Потапова & Лобан: Фильмами мы подаем сигналы своим

— Вы сами определили «Шапито-шоу» как фильм-шутку, фильм-загадку и фильм-лабиринт. Зрители и критики добавили еще одно определение: фильм-феномен. Согласны ли вы с ним? В чем, по-вашему, феноменальность этой картины?

Марина Потапова: Мы не столько определяли свой фильм, сколько придумывали эпитеты: «таинственный», «неповторимый», «только один раз», как бы зазывая на представление в свой шатер. И в этом смысле «фильм-феномен», в общем-то, подходит. Уникальный и неповторимый, фильм-феномен. Почему? Потому что не было еще на российском экране такого умного, красивого и интересного, смешного музыкального фильма, который так бы всем нравился: и юным неопытным, и старым бывалым!

— Тогда базисный вопрос: почему вы снимаете кино? Вас вроде ни диплом, ни трудовая книжка к этому не вынуждают. Какова внутренняя мотивация?

Сергей Лобан: Как-то так сложилось, что к этому пришло… Никакого пиетета я по отношению к кино не испытываю. И даже по отношению к творчеству. Я представляю себе вариант, как я занялся бы чем-то другим. Интернет-проектом, например. Запросто. Но пока получается реализовать какие-то интересные вещи в рамках кино.

Марина Потапова: Просто кино — доступная нам когнитивная сфера. В науку нас не возьмут, слишком требуется пунктуальность, дотошность, а в кино можно широкими мазками создавать  структуры, образы, выстраивать модели ситуаций. Мне кажется, важно, чтобы это было не просто творчество, а рефлексия. Ты сидишь и думаешь, пытаешься понять, как мир устроен. А потом пытаешься это показать.

— Кино — это нечто необязательное?

Сергей Лобан: Марина всегда стремилась этим заниматься. А мне, наоборот, казалось, что самое интересное — это телевидение. Я по этому поводу много фантазировал, мне приходила куча идей. Мне с детства казалось, что это круто, и у меня была мечта — работать на телевидении хоть кем-нибудь. Тетя у меня работала в отделе по перегону каких-то фильмов, а я был маленький и не знал, как к ней подойти и попросить меня куда-то пристроить.

Марина Потапова: А я если бы и могла соскочить из кино, то только в театр.

— Со стороны-то кажется, что кино — более сложная, всеобъемлющая вещь, чем телевидение или театр.

Сергей Лобан: Если есть азарт, тогда не трудно.

Марина Потапова: Везде свои сложности и свой интерес. В кино есть разные фактуры — звук, актеры, сюжет, — а на телевидении работаешь с чем-то другим. С медийностью, с информацией.

Сергей Лобан: Это такая иллюзия, что кино — очень сложная и недоступная форма выражения.

Марина Потапова: Когда узнаешь, как кино делается, что каждый кадр надо снимать целый день, думаешь: ничего себе! Но ведь любое дело требует обстоятельного вхождения; работа дантиста, быть может, даже сложнее, чем работа режиссера или сценариста.

— На меня ваш фильм «Пыль» когда-то произвел впечатление именно потому, что возникло ощущение отчетливости и простоты: есть хороший замысел и сюжет, а после этого уже неважно, есть ли бюджет или профессиональные актеры. Но в «Шапито-шоу» уже никаких игр, все по-взрослому.

Сергей Лобан: «Пыль» тоже была сложным изнуряющим процессом, а не игрой.

Марина Потапова: С другой стороны, с «Шапито-шоу» тоже не было ощущения, что это настоящее кино! И не было уверенности, что, когда фильм соберется, он будет похож на настоящее кино.

— А бюджет-то уже большой.

Марина Потапова: Обязательств у нас перед продюсерами не было. Но, с другой стороны, честь…

Сергей Лобан: Ответственность, конечно, была. Все хотят, чтобы получилось кино, и все боятся, что не получится.

Марина Потапова: Нас оправдывало только то, что мы делали русское кино. Если мировое кино не выйдет, то русское кино точно получится! Есть фильмы, хуже которых опуститься мы не сможем.

— Как сохранять адекватность в таком случае, если «все равно прокатит»? Где контекст?

Марина Потапова: Ну, не контекст русского кино! Наш контекст в фильме изложен, в считалке. Кубрик, Линч, Солондз, Ван Сент, Полански — пусть услышат этот клич! Хотя вряд ли они его услышат, конечно.

— Значит, вы обречены на одиночество в профессиональном смысле?

Сергей Лобан: Тотальное одиночество — это круто, наоборот. Хорошее очень состояние. Никто другой не занимается тем же, что и ты, значит, ты монополист!

Марина Потапова: Ощущение вакуума, конечно, страшноватое. Но мы же в России живем. А еще мы такие дураки, что не удосужились выучить английский язык, чтобы написать письмо какому-нибудь Солондзу или Полански. Я один раз попыталась написать Линчу, чтобы он меня удочерил, но так и не удалось с ним встретиться и письмо передать.

Сергей Лобан: А меня очень сильно подпитывает ощущение того, что я всегда в авангарде. Сразу чувствуешь, что все впереди.

Марина Потапова: Но представь, что ты учишься в школе с одними гопниками. И на километры вокруг нет ни одного человека, с которым ты можешь заговорить. За счет чего мы выруливаем? Мы своим кланом собрались и куда-то движемся. А что случится, если я со своим сценарием приду к какому-нибудь Бекмамбетову или Сельянову? Даже если они его купят, то все там перепишут…

— То есть «Шапито-шоу» — автобиографическое кино о банде неудачников, которые пытаются друг друга отыскать в безвоздушном пространстве.

Марина Потапова: Мы фильмами подаем сигналы. Чтобы свои узнали о нас и подтянулись.

— Есть у вас там песня о слове «мы». Интересная концепция — в противовес принятому в российском кино местоимению «я», продюсерскому или режиссерскому.

Марина Потапова: Мы, каждый со своей стороны, двигались навстречу друг другу. У Лобана свои клубы и движухи, у меня попытки создания каких-то сообществ, довольно тщетные. Мы встретились — и выяснилось, что вместе у нас получается.

Сергей Лобан: У Воннегута это есть: тяга к созданию искусственной семьи. А мы оба любим Воннегута.

Марина Потапова: У меня с детства друзей не было. Я росла в Монголии, в поселке: жили там военные, шахтеры и строители. И их дети. Я мечтала, как приеду в Москву, буду жить в большом доме и сразу подружусь. Оказалось, это и в Москве не так просто.

Сергей Лобан: Фундаментальная проблема — найти друзей и единомышленников.

Марина Потапова: Вот и возникла цель создать какую-то группу, банду. Как Тимур и его команда, как Малыш и Карлсон.

Сергей Лобан: Как Петров и Васечкин... У меня нет и не было амбиции реализоваться в качестве всемирно известного режиссера. Поэтому я изо всех сил пропагандирую групповое творчество. Стараюсь интервью не давать в одиночестве, для того чтобы нас воспринимали как группу. Наша творческая единица — коллективная.

— А познакомились вы как?

Сергей Лобан: На одном из мероприятий объединения «зАиБи» («За анонимное и бесплатное искусство»). Марина в нем участвовала, а я снимал для телевидения. На сцене выступала какая-то группа, и мы стояли и выдумывали видеоклипы. Так придумался сюжет для клипа «Соси Банан», который мы сняли через несколько лет. До этого я работал в программе «До 16 и старше…». Руководство любило говорить, что тот, кто когда-нибудь работал в этой студии, в дальнейшем способен сделать все что угодно. И они позволяли нам любые эксперименты, хотя считали нас людьми неадекватными, непрофессиональными и опасными.

— Вы ссоритесь хотя бы иногда?

Сергей Лобан: Люди уже не ссорятся в нашем возрасте. Какой смысл?

— А как сформировать поле «мы» вокруг фильма? Как зрителей завербовать? Реклама? Деньги?

Сергей Лобан: В нашем случае поможет только сарафанное радио. Личное ощущение зрителя от фильма, личное впечатление. Посмотри сам, расскажи друзьям.

— Кино специфическое у вас, длится четыре часа. Вы верите, что можно найти для него много зрителей?

Сергей Лобан: Я верю! Во-первых, «Шапито-шоу» ни на что не похоже. Во-вторых, оно доступно для любого типа зрителя. В-третьих, там прекрасные песни. Потом, наше кино смешное. И выйдет оно не цельным четырехчасовым фильмом, а двумя фильмами по два часа. Необычная схема, странный такой аттракцион. Да и сами мы странные, непонятные люди, неизвестно откуда появившиеся и все время говорящие глупости.

Марина Потапова: Наш фильм, в общем, об обычной жизни и ее осмыслении. Русское кино не говорит со зрителем — это или атака на волю, разум и деньги зрителя, или демонстрация чьего-то авторского «я». Наш фильм не бог весть какой, не лучший наш шедевр, но он редкий по нынешним дням.

Сергей Лобан: В русском кино слишком велика инерция. Перемены происходят медленно, но они происходят. Это автоматический процесс, митинг на Болотной площади тоже о нем свидетельствует. Мне кажется, сейчас все чаще все нормальное будет становиться популярным и общедоступным. Коллективный разум моментально будет идентифицировать все нормальное. А у нас нормальный фильм!

Марина Потапова: В любом случае, делать что бы то ни было можно лишь в том случае, если у тебя есть крепкая надежда на то, что ты делаешь нормальную адекватную вещь и найдется какое-то количество нормальных адекватных людей, которые это поймут. Потом это срабатывает… или не срабатывает.

— Коллективный разум — это интернет? Так ведь у нас полстраны понятия не имеет, что это такое.

Сергей Лобан: Интернет есть почти везде. А где его нет, там он появится. Вопрос времени.

— И тогда оковы падут?

Сергей Лобан: Ага. Во всем мире. Этот процесс будет стихийным и лавинообразным. И все поймут, какое кино хорошее, а какое нет. Что нормально, а что нет.

— У вас есть в фильме консолидирующая фигура — Цой. А для Константина Эрнста такая фигура — Высоцкий. Однако это фигуры из прошлого. В реальности-то люди слушают Стаса Михайлова. В «Яндексе» запрос «Стас Михайлов» — первый по популярности в 2011 году.

Марина Потапова: Может, все просто пытаются узнать, кто это такой?

Сергей Лобан: Стас Михайлов — романтический герой, пишет лирические песни для женщин за 40-50 лет. Говорит с ними на понятном языке. А еще он не из шоу-бизнеса, а из ресторана, из кабака. Постепенно поднялся из народа. Это не Дима Билан: он снизу идет, без рекламы. Поэтому и популярен, наверное.

Марина Потапова: С другой стороны, какое нам дело?

— Ваш-то личный герой другой — Петр Мамонов?

Сергей Лобан: Мамонов — очень мощная фигура. Он Папа Рок-н-ролл. Настоящий король рока! Звезда. Он выбирает самые сложные пути. Называет себя серым голубем, чтобы стать королем. Мамонову сложно найти людей, которых он будет считать адекватными. Поэтому он тоже очень одинок. А мы как-то интуитивно относимся к миру похожим образом.

— Работать вам вместе было просто? Или сложно?

Сергей Лобан: С Мамоновым всегда работать неимоверно сложно. Во-первых, он все время ведет отчаянную борьбу с самим собой. И ты поневоле оказываешься на передовой. А там то бомбы, то танки, иногда, очень редко, затишье. Во-вторых, он очень ответственный, тонко чувствующий художник, который не может себе позволить ни капли лажи, и людям, которые с ним сотрудничают, он тоже не позволит облажаться, чего бы ему это ни стоило. И в-третьих, он круче всех, и это накладывает…

— Сейчас немалое количество молодых кинематографистов так или иначе заявляет о своей политической активности. Есть ли у вас желание к ним как-то присоединиться?

Марина Потапова: Присоединяться — это не наш стиль. Мы, наоборот, сегрегируемся, отделяемся, держимся особняком. Например, нас позвали принять участие в акции и снять ролик, чтоб мы с белой лентой в руках призвали всех на митинг, а мы с той же целью сняли сами, как Подольский поет «Этот поезд в огне». И так постоянно, мы вроде левых взглядов, но нам порой бывает трудно под чем-то подписаться, куда-то призывать, за что-то проагитировать. А если мы и заявляем и агитируем, звучит это всегда подозрительно и двусмысленно, и если приглядеться, не является императивом.

— «Шапито-шоу» вы снимали без госфинансирования. Было ли это принципиальной позицией или так сложились обстоятельства? Может ли вообще существовать российское кино без государственного финансирования?

Сергей Лобан: Нашим принципиальным стремлением было как раз получить госфинансирование! Потому что мы считаем, что нужно по возможности изымать деньги у государства и направлять их в общественно полезное русло. Иначе они будут потрачены непонятно на что. Российское кино без государственной поддержки существовать, конечно, может, но не обязано. Пока государство стремится к модернизации, кинематографисты и другие деятели науки и искусства должны иметь возможность экспериментировать за его счет. Подключиться к этой системе нормальным людям очень сложно. Нам, например, не удалось… Но попытки такие должен делать всякий уважающий себя независимый кинематографист.

— А идея со сбором денег на фильм через социальную сеть уже реализована или пока остается идеей?

Сергей Лобан: Она нами реализована пока наполовину. То есть мы сконструировали механизм, и он готов к работе: сайт Naparapet.ru. Осталось нажать на  кнопку. Нам кажется, что народные инвестиции — это самый правильный путь для реальной экономики независимого и авторского кино. Государство рано или поздно поймет, что его разводят, и тогда зрители сами будут финансировать тех авторов, которым они доверяют. И это будет не какая-то постыдная донейшн-благотворительность, а взаимовыгодное прозрачное  сотрудничество производителя и потребителя контента. Этот механизм уже отлично работает во многих странах, и он, кстати, навсегда закрывает вопрос пиратства, потому что пираты являются главными союзниками обоих сторон.

— А вы как вообще относитесь к пиратам в интернете?

Сергей Лобан: Как можно относиться к людям, которые проводят гигантскую работу ради того, чтобы мы имели бесплатный доступ к всемирной библиотеке знаний? Как можно относиться к людям, которые накормили миллионы людей, издыхающих от интеллектуального и культурного голода? Сказано же, что Иисус накормил пятью хлебами 5000 человек. Духовную пищу нельзя утаивать, нужно распространять знания. И наоборот, как можно относиться к людям, которые заинтересованы в том, чтобы большая часть населения пребывала в невежестве и мраке, чтобы из этого они могли извлекать свою прибыль. То, что подобные меры стимулируют производство, чушь собачья. Вот поэтому мы и изобрели «Напарапет», чтобы барыги остались не у дел, а люди творческие могли бы сами отвечать за свое будущее.

— Чем из того, что вы сделали, вы больше всего гордитесь?

Сергей Лобан: Я ничего не могу смотреть. Даже «Пыль» я смотрел всего один раз перед премьерой. Воннегут говорил, что он не может перечитывать свои книги, из-за непритупляющегося чувства стыда за содеянное.

— Ваши фильмы смешные. Они для всех. Или почти для всех. Как вам это удается?

Марина Потапова: Для советского кинематографа комедия была сферой свободы. Сейчас комедия — то, на чем можно заработать. Попытка сделать деньги на смехе уродует жанр.

Сергей Лобан: А мы ориентируемся только на себя. Если нам это забавно, наверное, будет забавно и другим.

Марина Потапова: Но мы не делаем комедии. У нас просто есть ироничный взгляд на жизнь. Мы не можем от него избавиться, поскольку не можем ни к чему серьезно относиться! Срабатывает недостаток цинизма.

Сергей Лобан: Мы над своими героями не смеемся. Мы смеемся над ситуациями, в которых они оказываются.

Марина Потапова: Например, у нас общество гомофобское, а мы снимаем кино о толерантности. Смеются в зале и те, кто за, и те, кто против. Но если бы мы сами были гомофобами, у нас бы не получилось смешно. Надо просто нормальные фильмы снимать и нормальные шутки шутить.

Сергей Лобан: И жить тоже нужно нормально.

— А вы-то себя считаете нормальными людьми?

Марина Потапова: Нет.

Сергей Лобан: У нас вообще очень заниженная самооценка.

Марина Потапова: Но это нормально.

— Вы многого добились. А к чему еще стремитесь?

Сергей Лобан: Нам нужна свобода. Прежде всего экономическая.

Марина Потапова: А еще понять жизнь в разных ее формах. И зафиксировать как-то свое понимание.

— Вы снимаете только про свое поколение, только про то, что вы пережили сами. А готовы рискнуть и попробовать снять костюмированную мелодраму или военный фильм?

Марина Потапова: Пока не готовы. Костюмный фильм еще куда ни шло, а военный совсем не хочется. Если только про звездные войны.