Токийская студентка, подрабатывающая в свободное ночное время «девушкой по вызову», рассказывает пожилому клиенту, «профессору», шутку: «Что общего между девушкой и книгой?» И осекается на полуслове, мол, разгадка неприличная, зато взамен делится анекдотом про свадьбу сороконожек («Какую пару ног мне раздвинуть?»). Почетный пенсионер вежливо смеется. «Почему вы смеетесь?» — спрашивает девушка. — «Но ты же предупредила, что будет анекдот». Такая «токийская история» разыгрывается в фильме иранца Аббаса Кьяростами Like Someone In Love — название, одноименное песне Эллы Фицджеральд, можно оставить без перевода. Название — не единственная странность новой работы гения-минималиста, снятой в невозможном жанре «анекдот по-японски» (на следующее утро в жизни японского дедушки появится еще и девушкин бойфренд) и очень напоминающей «кооперативные» комедии Анатолия Эйрамджана, но при этом запредельно изысканной визуально. «Хулиганская выходка», «Кьяростами сошел с ума» — может, и так, но этот странный фильм может считаться визиткой всего Канна-2012.

Хороший фестиваль — как кубик Рубика, в котором должны сложиться все стороны: программа, жюри, светский шум, организация, кинорынок... В Канне такой кубик без видимых усилий собирают десятилетия подряд, добиваясь того, чтобы в этих играх был смысл и, скажем так, для нормального человека, не входящего в списки аккредитованной прессы и не работающего в киноиндустрии. Любой фильм, причастный к каннской «официальной программе», приобретает особый ореол. Я говорю не о материальном бонусе — привлечении дистрибьюторского внимания, а о некой мистической составляющей, отметине посвященного. Много на свете разных фестивалей, но лишь по фаворитам Канна можно изучать киноисторию. И только каннские программы — как самостоятельные кураторские проекты — осмеливаются предлагать нечто вроде урока жизни.

В 2012-м урок выходит примерно таким: принимайте странности, да здравствует сюрприз. Канн посрамил тех, кто брюзжал по поводу предсказуемости его программы. Да, угадать список имен было легко, но кто мог знать, что каждый из ожидавшихся в Канне режиссеров преподнесет сюрприз? Шедевр Михаэля Ханеке «Любовь» — первый в биографии сурового мастера фильм с сентиментальными нотами. «Охота» Томаса Винтерберга — практически совершенное упражнение в строгой форме скандинавской психологической драмы без обычной для Винтерберга эксцентриады, резкий злободневный ответ на охватившую общество паранойю педофилии. «В другой стране» корейца Хонга Сансу — выход его обычных фантазий (истории про кино разыгрываются в нескольких вариациях, переплетаются и видоизменяют друг друга) на международную арену: главную роль — европейского режиссера, заглянувшего на синефильский фестиваль в Женжу — сыграла Изабель Юппер. Killing Them Softly — криминальный анекдот от Эндрю Доминика, на первый взгляд бесконечно далекий от его предыдущего фильма, эпического вестерна «Как трусливый Роберт Форд убил Джесси Джеймса». Под несмолкающий аккомпанемент теле- и радиосводок с полей предвыборной борьбы (все происходит накануне президентских выборов 2008 года) два обсоса крадут из замызганного покерного притона деньги мафии, карать провинившихся и разруливать ситуацию призван деликатный киллер (Брэд Питт). Но стрельбы и мордобоя у Доминика куда меньше, чем трепа, и весь фильм, по сути, аналог вечной пацанской байки: что-то подобное могли травить друг другу и покорители Дикого Запада, а то, что в телевизоре все время маячит Обама, так, сиюминутный знак времени.

Бразилец Вальтер Саллеш экранизировал этапный американский роман «В дороге» так, будто сам родился в Штатах и с детства чувствовал описанный Керуаком «дикий выплеск американской радости».

Про «сумасшествие» Кьяростами я уже говорил, Ален Рене распоясался, как подросток. А от автора «Святых моторов» Лео Каракса адекватности никто и не хотел, однако он превзошел все ожидания. Пролог, в котором сам Лео приходит в магический кинотеатр, продолжается историей загадочного месье Оскара (его играет верный альтер эго Каракса Дени Лаван): он колесит по Парижу в лимузине, преображаясь то в старуху-нищенку, то в космического ниндзя, то в рыжеволосого тролля, который похищает Еву Мендес с модной съемки, утаскивает в канализацию и радует зрелищем своей эрекции. Оскар — неуязвимый актер, выполняющий чьи-то задания, вот только чьи? Не того ли, чье имя грешно поминать всуе? И не являются ли такими же божьими актерами все встречаемые Оскаром люди? Погружаясь в один из образов, Оскар в полубреду переходит на русский: «У меня есть прожект: сделаться сумасшедшим». Каракс не боится претворять прожект в жизнь. Но фильм, бьющий фестивальный рекорд гротеска и причудливости, к финалу становится все яснее и грустнее: понятно, что придуман он из страха смерти и робкой веры в возможность прожить другие жизни уже за чертой. А на финальных титрах появляется портрет Катерины Голубевой, музы Каракса, и надпись «Катя, тебе». Катя умерла минувшим летом.