Почти у каждого проживальщика в этом городе найдется на что пожаловаться. Лейла Александер-Гарретт, проживающая на Примроуз Плейс, жалуется, что ее сосед по Ноттинг Хиллу Джуд Лоу перестал здороваться. В свое время благодаря Лейле на свет появилось «Жертвоприношение» Тарковского, поэтому она не очень-то расстраивается из-за невнимания «звезды». Тем более что Джуд сам себя не помнит, репетируя Гамлета в новом спектакле Кена Браны. Ради чего забыл и о деньгах (отказался от рекламных съемок по контрактам с Martini, Dior и Dunhill), и о славе (от голливудских продюсеров тоже отмахивается). Премьера «Гамлета» будет в мае, и как бы Лейла сейчас ни поднимала бровь, билеты на премьеру она уже себе забронировала.

А Дмитрий Быков на Лондонской книжной ярмарке жаловался на читателей Умберто Эко: «Хороший писатель, только вот много козлов всяких его читают», – говорил он в очереди за автографом. Быков приехал на Неделю русского языка – отвечать, собственно, за русский язык. И ходил всю эту неделю не в привычных для себя шортах, а в приличных брюках, однако на жару, как ни странно, совсем не жаловался – видимо, сознавал важность момента, у него в Великобритании скоро выходит книга «Списанные».

Но это все милые частности. Привычные жалобы на глобальный кризис то и дело перемежаются сетованиями на то, что приходится отказываться от приятных традиций, к которым только начали привыкать. Тот же Русский экономический форум, на котором всего два сезона назад всерьез обсуждали тему «Роскошь как русская идея», теперь превратился в скучное заседание Russia Investment Roadshow.

***

Еще один повод для жалоб – плохо работающая визовая служба британского посольства. Впрочем, местные жители Филиала (так в просторечии зовется Лондон) не устают удивляться, зачем сюда вообще ехать. Валить надо из этого плохо пахнущего города, где только цены растут, а все остальное падает.

Например, жители Филиала совершенно отбились от официальной веры, и это стало особенно очевидно нынешней весной. В апреле в пригороде Филиала – причем не в самом бандитском – в одной англиканской церкви открылась мечеть. Не первый и даже не пятый случай. Поэтому когда молодой хулиганствующий философ и недавний арт-обозреватель The Evening Standard Ник Хакворт (окончательно перестал сотрудничать с газетой с тех пор, как ее приобрели Лебедевы) открыл в церкви святого Мэтью на Хиафорд-стрит галерею Paradise Row, никто не осудил молодого галериста. Правда, перед каждым открытием в галерею обязательно заходит англиканский священник и оценивает экспонаты. Благословлять и освящать этого священника, конечно, никто ничего не просит (среди пятнадцати сотрудников галереи в Бога не верит никто), но поскольку церковь святого Мэтью никуда не делась, а только лишь, стесненная в средствах, уступила Нику Хакворту один из трех своих домов, то в арендном контракте у Ника записано: если, мол, нашему настоятелю не понравится ваша выставка, выставки не будет. К счастью, в апреле Ник открыл Гошу Острецова, очень религиозного русского художника, по поводу чего явившийся на открытие Малькольм Макларен, создатель группы Sex Pistols и бывший муж/первооткрыватель Вивьен Вествуд, спросил: где у русского секрет? И сам же себе ответил: где-где, в бороде.

На что в Филиале жаловался Гоша Острецов, до конца не известно, потому что делал он это по-французски (Гоша не говорит по-английски). Зато Ник Хакворт жаловался на русскую начинающую художницу, явившуюся накануне открытия в Никово логово в самом модном лондонском районе Шордиче около двух часов ночи (по-английски – «два часа утра») и принявшуюся звонить галеристу на мобильный. Ник не ответил на ее звонок, потому что в этот момент в его объятиях была совсем другая молодая художница, англичанка. Русская художница была к такому повороту готова и принялась долбиться в дверь ногами. Тогда Хакворту пришлось сбежать по лестнице и высунуться в дверь. Художница принялась причитать. Что ей, во-первых, тоже нужно срочно кокаину. Что, во-вторых, она опять хочет с ним секса, немедленно, как вчера. И что она знает, что он латентный гей (а вот это ложь), и готова его от этого тут же вылечить. Хэкворту, к счастью, удалось забаррикадировать дверь (замок к тому моменту уже был выломан) и вернуться к себе, чтобы остаток ночи слушать вопли под окном, что-де она «знает, кого он там шевелит, и подкараулит ее утром, и той придется попробовать русского женского кулака». В Шордиче живут видавшие виды жильцы, но тут, видимо, кто-то не выдержал и вызвал полицию.

***

Тремя днями позже мы с Верой и ее мужем Джулианом Андреано шли как раз по Шордичу. 32-летняя Вера – практически герой труда, потому как вот уже семь лет, запихнув в сундук прошлого карьеру супермодели, работает на очень тяжелой работе в Филиале. Вера – звезда альтернативной секс-сцены, первая и единственная в Лондоне русская мисс доминатрикс, самый острый каблук города. Джулиан при этом скромно работает себе главным партнером в крупнейшем британском инвестбанке, так что, наверное, скоро Вера будет его содержать, но это неважно. И вот мы проходим мимо витрины с сапогами Prada. Джулиан, глядя на свою прихипстованную Веру (ну кто, скажите, заподозрит в этой 16-летней на вид девушке в мужском пиджаке и рваной майке ту самую «звезду» хлыста и кожаной маски?), с грустью произносит: ах, Вера, как бы хорошо эти сапоги смотрелись на тебе, май дарлинг. На что Вера чеканно отвечает: ну что ты, бейб, у меня такие сапоги на работе за три дня слизываются.

Вера при этом ни на что не жалуется (видимо, это у нее профессиональное – жесткость характера). А Джулиан жалуется, что кольцевая линия метро, на которой ездят все инвестбанкиры Лондона (личный водитель у них – дурной тон, и новые времена тут ни при чем), в апреле стала ломаться в три раза чаще. И дабы не опоздать на работу, теперь надо выходить из дома за два часа, и это, конечно, total hell.

В результате из тех, кто не жалуется (кроме Веры), остается один только Ханс Ульрих Обрист. Самый знаменитый в мире куратор современного искусства, тот самый человек, на которого жалуются менеджеры Starbucks на Green Park, где каждый третий четверг месяца проходят заседания Brutally Early Club («Жестко утреннего клуба») – начало в 5.45 утра. На заседания приглашаются четко шестнадцать главных интеллектуалов Филиала, и все говорят на заданную тему. В последнее время на клубные сходки стали прорываться никому не известные люди, но разговаривать стоя в 5.45 утра не очень-то приятно, а стульев ровно шестнадцать (Обрист «продавил» менеджера Starbucks, чтобы остальные стулья в это время прятали). Так что незваные интеллектуалы обычно постоят-постоят и уходят, а больше Обристу жаловаться не на что, так прекрасна его жизнь.

Ханс Ульрих скоро приедет в Москву. Он слышал про город Пермь (в пригородах которого приветливо раскинулось сто тюрем) и спрашивает меня: а можем мы сделать Brutally Early Club в Москве? Но так, чтобы всем сесть в автобус и два часа ехать в Пермь, а по дороге интеллектуально разговаривать? Я успокаиваю куратора: конечно, так сделать можно, и на всякий случай не уточняю, что в Пермь обычно едут два часа, но на самолете, причем не каждый самолет долетает туда, и часто интеллектуальные разговоры заканчиваются одной большой водкой, так что некоторые даже могут случайно забыть включить свою видеокамеру.

Все бы, конечно, при первой возможности покинули этот безнадежно падший Филиал. Чтобы больше не видеть грубиянов-селебрити, не ездить в вечно ломающемся метро, не наблюдать распада англиканской церкви и не подвергаться атакам начинающих художниц.

Другой вопрос, что во всех других местах еще хуже.