Фото: Слава Филиппов
Фото: Слава Филиппов

С Вы начали у себя в блоге проект «1991 год. День за днем». Почему вы считаете необходимым это делать?

События, которые происходили в 1991 году и вообще в девяностые, в головах у большинства людей сложились в картину, далекую от реальности. За последнее десятилетие появилось много мифов об этом периоде, и люди даже перестали задумываться, что происходило на самом деле. И даже я какие-то эпизоды забываю, хотя мой папа был президентом и вроде бы каждый эпизод должен был впечататься в память. Что уж говорить о других? Для молодежи 1991 год так же далек, как 1917-й. Знают, что была революция, почти бескровная, а что там было – не знают. Девяностые годы стали совершенно неосвоенным полем, на котором каждый играет, как хочет. Я как-то стала своей дочери Маше читать «Историю России для детей и взрослых» с иллюстрациями, толстая такая книжка. Там много страниц про Ленина, подробно про царей, Сталина. Про папу – полстраницы. А текст примерно такой: «Фигура Ельцина неоднозначная, сложная, противоречивая. Многие спорят, что он сделал за время своего правления. Сначала был в команде Горбачева, потом, поссорившись с Горбачевым в борьбе за власть, развалил Советский Союз! Его избрали президентом России, но он быстро потерял популярность, но в 1996 году, боясь коммунистического режима, люди все-таки снова проголосовали за Ельцина. А в 1999-м он ушел в отставку. Так закончилось смутное время Бориса Ельцина». Это все, что можно сказать о первом президенте России?! Мне хочется, чтобы о 1991 годе, вообще о девяностых люди знали правду. Особенно молодежь. Поэтому я считаю, что участники событий должны рассказать, как все было на самом деле. Чтобы люди разобрались в том, что тогда реально происходило.

С Борис Ельцин обсуждал свои решения и намерения в семье?

Нет, у нас это было не принято. Естественно, мы сами друг с другом обсуждали все, что происходит в стране, спорили до хрипоты. Но когда папа приходил с работы, всегда поздно, мы старались не мучить его вопросами. Правда, иногда он что-то рассказывал, мы слушали его, затаив дыхание. Но чаще всего он приходил выжатый как лимон, и мы с политикой к нему не приставали, старались его отвлечь семейными разговорами.

С С кем он советовался в сложные моменты?

В разные периоды с разными людьми. В начале 1991 года это были члены межрегиональной депутатской группы (объединение депутатов демократической ориентации на Съезде народных депутатов СССР. – Прим. ред.) – Юрий Афа­нась­ев, Гавриил Попов, Юрий Рыжов и другие, а потом, когда папа стал президентом, – Геннадий Бурбулис, Сергей Шахрай, Виктор Илюшин. Потом уже Георгий Сатаров, Михаил Краснов, Виктор Черномырдин. И, конечно, Гайдар. У папы не было особо близких отношений с Егором Тимуровичем, уж очень они были разные, но он чрезвычайно его ценил и по ключевым вопросам всегда с ним советовался.

С Когда правительство Гайдара ушло, Борис Николаевич переживал?

Очень переживал. Он его пытался отстоять до последнего. Но тогда съезд (VII Съезд народных депутатов России прошел в декабре 1992 года. – Прим. ред.) был настолько реакционным, что просто ничего невозможно было сделать. Он пытался переломить съезд, но не получилось. Я, когда узнала, просто рыдала. Я, честно говоря, когда провожала папу в этот день на съезд, верила, что он отстоит Гайдара. И, помню, когда он вернулся, я спросила: «Папа, ну как же так?» А он ответил: «Я сделал все что мог».

С А когда 19 февраля 1991 года он шел на телевидение, чтобы объявить о том, что Горбачев должен уйти в отставку, он вас о чем-нибудь предупреждал или обсуждал, что собирается сделать?

Мне кажется, он ни с кем это не обсуждал. Папе долго не давали телеэфир. Хотя он был председателем Верховного Совета России, советские телевизионные начальники, у которых была установка от Горбачева, под разными предлогами отказывались предоставить папе эфир (это, кстати, о той свободе слова, о которой Михаил Сергеевич сейчас любит говорить). Была масса требований от самых разных организаций, деятелей культуры и т. д. предоставить возможность выступить по телевидению Ельцину. В конце концов разрешение было получено. Когда папа уезжал в Останкино, мы чувствовали, как он волнуется. Мы все смотрели это выступление по телевизору дома, и, когда услышали его слова: «Горбачев должен уйти в отставку», было ощущение полного шока. Такого на телевидении никогда не было. Хотя на улице все об этом говорили. Но то забастовки или митинги. И совсем другое – Центральное телевидение, официальный рупор коммунистической власти!

С Почему возникло такое противостояние с Горбачевым?

Папа считал, что с таким слабым лидером, с такой командой, которая собралась вокруг Горбачева, катастрофическую экономическую ситуацию в стране не исправить и Советский Союз не спасти. Экономические реформы уже перезрели – их срочно нужно было делать. Бездействие Горбачева папу, конечно, безумно раздражало. Он понимал, что это тормоз, который он не может преодолеть. Горбачев упорно стоял на своем: в новом Союзе все должно регулироваться из центра, центр все решает и определяет. А в республиках уже была совершенно другая атмосфера, другое отношение к центру. Особенно после кровавых событий в Баку, в Тбилиси, в Прибалтике.

С А вы помните, как в 1987 году Борис Николаевич уже пытался осуждать Политбюро и потом ему пришлось взять свои слова обратно?

Он свои слова обратно не брал. Спустя год, на девятнадцатой партконференции, он сказал, что все, с чем он выступил в октябре 1987 года, здесь, на партконференции, обсуждается открыто и гласно. И попросил политической реабилитации (выступление Ельцина на пленуме ЦК в 1987 году было признано ошибочным, и Ельцин был снят с поста первого секретаря Московского горкома партии. – Прим. ред.). Но в ответ получил знаменитое «Борис, ты неправ» от Егора Лигачева. А тогда, в октябре 1987 года, папа нас собрал на даче накануне своего выступления и сказал: «Я собираюсь выйти из состава Политбюро, я написал заявление, наша жизнь изменится, возможно, нам придется уехать из Москвы». Мне кажется, он не думал, что его за это выступление посадят, время все-таки было другое, но что он лишится всего – он считал это вполне реальным. Сейчас, читая его выступление на пленуме ЦК, трудно понять, с чего они так всполошились. Уже через два года на съездах народных депутатов говорилось такое! Но он был первым, и за это на него накинулась вся партийная верхушка. Папа вернулся с того пленума убитым. Он считал, что найдутся те, кто его поддержит. Но таких не нашлось. И он остался один. Чуть позже он получил другую политическую реабилитацию, от народа.

С 10 июля 1991 года Борис Ельцин стал президентом РСФСР – как дома переживали это событие? Что вы чувствовали?

Особенного ничего не чувствовали. Во-первых, 10 июля просто было официальное подведение итогов. Все состоялось 12 июня, в день выборов, тогда, конечно, радовались. Но вообще, честно говоря, мы практически были уверены, что он будет избран президентом. Какой-то безумной радости не было, потому что мы с папой уже пережили к этому времени несколько очень драматичных выборов. Были тяжелые выборы в народные депутаты Союза, после опалы, когда ему противодействовал весь коммунистический аппарат. Потом были выборы на съезде Верховного Совета России, когда шла борьба за пост председателя Верховного Совета РСФСР. Тогда, после трех голосований, он победил с крошечным перевесом в три или четыре голоса. Поэтому, когда его избрали президентом, это был лишь очередной этап. Мы понимали, что сейчас у него появилось больше возможностей наконец начать реформы, без которых Россия скатывалась в катастрофу.

С Говорят, что в Кремле знали о возможности путча, а вы?

Нет, мы вообще ни о чем не подозревали. В Кремле, в окружении Горбачева, те, кто готовил путч, конечно, знали. Мы в тот день были в Архангельском, это такой дачный поселок, где тогда жили все члены российского правительства. Как сейчас помню то раннее солнечное утро. У папы спальня была на втором этаже. А мы спали с сестрой на первом. Позвонили, я подошла к телефону, мне сказали, что в Москве танки, «срочно включайте телевизор и разбудите Бориса Николаевича».

С А там «Лебединое озеро».

Да. Я помчалась наверх, бужу папу. Включила телевизор, там балет. Папа взглянул, вскочил, оделся, он все понял. Тут дикторы начали читать заявления ГКЧП. Мгновенно наш дом превратился в маленький штаб. Папа срочно вызвал всех, кто был рядом. Появились Руслан Хасбулатов, Бурбулис и другие. Анатолий Собчак приехал. Срочно написали воззвание к российскому народу о незаконности действий ГКЧП. Сестра побежала перепечатывать текст, мы потом рассылали это воззвание по факсу, диктовали по телефону каким-то знакомым в Зеленоград, в Екатеринбург… Нам было важно, чтобы этот текст как можно быстрее разошелся по стране. Папа собрался ехать в Белый дом. Когда мы его провожали, было ощущение, что, возможно, мы его видим последний раз. И потом считали буквально минуты, доедет он до Белого дома или не доедет. Нам позвонили, что доехал, и мы чуть-чуть расслабились, выдохнули.

С И потом в эти три дня вы его видели?

Нет. Мы тоже решили ехать в Москву. Чтобы не рисковать, ребята из охраны предложили спрятать нас на квартире одного из сотрудников службы безопасности президента. Мы решили отправить туда маму с детьми. А сами поехали все-таки к себе, мы жили тогда на Лесной, у Белорусского вокзала. Мама через день не выдержала и с детьми вернулась к нам. Мы пробыли на квартире все эти три дня, с нами было несколько человек охраны. Папа не возвращался домой, но несколько раз позвонил. И мы звонили секретарю и спрашивали, как там папа, как там у них в Белом доме. Волновались ужасно. Слушали «Эхо Москвы», западные радиостанции. Когда разговаривали с ним, он говорил: «Не волнуйтесь, все нормально».

С У него не было сомнений в победе?

Папа такой человек, что в любой сложной ситуации он действовал решительно и четко, без колебаний. И, в общем-то, всегда безошибочно. У него был такой дар.

С А вы ходили к Белому дому?

Нет. Ребята из охраны просили вообще не выходить из квартиры, не подходить к окнам. Вокруг дома дежурили какие-то подозрительные машины, стояла хлебовозка, в которой находилась спецгруппа КГБ, как нам сказали, и никто не знал, чем это может кончиться. Нам говорили, мол, зачем еще дополнительные сложности Борису Николаевичу, когда он там в сложной ситуации, а сейчас он будет беспокоиться еще и за семью, от вас там все равно помощи особой не будет. Мы ужасно переживали за папу, за всех людей, которые стояли около Белого дома, в кольце, перед танками. Было по-настоящему страшно. У Белого дома мы оказались уже двадцать первого числа, когда все кончилось, и там был этот огромный митинг… Вы знаете, я такого с тех пор не помню. Люди бросались друг к другу, обнимались, поздравляли. Было какое-то сумасшедшее единение, ощущение сплоченной страны!