Варвара Бабицкая: Уходящая натура Отара Иоселиани

Фото: Оксана Юшко

Картина оставляет по себе чувство неловкости. Конечно, взлеты и падения бывают у всех, и режиссер с фильмографией Иоселиани может позволить себе неровность; но «Шантрапа» — жанр ее режиссер определяет как «притчу» — это фильм, по смыслу напоминающий прощальный поклон. И коль скоро этот поклон лишен былого изящества, о нем хочется стыдливо умолчать, прикрыть наготу отца, как Сим и Иафет. Но есть причины, по которым я все же считаю важным смотреть эту картину и говорить о ней, и впервые в жизни прошу прощения у тех, чьи чувства раню невольно, но неизбежно.

Это история про молодого режиссера-неудачника по имени Нико, которому не дают снимать кино партийные церберы в родной Грузии условно-советских времен — а когда он в поисках творческой свободы уезжает в Париж, то обнаруживает, что диктат продюсеров со знаками доллара вместо глаз и публики, голосующей ногами по направлению к выходу из кинозала, куда неумолимей. Абсолютно симметричная вещь: там плохой комический персонаж падает с лестницы — и тут падает с лестницы; там девушка из конъюнктуры помогает Нико и советует вырезать крамольный эпизод — тут ему помогает девушка, которая сводит его с продюсерами и толкует, что надо бы с ними повежливее. Хрен редьки не слаще, в общем, и сказано это с последней прямотой — скорее человеком, чем художником.

Фильм участвовал во внеконкурсной программе Каннского фестиваля 2010 года, спустя четыре месяца вышел в прокат в Париже и залы оказались полупустыми — как и напророчил режиссер. Французская критика была, тем не менее, доброжелательной: «Может быть, нужно поддержать “Шантрапу”, несмотря на несостоятельность, которую продемонстрировал в последнее время кинематограф Отара Иоселиани, потому что Иоселиани был захватывающим режиссером и неизбежно остается им в какой-то мере. Потому что худший фильм великого режиссера всегда будет представлять, кто бы что ни говорил, больший интерес, чем лучший фильм обычного», — цитирую самый нелестный из найденных отзывов. Что уж говорить о российских критиках, которые en masse вежливо обсуждают проблему автобиографизма. Фильмы Иоселиани всегда были предметом совершенно особенного, нежного отношения со стороны советской интеллигенции, глотком свежего воздуха в затхлой реальности — медленным и верным себе.

Один Роман Волобуев прокомментировал «Шантрапу» без малейшей сентиментальности и среди прочего заметил, что голубь, которого главный герой отправляет из парижской эмиграции домой с весточкой, в Тбилиси прилетает «другого цвета и в полтора раза меньше размером». Это уж, пожалуй, мелочность: гораздо примечательнее, что этот долгожданный лоскуток бумаги, нетерпеливо развернутый материнскими руками, несет на себе какую-то сущую чепуху: «все плохо, как я и ожидал, но я держусь» — в таком роде. То есть важен сам способ коммуникации — но не содержание: принцип, работающий не только в конкретном эпизоде, но и во всем фильме целиком. Иоселиани всегда снимал философские притчи, поэзию, которая «должна быть, прости Господи, глуповата» — так в этом и была его прелесть. Режиссера любят за его особенный голос, оптику, за саму натуру и фактуру его картин — тот вещный мир, те изысканные человеческие лица, ту аристократическую атмосферу, которая уходит вместе с эпохой и никогда не повторится. Не впервой Иоселиани снимать через объектив ностальгии, но в «Шантрапе» звучит неотрефлексированный крик какой-то реликтовой формы жизни, которая уже осознала неизбежность конца, но еще корчится и бунтует. Это зрелище не для посторонних глаз — только и мы же тут вроде не посторонние.

Эта панихида по эпохе, которую я назову советской, просто чтобы обозначить временные рамки, и есть причина какой-то вроде бы даже для Иоселиани чрезмерной благостности. Вот молодой режиссер, вопреки назойливому контролю цензоров и отстранению от производственного процесса за срыв плана, все же сделал фильм, как хотел. И принес на худсовет, где картину, конечно, зарезали. Подруга детства, с которой Нико когда-то вместе ездил зайцем на подножке товарного вагона, выступает с резкой диссидентской отповедью: мол, все вы тут играете в гнилую игру, но если вы задушите это кино, вам будет стыдно и в этой жизни, и за гробом. Но пафос ее смешон, потому что фарс и так очевиден, и все, высказавшись для протокола с резким осуждением, тут же долго трясут Нико руку и поздравляют с успехом. Вот Нико в почти шпионской сцене на лесной дороге передает бобины с зарезанным фильмом на Запад, и за это его лениво избивают в отделении — а в следующем кадре он уже как ни в чем не бывало сидит в приемной у высокопоставленного чиновника Госкино с бутылкой черного кахетинского. И чиновник в исполнении Богдана Ступки ласково журит юного диссидента и сам советует: в партию не хочешь? Тогда уезжай. В эмиграции к Нико приставлены следить сотрудники советского посольства — но вреда от них никакого, а на фоне капиталистических акул они играют роль прямо-таки строгих, но добрых папочек. Застойная действительность Грузии условных 50–70-х оказывается идиллией на фоне западного отчуждения и меркантильности.

Это углы старого Тбилиси, который режиссер, по его рассказам, с трудом выискивал в современном городе. Это единственный, наверное, для многих шанс увидеть — не живьем, так в кадре — нотную пишущую машинку. Это завораживающе красивые и естественные актеры, непрофессиональные — с какими любит работать Иоселиани. И в их числе оказывается вдруг философ Александр Моисеевич Пятигорский, пусть ненадолго — самому режиссеру пришлось заменить старого друга в кадре, потому что Пятигорский после первого дня съемок улетел в Лондон и там умер от сердечного приступа.

Перед просмотром режиссер выразил сожаление, что зрители увидят его фильм не совсем таким, каким он делался. «Шантрапа» снималась на объектив 1.66, а соответствующих ему проекторов не осталось в большинстве современных кинотеатров из-за засилья новых технологий (в Тбилиси, впрочем, проекторы есть). В техническом смысле это означает, что менее вытянутый кадр Отара Иоселиани пришлось несколько обрезать по затылкам. В символическом — еще проще: это такое кино, которое в меняющейся реальности уже даже не на чем показать. Посмотрите на это, посмотрите еще один раз.