Андрей Бильжо:

Я уже 17 лет живу в старом доме в центре Москвы, в моем подъезде всего 15 квартир, поэтому я знаю всех соседей.

С семьей, живущей на моей лестничной площадке, у меня вполне человеческие отношения, у меня на чердаке в мастерской даже стоят их старый стол и кушетка. Соседка Элеонора — типичный представитель русско-советской интеллигенции.

Совсем другая соседка снизу — Наташа. Это безумная, лживая, хамоватая, толстая в прямом и в переносном смысле тетка. Она угрожала мне и моему сыну, взламывала дверь в мою мастерскую, в результате я перестал с ней здороваться. Когда она проходит по подъезду, запах от ее чудовищных духов остается там еще на день. При этом у нее милый, очень тихий, боящийся ее муж.

Люди у нас в подъезде живут самые разные, сложный, противоречивый подъезд, но таких, как эта Наташа, слава богу, больше нет.

Когда у нас в одной из квартир был пожар, мы всем подъездом скидывались, чтобы помочь пострадавшей семье. Когда в подъезде возникают какие-то проблемы, я начинаю звонить в ЖЭК и орать, что я народный художник СССР, заслуженный журналист и так далее, и если вы через 15 минут не решите проблему, то все лишитесь своей работы. Только это и действует. Так, например, я победил крыс.

Когда мой сын был маленьким, мы жили в другом доме, в Теплом Стане у самой кольцевой дороги. Наш балкон выходил на задник овощного магазина. Иногда там можно было увидеть штук 10 одновременно писающих мужиков. За стенкой, где спал мой сын, соседи бесконечно пили. Заканчивали часа в три ночи, а в пять утра уже просыпались и начинали снова. Как-то они в состоянии пьяного веселья столкнули с лестницы своего дедушку, он упал и разбился. После этого сорок дней длились поминки, они не просыхали. Впрочем, они и так не просыхали. Они ненавидели нашу собаку, потому что она на них все время лаяла (назвали ее жидовкой), при помощи палки с крючком воровали мои рубашки, когда те сушились на балконе, и в то же время, зная, что мы врачи, ходили к нам за рецептами. Был там один выдающийся человек. Однажды, когда он выходил из подъезда, соседи разбили бутылку из-под шампанского о его голову. Он молча стряхнул стекло с головы и пошел дальше вместе с ними сдавать бутылки.

Виталий Комар:

После 30 лет (почти полжизни) в Нью-Йорке я не уверен, что знаю хоть одного своего соседа, который отвечает российским представлениям об американцах.

Для меня Нью-Йорк — это город исключений из правил. Он — столица не Америки, а ООН. Это весь мир в «имперской миниатюре» интернационального стиля.

Сейчас моя мастерская рядом с Бруклинским мостом, в Дамбо, в старом доме середины XIX века. Сначала там был военный арсенал, потом — студия эротических фильмов, теперь — все, что угодно.

До этого я 20 лет работал между «Китай-городом» (Chinatown) и «Маленькой Италией» (Little Italy). Пересекая Канал-стрит, я за минуту делал то, на что у Марко Поло ушли годы. Мои тогдашние соседи — американские китайцы и американские итальянцы, благодаря своей нетипичности, являлись типичными ньюйоркцами: все вежливо улыбались, вкалывали и не тратили время на споры о том, кто из них первым изобрел лапшу или макароны.

С начала 90-х я живу на Бродвее, рядом с Нью-Йоркским университетом, где улицы заполнены студентами со всего мира.

Наш дом — тоже типичное исключение. Это кооператив работников искусств, где среди моих друзей-соседей есть и киношница (американская японка), и живописец (американский бразилец), и пианистка (американская гречанка). Мы заходим друг к другу в гости только после телефонного звонка: и не только на кофе или чай, но и на саке, и на кашасу, и на узу, и, конечно, на рюмку водки.

Я для них — сосед-художник, но не плоско-одномерный, а трехмерный «русско-американский еврей». В Москве такие многогранные определения своих друзей-соседей не в ходу. А зря. Россия может гордиться своими евреями. Я имею в виду не только всем известных ученых, музыкантов, поэтов и художников.

Однажды, в середине 90-х, с одним своим родственником я попал на Брайтон-Бич. Это район Бруклина, где живут многие эмигранты из России. В русском ресторане, куда мы пришли, Американский союз русских ветеранов праздновал 9 мая. Честно говоря, я не ожидал увидеть так много увешанных орденами и медалями седых соотечественников — живущих в Америке русских евреев. Все эти награды они получили за участие в Великой Отечественной войне.

Ирина Неделяй:

Мы живем в тихом и зеленом районе Стэйтен-Айленда, застроенном в начале XX века особняками в викторианском стиле. Наш дом имеет три этажа и три квартиры, по одной на каждом этаже. Мы живем на втором и, соответственно, имеем соседей не только по улице, но и по дому. Нашего соседа сверху зовут Сальваторе, Сальф, как он сам себя называет.

Внешне Сальф очень похож на инопланетянина и, как это ни смешно, имея в виду его имя, отчасти на телевизионного персонажа Альфа. Когда Сальф эдак по-своему смотрит на тебя, возникает ощущение, что смотрит себе на нос. И не потому что у него астигматизм какой-нибудь, это вы неправильно поняли, а как бы вот на нос, не дальше. Он живет один. Никто к нему не ходит, и гостей у него не бывает. Когда мы только приехали, дома у нас не было ни компьютера, ни интернета, поэтому мы каждый день ходили в библиотеку пялиться в компьютер. Несколько раз мы там замечали Сальфа, который тоже сидел у компьютера. Нам это было очень странно. «Ведь он коренной американец, чего ж у него, компьютера нету?» — подумали мы с дочкой Стасей. До сих пор не знаю ответа на этот вопрос.

Слышно, что по дому он ходит в ботинках. Кроме того, изо дня в день он слушает «Дип Перпл» и «Лед Зеппелин» и иногда странные такие колыбельные в духе Синатры. Когда ему приходится с нами общаться, он закрывает грудью вход в свою квартирку так, как будто он Синяя Борода. Увидев эту картину несколько раз, Стася, увлекавшаяся Эдгаром По, всякий раз при виде Сальфа, тащащего сверху большой мешок с мусором, прищурив глаза, говорила: «Интересненько, однако, что это у него в мешке такое крупное, не труп ли?»

Читать полностью тут.