Бриллиант

– А я про баб скажу правду, когда одной ногой в могиле буду, – скажу, прыгну в гроб, крышкой прикроюсь – возьми-ка меня тогда!

Максим Горький: Лев Толстой

Известный мой персонаж, писатель Гдов, так же как и его коллеги Лев Толстой да Максим Горький, решил наконец-то разъяснить на своих страницах баб, ибо ЖЕНСКИЙ СЮЖЕТ есть главный, если и не всей нашей жизни, то по крайней мере всей русской литературы, уж это точно.

– Жила-была одна девочка на окраине города К., стоящего на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый океан, – начал он свое сочинение. – Отец ее, чернорабочий, все время сидел в тюрьме, потому что воровал, а когда однажды оттуда вышел, то тут же умер, когда ей не было еще и семнадцати лет. Матушки, всю жизнь проработавшей нянечкой в больнице, она лишилась чуть позже, когда уже поступила в институт. Но не в этом суть дела – прошлая ее жизнь к будущей отношения практически не имела. И вообще, она всегда была счастлива, как ни парадоксально это звучит. Как вообще в нашей стране можно быть счастливым? – спросите вы, – а она вот была счастлива, и баста! Счастье ведь есть категория неземная, нематериальная. У человека, допустим, фурункул на заднице, а он все равно счастлив. Или наоборот: капиталист рассекает на собственной яхте, победив всех своих врагов и заплатив налоги, а сам грустный-грустный, как будто и не плывет по Средиземному морю, а топчет зону, как отец девочки, которую, кстати, в детстве звали Викой, а в юности, зрелости и старости – Викторией, что в сущностном переводе на русский означает «победа».

В детстве, самом что ни на есть босоногом, училась она хорошо, и товарищи выбрали ее председателем совета пионерского отряда – была при Советах такая форма организации школьных детей, первая ступень партийной принадлежности юного гражданина CCCР. Однажды ее нежно зажал в углу одноклассник, тоже, естественно, пионер, Витенька, который предложил им целоваться. Ей целоваться тоже очень хотелось, ей очень нравился Витенька, но она взяла себя в руки и с силой ударила соблазнителя по лицу. Из уха сластолюбивого пионера потекла кровь, и лишь это спасло его от дальнейшего заслуженного наказания.

Отличница, она окончила Ленинградский химико-технологический институт и получила бы красный диплом, если бы, когда она была на практике в запад­но­укра­ин­ском городе Львове, в нее не влюбился один финский прогрессивный миллионер, который дешево толкнул Советам какое-то хорошее оборудование для завода медицинских препаратов. Они разговаривали на непонятно каком языке, планировали неясную, но счастливую будущую жизнь, но потом ее вызвали в КГБ и велели связь с иностранцем прекратить. Она и прекратила. «Но я все равно буду миллионершей», – сказала она гэбэшникам, которые за это на нее нисколько даже не рассердились, ошибочно сочтя, что дура – она и есть дура…

Далее Гдов хотел поведать о том, что жизнь в России непредсказуема и бывшая девочка эта действительно стала в новые времена крупной акулой капитализма, можно сказать, Королевой Прохладительных Напитков Всея Сибири. А уж во времена СОВСЕМ НОВЫЕ ухитрилась вовремя свалить из бизнеса вместо того, чтобы лежать «во рву некошеном» или шить на упомянутой зоне рукавицы. И о том, как бывший пионер Витенька, ставший непризнанным поэтом, долгие годы жил за ее счет даже тогда, когда она всего лишь служила простым инженером и поила всю витенькину «богему» краденым по месту службы спиртом. Гдов хотел также рассказать, что в разгар ее капиталистического становления, когда она только-только принялась разливать по пластиковым бутылкам природную минеральную воду, принесшую ей первые миллионы, Витенька от нее сбежал с двумя актрисами-близняшками, поселился сначала в Москве, а потом в городе Хайфе (Израиль). И что победительнице Виктории на это теперь совершенно якобы наплевать, потому что она сейчас, отойдя от дел, пестует свою любовь не к людям, а наоборот – к изобразительному искусству, музыке, поэзии Ахматовой, Ахмадулиной, Цветаевой, много путешествует, купила себе замок в Швейцарии, яхту во Франции, апартаменты во Флоренции и скромный домик на Рублевке. Витенька же совсем опустился, а финского миллионера все-таки убили.

«И что – все равно, все равно, – подчеркивал Гдов. – Все равно она, как ВСЕ, ВСЕ, ВСЕ женщины, имеет тайну на сердце. Ведь каждая женщина имеет тайну на сердце, о точном содержании которой вроде бы не всегда и сама догадывается, как не догадывается о подлинной сути своих позывов дикое животное или фольклорная ведьма. Однако на самом-то деле преотлично знает скрытую суть этой тайны. Любая. Каждая. Женщина».

«Нет, не катит такой разворот, – с жестокой ясностью понял Гдов и решил противопоставить этой просвещенной selfmadewomen более молодое существо по прозвищу “сукорубка с Ангары”. – Эта по имени Катька была совсем деревенская, мордастенькая, боевая, работая дояркой в совхозе, удушила заскочившего на ферму волка: засунула ему в пасть руку по локоть и кричала, пока не прибежали люди. Так бы и ей застрять навсегда на территории совхоза, который, естественно, развалился, но пути вознесения женщины в символические небеса неисповедимы. Перед самой перестройкой на нее обратил свое внимание оказавшийся там в ссылке, как Сталин в Курейке, раскаявшийся диссидент Степка. Который при Ельцине стал знаменитым политтехнологом, а при Путине с Медведевым вообще хрен знает куда тоже вознесся, что его и не разглядишь снизу. Его знакомства ищут тысячи людей, но никто не знает беду его сердца, – фантазировал Гдов. – Раскаявшийся диссидент Катьку свою обожает, как поэт Александр Блок, явно пред нею заискивает. А она попивает, from time to time изменяет ему, стараясь делать это по-тихому, чтобы не травмировать любимого. Ведь она любит его, да, любит! И к тому же, обладая поразительным природным умом, очень часто дает Степану Никифоровичу ценные государственные советы, которые он, естественно, выдает за свои “наработки”…»

Тут Гдов понял, что снова зашел в тупик. Что и эта история столь же бессмысленна, как породившая ее действительность, что и здесь все замутнено, снова какая-то тайна, да, тайна, и разгадать ее нет ему никакой физической возможности.

Однако не привык сдаваться писатель Гдов! Принялся названивать друзьям, знакомым, кинул клич в интернете, с целью хотя бы частичного «окормления» себя и читателей в рамках указанной темы.

Вот два его совершенно простых вопроса:

1. Как и где состоялось ваше знакомство с вашим мужем (женой), бой/герлфрендом, вызвавшее серьезные жизненные последствия в виде долговременного совместного проживания с указанными персонами?

2. Какие другие случаи ординарных, уникальных, экзотических или смешных ЗНАКОМСТВ НА ВСЮ ЖИЗНЬ вы знаете?

А вот и ответы, тоже довольно простые.

Самым экзотическим знакомством, приведшим к счастливому браку, который длится до сих пор, я считаю случай с моим другом, поэтом-бар­дом А.А., который заснул в сугробе, а его будущая жена-иностранка, обнаружив на морозной тропинке Теплого Стана футляр с гитарой, догадалась, что и русский гитарист наверняка где-нибудь поблизости лежит. Когда она везла его к себе домой на такси, шофер все удивлялся: «Неужели и у вас мужики так пьют?» Тогда она еще говорила по-русски с сильным акцентом.

С первой (по счету) женой я познакомился в общественной бане города К., стоящего на берегу великой сибирской реки Е., когда и она, и я томились в очереди на помывку в свои отделения М и Ж. Сейчас она живет в Америке.

На вступительном письменном экзамене в аудитории на ряд ниже сидит девушка. Отвлекаясь от работы, обращаю внимание на ужасные оттопыренные уши; какая же ты бедняга, девушка, подумал. Через два года я на ней женился.

Я сел на кольце в конец автобуса, а потом народ стал набиваться. Она оказалась буквально у меня на коленях. Обоим неловко, но раз­говорились. Наш сын живет в Петербурге.

Мне предназначалась одна девушка, ему – другая. Упаси Боже, никаких отношений ниже пояса не предполагалось, так, познакомиться. А мне предназначенная не понравилась, понравилась другая. Когда стали расходиться, я ее подстерег и на дороге прижал ее автомобиль своим к тротуару. Я ее пригласил домой, мы пили шипучее красное вино и слушали Иоганна Севастьяныча Баха. Мы вместе четырнадцать лет, и я всем искренне говорю, что моя жена ангел.

Женихи и кандидаты наук на дороге не валяются? Ничего подобного, чем они хуже бардов и других гитаристов? Сотрудница физического института ЛГУ поздним вечером в Петергофе увидела валяющегося спьяну около дворца Монплезир кандидата физматнаук. Разбудила и привела домой. Потом они поженились. Счастливы.

А я однажды человека спас. Тоже из сугроба. Иду домой, часа два ночи, холод жуть, и вдруг вижу боковым зрением, что далеко от натоптанной дороги что-то темнеет в темноте. А это девушка вместе со своей расхристанной сумочкой. Я ее разбудил, прочухал, отнес в свою квартиру, разогрел, напоил горячим, растер. Через час пришла в себя.

Меня, например, очень греет, что великий интеллектуал Джойс познакомился на улице с горничной из дешевого отеля Норой Барнакль, страшно ревновал ее, прожил с ней всю жизнь, все действие семисотстраничного головоломного «Улисса» происходит в день их первого свидания – 16 июня 1904 года. Нора не читала ни одной его строчки, похоронила его в Цюрихе на кладбище рядом с зоопарком, утверждая, что ему приятно будет слышать рычание соседей-львов. А в том, что Джойс любил свою Нору и они занимались сексом по переписке, ничего подлого нет. Ибо это – любовь.

Будущий муж, как все молодые писатели, сильно употреблял и поиздержался. А ему еще трое суток с половиной на поезде было ехать. Он попытался занять денег у одного моего бывшего знакомого. Тот денег не дал, но дал мой телефон. Сумма была смешная даже по тем временам – двести рублей. Я их отдала, присовокупив немного излишков из холодильника, и немедленно забыла об этом. А через полтора года – звонок. Хочу, мол, двести рублей вернуть. Я так удивилась, что мы вскоре поженились. Так и живем. В общей сложности девятый год пошел.

«Все счастливые семьи счастливы одинаково, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Полагаю, что дедушка Толстой здесь не совсем прав. Нет счастливых или несчастливых семей. Семья или есть, или ее нет. Мог бы Лев Николаевич знать это по собственному опыту.

Познакомились, когда из Херсона к морю в маршрутке ехали, а маршрутка в аварию попала, перевернулась.

Проходил я как-то Камергерским переулком в расстроенных чувствах. Зашел в кафе, взял кофе и вышел на улицу. Все столики заняты, лишь за одним была одинокая девушка нездешнего вида. На вопрос мой – можно ли присесть – она ответила с едва уловимым акцентом, что не возражает.

Из Англии? – спросил я хмуро.

Из Югославии – ответила она застенчиво.

А вот друг моего папаши, встретив мою мать в метро, сразился наповал и стал преследовать ее, требуя свидания. Мама, будучи барышней воспитанной, отвергала знакомства на улице, но сказала, что встретится, только если будет со своей подругой. На свидание друг папаши пришел с самим папашей, который очень понравился моей матери. Дальнейшие события стали разворачиваться в сторону дворца бракосочетаний.

В начале Второй мировой войны, когда дедов авиационный полк перебазировался на новое место, остановились они в станице Слепцовской (ныне Орджоникидзевская, Ингушетия). Единственным местом променада был парк, где летчики знакомились с местными девушками, которые ходили большими стаями. Дед, когда его представляли девушкам, именовал себя Пончиком, и только когда его стали знакомить с бабушкой, он, посерь­ез­нев, назвал свое настоящее имя Ваня. Через тридцать дней он увез бабку с собой.

Будучи в браке с совершенно другими людьми, долгое время шли по жизни параллельным курсом. Оказавшись в одиночестве, посмотрели друг на друга. Увиденное порадовало, радует до сих пор.

Студентка-медичка вначале отвергала знаки внимания слушателя военно-юридической академии (солдафоны, дубье). Если б не обнаружила впоследствии в нем хорошего парня.

Белокурая девчушка с огромным гипсом на руке была мне представлена как выжившая после падения с четвертого этажа. Мне так стало ее жалко! Но, увы, в настоящее время мы уже развелись.

Кандидатский экзамен мы с молодой женой сдали на пять по причине умиления преподавательницы тому, что на ее занятиях состоялась такая чудная пара. Преподавателю подарил торт, жене – сына. Живем четыре года, диссертацию оба забросили.

Мы с друзьями художественно разложили приволоченный из магазина продукт: две бутылки водки, полбулки полубелого, треть палки колбасного сыра – и поняли, что у нас нет ножа. Вот меня и отрядили в соседний отдел за жизненно важным предметом. Вернулся с ножом и договоренностью на поход в кино назавтра с будущей женой. Почти тридцать лет прошло. Жена все та же.

Залез непонятно зачем на крышу сарая и встретил там будущую жену. Чего ее занесло на сарай, я как-то забыл спросить, хотя уже лет сорок как женаты.

Мой товарищ тоже встретил будущую жену на крыше сарая, зимой. Она подговорила его показать храбрость и спрыгнуть в сугроб. Он спрыгнул и сломал ногу. Отлеживался у нее до весны. Там же выучился слегка играть на рояле.

Мой дедушка шел по улице и увидел девушку в голубой шапочке с помпоном. Девушка вошла в школу, и он догадался, что она учительница. Тогда он тоже вошел в эту школу и устроился туда работать тоже учителем.

На нашем курсе было сто человек, из них всего трое мужского пола. Одного сразу загребли в армию, второй спился, а третий носил девичье имя Валя и доучился с девяносто семью девками до самого получения дипломов, впрочем, его никто не замечал. Итак, девяносто семь девок, все одинокие, и все они хотели найти вторую половинку. Одна студентка, эдакая пышечка, познакомилась со своим мужем на остановке автобуса. Уже будучи обручена и сильно беременна, была уверена, что ее муж не меньше чем советский разведчик. А все потому, что он скрывал от нее, кем работает. Другая студентка играла в народном театре и так понравилась какому-то зрителю, что он тоже записался в народные актеры. Третья нашла мужа по переписке. Он был болгарином, тогда все изучали русский, и он тоже. Она перестала учиться, уехала. На месте оказалось, что он простой крестьянин: куры, овцы. И, кажется, он жену свою побивал.

Позже он поехал провожать меня домой на такси. Когда въехали в туннель, я сказала: «Поцелуй меня», и он как накинулся! Подъехали к дому, я попрощалась с ним у подъезда, не пригласив в дом. Как потом оказалось, он просидел до рассвета под деревом во дворе, ожидая все же приглашения на кофе. В течение последующих двух лет он иногда мне звонил, спрашивал, не готова ли я с ним прогуляться по парку. Я была не готова. А в мае 1996 года меня сбила машина, и я сидела дома с забинтованной ногой и без работы. Вдруг он позвонил и попросился меня навестить. Я согласилась. И вот – приезжает, в руках бутылка шипучего красного вина. Мы сели разговаривать, а когда он пошел в туалет и на минутку замер у выключателя, я спросила: «А ты вообще надолго?», он обернулся и сказал: «Навсегда».

А моя мама познакомилась со своим первым мужем в эвакуации. Она где-то под заборчиком свалилась от голода, он, молодой летчик, проходил мимо. Поднял, накормил. Женился.

Мой товарищ упросил меня найти на моем «бабском» факультете кандидатку на фиктивный брак. Мол, заплатит, сколько попросит, все экономнее, чем углы снимать. Одну таки я уговорил. Они договорились. Получив ордер на заветную общагу, товарищ мой принялся усердно его обмывать, пригласив на это действо и мою сокурсницу. А дальше все завертелось. До сих пор живут припеваючи: двое детишек, дом в экзотическом месте, автомобили, два автомобиля…

Десять лет назад «два одиночества» сидели в разных уголках страны то ли первого, то ли второго января в интернете, в «аське». Каким-то совершенно необъяснимым образом будущий муж нашел меня в этом чате по случайному поиску. Ни имени, никаких других специальных примет он знать не мог, это было просто невозможно. Просто «привет, как дела?» и так далее. Переписывались полтора года, но без каких-либо виртуальных романов. Потом встретились. И еще почти два года взаимных ухаживаний до свадьбы.

Лет восемь назад полетела домой к маме на каникулы, шла по аэродрому с тяжелой сумкой, и вдруг сзади участливо кто-то поинтересовался: «Не тяжело ли вам, девушка? Может, помочь?» Потом летели рядом, знакомились, а потом и поженились. Сына родили недавно.

Перед войной Иван Иваныча шлепнули, а Розу Марковну отправили в Актюбинск, где она благополучно прожила до девяноста лет.

Первый бабушкин муж, мой дед, был женат четыре раза, благодаря чему, видимо, и уцелел в тридцать седьмом. Его к тому времени давно уже за аморалку разжаловали и сослали в Рязанскую область, где он, пока его везли на телеге в больницу, умер от гнойного аппендицита.

Дядька мой перед войной служил в Белоруссии, и чуть ли не 22 июня при бомбежке был ранен и оказался в госпитале, советском еще, но уже через неделю оказавшемся немецким. Весь персонал драпанул, бросив раненых, только две бабы-врачихи остались. Немцы наших из госпиталя не выкинули, но и не кормили почти. Голодный дядька с забинтованной башкой вышел в больничный двор в надежде перехватить какой-нибудь кусок и был окликнут из-за забора местной девчонкой. «Тебя как звать?» – «Юра». – «Я скажу им, что ты мой брат. А я Маруся, запомни». В сорок четвертом, когда Белоруссию освободили, дядька снова оказался в Москве. А через пару месяцев к нему прикатила пузатая Маруся.

А я женился на украинке. Перетаскивал ее на себе через верховья ледяного Терека, наживая радикулит, но, кроме безосновательных упреков, ничего от нее сейчас не слышу.

Писатель В.П. Аксенов рассказывал мне, что познакомился со своей первой женой Кирой на танцах.

Я догадался, что танцы, собственно, для того и существуют, чтоб знакомиться – на время иль навсегда.

Ни на пьянках-гулянках, ни на танцах-обжиманцах. Ни романтических случайных встреч, ни романа на работе – банальное еврейское сватовство. Оно уже тогда выглядело старомодно. Хороший был брак…

Шестнадцать лет ей было, дочери академика, и она добилась своего.

«Я только тогда блаженствую, когда женщина каблуком наступит мне на шею и вдавит мое лицо носом в грязь», – писал Иван Тургенев Афанасию Фету.

Софья Андреевна Толстая в юности сочинила повесть «Наташа», где изобразила жениха полным мудаком.

Почти пять лет своего брака Чехов жил вдали от жены, но их брак поддерживали восемьсот писем, написанных друг другу. «Ольга, моя собачка», – обращался Антон Павлович к любимой.

Сто тринадцатая любовь Пушкина Наталья Гончарова была младше его на тринадцать лет. Из-за нее его и убили.

Надежда Константиновна Крупская имела в кругу пламенных революционеров прозвище Селедка. Старик, как ласково называли рано облысевшего Ленина, шутливо именовал ее Миногой.

Первой женой Достоевского была Мария Дмитриевна Исаева, вдова чиновника по особым поручениям, натура страстная и экзальтированная. Второй женой – стенографистка Сниткина Анна Григорьевна. Роковая сочинительница Аполлинария Прокофьевна Суслова – не в счет. Расставшись с Достоевским, она в сорок лет вышла замуж за юного Василия Розанова, но потом и его бросила.

«Женщины – это такой предмет… просто и говорить нечего», – писал Гоголь.

– Стоп! Ну если уж и главному русскому гению по этому поводу нечего сказать, то куда уж нам, убогим? – развеселился Гдов, поняв, что карта его бита и связный текст в рамках задуманной им темы он не напишет никогда.

«А что если мне купить дорогой моей женушке дорогой бриллиант? – вдруг мелькнула у него в голове безумная мысль. – Купить ни с того ни с сего, непонятно почему, безо всякого на то реального повода. Может, тогда она, потеряв бдительность, вдруг выдаст мне на радостях их главную тайну?»

Писатель глядел в зеркало и не узнавал себя. О, всех грандиозных замыслов тщета!

2 марта – 9 мая 2011С