...Например, страховая компания просит следователя заняться некоторым странным свидетельством о смерти одной богатой бабушки. Следователь проделывает положенные пассы и возвращается с заключением: старушку, видимо, не пришили, но хорошо спрятали; жадные родственники действительно подделали свидетельство внезапной о смерти от несчастного случая в надежде, что страховая компания выплатит им положенную симпатичную сумму. Однако, по мнению следователя, родственники занесли взятку судмедэксперту, и никаких шансов поймать их за руку или найти старушку у компании нет. Компания долго размышляет над этим случаем и в конце концов отправляет страховой чек «покойной госпоже Т.» личным заказным письмом.

...Например, поэт Б., приемный сын своих родителей, вырос волею судеб в очень консервативной среде. Уездный город на севере России, где поэт Б. провел детство, считался оплотом русского бандитизма, и, говорят, даже московские бандиты ездили туда на семинары повышения квалификации, уделяя параллельно некоторое время брейнстормингу и тимбилдингу. Поэтому интеллигенция города строила всю систему воспитания детей на противостоянии ужасной местной среде и ее тяжелым нравам. Одной из опор этого воспитания было пробуждение в детях исключительного целомудрия. Поэтому Б., в пятнадцать лет совершивший грехопадение со своей будущей женой, а тогда просто одноклассницей, невыносимо страдал. Будущая жена Б., родом из той же среды, но, как положено девочкам, куда более вменяемая в таких вопросах, утешала его как могла, однако Б. страдал все равно — и прострадал так целых три года, прерываясь исключительно на оргазм. То он уходил от своей будущей жены, чтобы вернуть себе моральную и телесную чистоту, то порывался рассказать правду ее и своим родителям, то клялся, что это она своей «томной распущенностью» его довела. В остальном Б. был нормальный мальчик, остроумный и адекватный, но кто не жил в маленьком русском северном городе, тот не поймет, а кто жил, тот в цирке не смеется. Наконец будущая жена Б. не выдержала всей этой уездной духовности и сделала Б. предложение. Дальше последовали восторги, умиленные слезы родителей, то, се, пятое, десятое и, наконец, свадьба. Тут уездная интеллигенция повела себя со свойственным ей в некоторых вопросах похвальным прагматизмом: молодым подарили не полное собрание сочинений Лескова и не редкий набор пластинок с произведениями Сен-Санса в исполнении Рахманинова, а много конвертиков с деньгами. И вот торжество завершилось, молодые добрались до тетиной квартиры, отданной на три дня исключительно в их распоряжение, мать невесты помогла дочке перелезть через фронтон свадебного платья наружу, и молодых оставили одних. И тогда невеста сказала жениху: «Ну чо, посчитаем бабло?» И они посчитали бабло. И этого бабла оказалось до приятного много, и вообще как-то все складывалось очень мило. И тогда невеста погладила поэта Б. по щеке и ласково сказала ему: «Видишь, как хорошо, что мы уже три года ебемся? А то лежали б щас в темноте и думали б: сколько там бабла-то?..»

...Например, Хают, упорно называющий людей, которые едят цыплят, «нетерпеливыми идиотами».

...Например, фотопродюсер К. со свойственной ей любовью ко всему живому разговорилась в поездке с очередным таксистом, на этот раз — о российской экономике. Таксист оказался из тех, кто считает спасение крепостных делом рук самих крепостных: шесть соточек у него под шестикратным севооборотом, курочки свои, мебель икеевская, все такое. Едет, значит, таксист, рассуждает о том, что у хорошего хозяина все идет в дело, даже компост. И тут фотопродюсер К., любящая все живое одинаково, рассеянно говорит: «Ну, не знаю, вот коты у меня только жрут и спят...» Таксиста это просто возмутило. «Вот и брат у меня такой, — раздраженно сказал таксист. — Кроликов он, значит, разводил у себя в квартире просто так, для красоты». Чувствовалось, что от этого «для красоты» таксисту даже хочется резко повернуть в каком-нибудь неположенном месте. «И знаете, что от этого случилось? От этого у него внутри стены поселилась змея и стала есть его кроликов!» Фотопродюсер К. искоса посмотрела на водителя. Водитель ответил ей вызывающим взглядом. «Ваш брат что, слабоумный?» — осторожно спросила К. «Не знаю даже, — сказал таксист. — Вот кроликов для красоты разводил». «А если он решит змею потравить?» — спросила К. «А ей похуй, она все жрет!» — бодро сказал таксист. «А если он решит стену разобрать?» — спросила К. «А она в другую стену переползет», — уверенно сказал таксист. «А если он стену из автомата расстреляет?» — спросила К. «А змея же извилистая», — сказал таксист, бессовестно усмехаясь. Этот диалог длился довольно долго и произвел на фотопродюсера К. большое впечатление. К сожалению, ее пересказ не произвел никакого впечатления на котов фотопродюсера К. Коты выслушали этот пересказ очень спокойно и, извиваясь, отправились ползать по стенам и жрать все, совершенно уверенные в собственной несъедобности.  

...Например, программисты некоторой крупной компании прознали о знаменитой «системе трех гвоздей» и начали с похвальным упорством ей следовать. Когда им приходил запрос на выполнение того-то и того-то, они распечатывали письмо, вешали на первый гвоздь и ничего не делали. Когда приходило возмущенное письмо: «Почему не выполнен запрос, отправленный вам неделю назад?», программисты перевешивали бумажку на второй гвоздь и по-прежнему ничего не делали. Наконец, когда приходило разъяренное начальство со слезами и угрозами, бумажка перекочевывала на третий гвоздь. Делали программисты только то, что висело на третьем гвозде. Проблема была только в том, что изначально «система трех гвоздей» предполагает забывчивость начальства: до третьего гвоздя почти никакое дело не доходит. Однако начальство в этой крупной компании было обсессивно-компульсивное и являлось со слезами и угрозами по каждому поводу. И вот во время ругани по поводу невыполненной задачи взор начальства углядел вбитые в стену техзала три гвоздя с бумажками. Повисла неприятная пауза. Начальство пригляделось к бумажкам, развернулось и вышло. На следующее утро программисты пришли на работу и выяснили, что гвозди номер один и два выдраны из стены, а все бумажки перевешены на гвоздь номер три. Начальство у себя в кабинете тихо радовалось. Однако прошли день, второй, третий — и начальство обнаружило, что от программистов вообще перестали приходить какие бы то ни было письма. Всхлипывая и изобретая наказания, начальство побежало в техзал. Программисты на веранде ели пиццу и играли в спичечный футбол. Разъяренное начальство бросилось к стене с гвоздем. Все бумажки были на месте. На белой стене над гвоздем красовалась надпись несмываемым маркером: «№1».