго и были далеко не так разрушительны для общества и его уклада. После падения этих режимов демократам не пришлось ничего мучительно изобретать на тему выбора постсоветского пути развития и формирования новых, некоммунистических элит. Они тупо провели реституцию награбленного коммунистами имущества и сразу получили класс собственников, а наравне с ним пригласили к участию в приватизации предприятий госсектора иностранный капитал из сопредельных государств, приход которого был существенно облегчен вступлением этих стран в Евросоюз. Понятно, что они там по сей день находятся на положении «бедных родственников», но, как пелось в одной старой песне, «другого нет у них пути», хотя бы уже потому, что находятся они в Европе и деваться им из этого контекста уже некуда.

Постсоветскому пространству (за вычетом Балтии) повезло меньше. Коммунисты хозяйничали здесь так долго и основательно, что возвращаться нам стало некуда — будь то сообща, всем бывшим Советским Союзом, или поврозь. Импортировать постсоветскую модель из-за какой-нибудь границы тоже оказалось нереально: ни в шведов, ни в китайцев, ни даже в индийцев нам превратиться не дано. А жить как-то надо, здесь и сейчас. В итоге сложились две равно недоделанных (потому что переходных) общественно-экономических модели: «бардак демократии» и «твердая рука». Примерами первой модели могут служить ельцинская Россия в прошлом столетии и ющенковская Украина в нынешнем. Беда модели состоит в том, что высвобождение джинна демократии не сопровождается той положительной социальной динамикой, которая позволила бы Аладдину заставить этого джинна работать на себя. Поэтому бардак — модель краткосрочная: довольно скоро Аладдину суждено либо загнать джинна обратно в лампу, самому став «твердой рукой», либо передать власть кому-то, у кого это лучше получится. Ельцин испробовал оба рецепта, успешно доказав, что оба — хуже, а Ющенко, похоже, мечтает повторить эксперимент. «Твердая рука» (в исполнении Путина, Лукашенко, Назарбаева, Туркменбаши, Каримова, Алиевых и проч.) с виду выглядит более устойчивой конструкцией, чем бардак, однако она ужасающе несовременна и слишком тесно увязана с состоянием физического здоровья одного человека, Хозяина. Но проблема вообще-то не в нем и даже не в его охлократической свите. Проблема в населении, стабильно предъявляющем спрос на «твердую руку». Бывший соцлагерь тем от нас и отличается, что там этот электорат отсутствует. Чехи и поляки, венгры и словаки могут сколько угодно голосовать за социалистических или неокоммунистических кандидатов, но от либералов они там отличаются только экономической платформой. Они не обещают отменить выборные должности, возродить КГБ и однопартийную систему, вернуть сталинский гимн и госмонополию на эфирное вещание, у критиков власти отбирать собственность, а престиж нации поднимать за счет дипломатических и военных конфронтаций с соседями. В Европе кандидатов с подобной платформой не поймут. А на постсоветском пространстве — и поймут, и поддержат.

Есть мнение, что проблема эта связана не с властью, а с оппозицией, которая неконструктивна, недостаточно харизматична, не предлагает состоятельной альтернативы политике власти, пусть и авторитарной. Можно даже согласиться: оппозиция — так себе. И в России, и в Белоруссии, и в Грузии, и в Молдавии, и в Казахстане, оппозиция не выглядит сколько-нибудь состоятельно, с платформой из единственного пункта «Партия, дай порулить!». Однако это не причина, а следствие основной проблемы. Видели же мы и такую оппозицию, которая способна была и зажечь, и увлечь, и на площадь народ вывести, и на выборах победить. Тот же Ющенко в свое время, или Саакашвили. Но дальше, назавтра после победы, начинается либо нежизнеспособный бардак, либо все то же самое, против чего боролись.

Альтернативы нашей постсоветской болтанке, между бардаком и «твердой рукой», нет вовсе не потому, что глупая оппозиция забыла ее придумать. Ее нет по простейшей библейской причине. Говоря языком Пятикнижия, мы вышли из Египта и идем непонятно куда. То есть это нам непонятно. Зато, наверное, понятно той Высшей Силе, которая решила, что в СССР мы больше не живем — а куда направляемся, объяснять заранее бесполезно. И вот так мы 20 лет уже куда-то идем. Многие в начале пути имели вполне отчетливое представление о цели путешествия и о том, насколько она близка (стоит лишь выйти из рабства египетского), но давно уже догадались, что это был мираж и иллюзия. Естественной реакцией на такое открытие становится ностальгия по покинутому Египту, это в Библии тоже описано. А естественной формой существования общества, которое десятилетиями движется по незнакомой местности в неизвестном направлении, является смута, разброд, шатание, свальный грех, поклонение Тельцу, короче — бардак, по египетским меркам неслыханный. Подавляемый «твердой рукой», которая, впрочем, точно так же не в курсе, куда мы все тут движемся, но пытается восстановить в толпе знакомый по Египту порядок.

Если воспринимать библейскую хронологию буквально, то путешествие должно занять 40 лет. И нынешние двадцатые годовщины означают, что половину дороги из Египта в Неизвестное Будущее мы уже прошли. А впереди нас ждут еще 20 лет того же самого.