Сезон перформансов

Золотым, неимоверно светлым октябрьским днем в галерее «Гараж», посреди ретроспективы Марины Абрамович, приуроченной к биеннале современного искусства, адски ссорятся мальчик и девочка. Ссорятся они в том самом зале, где молодые актеры повторяют многочасовые перформансы Абрамович, посвященные напряженности человеческих контактов. В зале тихо-тихо; медленно ходит, цокая лубутеновскими каблуками, состоявшаяся интеллигенция, старается вчувствоваться в напряженность голой девушки, лежащей в обнимку со скелетом, и в напряженность пары, неподвижно глядящей в глаза друг другу, соприкасаясь вытянутыми указательными пальцами. Мальчик с девочкой в углу зала тоже ссорятся тихо-тихо, инфернальным шепотом. «Я не буду зимовать с твоей мамой! – монотонно повторяет девочка. – Я не буду зимовать с твоей мамой! Я не буду зимовать с твоей мамой! Я не буду зимовать с твоей мамой!..» Мальчик на каждой фразе пытается удержать ее судорожно взлетающие, уклоняющиеся руки. Состоявшийся интеллигент с интересом притормаживает перед ними, состоявшаяся жена состоявшегося интеллигента тихо дергает его за рукав: это не перформанс, ты, провинциальный программист; что ты делал двадцать лет назад в буфете Гнесинки, как меня угораздило, о-боже-мой. «Я не буду зимовать с твоей мамой! – повторяет девочка. – Я не буду зимовать с твоей мамой!» Конечно, это не перформанс, они же шевелятся, эти девочка и мальчик. Но для того, чтобы отличить московской осенью перформанс от неперформанса, нужно хорошенько тут пожить, не одну осень провести. Между летом и зимой вся Москва – перформанс, не нужно никакой биеннале, особенно если погода стоит такая, какая выдалась этой осенью: ровным светом залита наша демонстрационная площадка, золотом дрожат сухие листья декораций, намертво стоит в пробках Садовое кольцо, удачно отделяя, ну, скажем, один тип перформансов от другого типа перформансов. Начало театрального сезона, начало модного сезона, начало телевизионного сезона; начало отопительного сезона, наконец. Все определяется, переопределяется – заново и надолго. Надо встряхнуться, ребята, надо как-то выступить. И Москва выступает.

Вот, скажем, площадка: очередное кафе в таком новом московском стиле, который следовало бы, наверное, назвать «игрушечный ампир», – ну, вы знаете, непременно на пруду, и такие официантки в наколках, котлетки из парной телятинки, пюре обязательно, Утесов, крахмальные скатерти, и обязательно портреты – верно же? – членов Политбюро (нет, не этого, того), и такие счета, знаете, в синих папочках, ну, неважно, какой адрес, Вася, скажи водителю «На прудах»; вот ровно у такого столика, помню, нас в пансионате Андропов на коленочке качал. На этой площадке вечером пятницы под мягкий рокот Утесова две дамы исполняют перформанс: обсуждают, надо ли идти на Millionaire Fair. Всем уже пришло приглашение (одной даме не пришло, но всем пришло, она помалкивает), но кто туда ходит, господи боже? Какие-то химкинские люди. Какие-то телки из Химок. В прошлом году Паша пришел – чисто по приколу, ну интересно же! – ну, пришел, что на нем было? Свитер какой-то, туфли, джинсы, ну как люди ходят? Все – Gucci. A ему охрана говорит: «Вам нельзя». Он говорит: приглашение же! Натурально, Катя, это перформанс на уровне биеннале: он стоит с приглашением перед охранниками, представляешь? И Паше – Паше! – говорят: «Вам нельзя». И так свитер его окидывают взглядом. Мы оборжались потом, Катя. Представляешь? – Катя представляет, Кате не пришло приглашение, она много чего себе представляет, но перформанс есть перформанс, Катя: ха-ха. Мы не пойдем на Millionaire Fair. Да никто не пойдет.

Зато буквально за углом, на другой площадке – то есть в интерьерах неувядающего полуподвального кафе, где состоявшаяся либеральная интеллигенция по воскресеньям ест демократичные спагетти под радостный визг детского утренника, – читают свежий номер «Большого города» с протестной ярко-желтой обложкой. Прямо на обложке написано «Хватит!» и еще много важных слов. «Отправьте обоих в отставку!» Внутри бланки заявлений в прокуратуру – освободите того, этого, разных незаконно сидящих людей. Ничего не надо делать: подпиши и отправь, всё. Это очень своевременно: ну реально, город в таком состоянии, мы их ненавидим же уже, нас же уже трясет; вы чувствуете, что в городе уже прямо ходит какая-то такая энергия? Мы чувствуем. У нас уже даже есть шутка – мол, они, кажется, специально кого-то наняли, чтобы каждый день делать нам стыдно за страну. Хорошая, многослойная шутка. Кому «нам»? Ну нам, вам. Нам. Нам, читателям этого отличного либерального издания, посетителям демократичного полуподвала с железными чайниками и интеллигентными детскими утренниками. Исполняется групповой перформанс «Мы отправим эти письма»; кто «мы»? Ну мы, вы; мы, возмущенные граждане. Письма никто не отправит, в отставку никто никого не отправит, но цель группового перформанса – она же всегда не в том, о чем идет речь; она в создании вот этой синергии, этой атмосферы единства, в ощущении, что есть люди, которые понимают, о чем это ты тут. Которым, например, тоже стыдно каждый день. И в этом смысле перформанс проходит отлично: вот летом, как все разъедутся, так сразу кажется, что ты один перед лицом этого ужаса, как… Как Грибоедов. А к октябрю, как все съедутся обратно, так сразу кажется, что – нет, ты не один перед лицом этого ужаса. Ты среди друзей, как… (Ну, все же скромные, говорят: «Как Пущин».) Тут из напрудного кафе в полуподвальное кафе приходят дамы, которые не хотят идти на Millionaire Fair, ой, Катька, Лена, вы уже видели «Большой город»? Дамы в восторге, они обязательно отправят эти письма. Есть еще свои люди в этом блядском городе, только ради этого ощущения осенью возвращаешься в этот город, подавив в себе летние загородные, замкадные, заграничные сомненья. Тут визжащие интеллигентные дети прибегают с утренника, умненькие мордочки в полезном фруктовом соке. Бунечка, ты хочешь идти на керамику? Все же опять пооткрывалось к осени: детская керамика, детская йога, детская история русского стиха, все это. Бунечку взяли в художественную школу при Пушкинском музее. А Гогосю взяли еще в прошлом году, Гогося очень талантливый, прямо на уровне биеннале. Гогося две недели назад был в Рязани у бабушки, так он там на выставке Никаса Сафронова огляделся и сразу громко сказал: «Гадость!». Тут исполняется групповой перформанс «А что еще мог сказать приличный ребенок?». Вот только ради этого стоит после лета привозить детей обратно в этот блядский город: тут есть среда. Бунечка, Гогося, хотите подписать протестные письма? Конечно, они хотят. Отличный перформанс, мы завтра все отправим.

Заканчивается воскресенье, наступает октябрьский понедельник, мокрый и холодный; Медведев едет на журфак, город встает намертво, как если бы у него вообще не было колес. Млеющие от раздражения московские водители флешмобят с мобильников в Twitter, придумывают веселые хэштэги. Это удивительное зрелище: сотни человек, уткнувшихся в телефоны на переднем сиденье своих автомобилей, ни одна пара рук не лежит на руле – все на клавиатуре. Привычные к московским пробкам собаки бегают по проезжей части Нового Арбата, как по глухому спальному двору. Все это фотографируют осенние туристы, сильно отличающиеся от туристов летних: летний турист – нервный, потный, торопливый, он хочет на речку, он хочет арбуза, он хочет на корабликах кататься, пока не закрыт сезон. Осенний турист – вялый, промокший, медлительный, у него поздний отпуск, ему нужно зимнего пальта, он хочет в ГУМ, в музей и посмотреть на новый памятник И. Бродскому. У памятника Бродскому свой перформанс: какой-то региональный телеканал снимает детей, тарабанящих наизусть «Кораблик». «Еще раз! – кричит оператор. – Не надо про пьяниц! Другое там есть что-нибудь?» Осенний турист очень доволен, пишет про это в Twitter, друзья из Томска отвечают ему с тоской: «Найди у нас еще такого ребенка!» Среда, среда.

В огромном, пустом и гулком, как хорошо оциклеванная питерская подворотня, торговом центре Afimall, «крупнейшем в Европе», осенний турист снимает на ту же видеокамеру другой перформанс: продвинутые московские подростки обсуждают, надо ли идти на концерт Матисьяху. Сходятся на том, что надо, потому что никто не знает, что такое «Матисьяху». Папы этих продвинутых подростков уже учат иврит – нет, ну иронически, конечно, учат, но реально кое о чем задумываются, опять пошли этой осенью такие разговорчики по Москве, тема такая пошла. На Матисьяху умные отцы отправляют своих деток сами: смотри, Даник, это очень cool бывает, вся эта тема. Прогрессивные подростки пьют кофе «с собой» (наконец этой осенью все научились делать кофе с собой; вы себя чувствуете, как в фильме Вуди Аллена? Мы чувствуем) и демонстрируют осеннему туристу свою осведомленность в столичных делах: громко сожалеют о том, что снесли забор вокруг гостиницы «Россия», а на нем были, между прочим, ценные граффити. Например, написано «МОСКВА!» – и перечеркнуто, а сверху написано «АВОСЬ...», очень круто. На уровне биеннале, реально. Осенний турист мог бы рассказать этим продвинутым подросткам, что в его родном Омске, Брянске, Ижевске на заборе возле городской администрации народ сделал огромное граффити «ЛЮБЛЮ!», вот об этом расскажите папам своим, облегчите их сомнения, – но кто его, осеннего туриста, будет слушать в Москве.

Да и он, турист, хорошо понимает, чем московский перформанс отличается от жизни в Ижевске, Саранске, Курске, – и помалкивает. Помалкивает, пытаясь найти хоть что-нибудь, руководствуясь свежеустановленными нарядными указателями, совпадающими с реальностью на плюс-минус тридцать градусов. Помалкивает, осматривая выставку «Русские стулья» в торговом центре «Цветной» («Вот эта длинная скамья с тремя спинками называется “Первый ряд”, а не “Одной жопой…”», – снисходительно говорит очкастая девочка, проводящая перед своим мальчиком перформанс «Вряд ли ты меня достоин»). Помалкивает, слушая экскурсовода в литературном музее, пожилую даму в ярко-зеленой водолазке времен его, туриста, юности, дающую группе сольное выступление «Зато я душу отдала культуре» («В дальнейшем судьба Жуковского сложилась светло – он стал современником Пушкина…»). Он помалкивает, осенний турист, – и все снимает на видеокамеру. Еще не наступит ноябрь, а Москва уже забудет про свою арт-лихорадку, про все эти перформансы на уровне биеннале, исполняемые в галереях, кафе, магазинах, детских садах; выдохнется, вымотается, накроется снегом и ляжет зимовать. А в Тамбов, Ростов, Ржев уедет снятое осенним туристом черно-белое видео; будет порезано на кусочки, переложено фотографиями неправильных указателей, отрывками речитативов Матисьяху, кусками протестных писем, репродукциями гогосиных гениальных картин, отрицающих существование Никаса Сафронова. Получит название: «Москва. Перформанс» и приедет два октября спустя обратно – на новую биеннале. Господи, когда это все было? – Два года назад, Катя. – Нереально. Ты мне скажи, вы пойдете на Millionaire Fair? – Господь с тобой, нет, конечно. Никто не пойдет.С