Вадим Рутковский: Арии собак, людей и голубей
Нижний Новгород встретил маревом дождя, что могло бы расстроить все планы, будь я праздным туристом. Но моей целью была опера «Марево», и причуда погоды оказалась примером парадоксального гостеприимства высших сил. За потоки воды, лившейся и по вертикали, и по горизонтали, отвечало небо, оперу же поставили нижегородские художники, видеоартисты Галина Мызникова и Сергей Проворов, известные как объединение ПРОВМЫЗА. Премьерой отметили 15-летие Приволжского филиала Государственного центра современного искусства. Этот вроде бы локальный праздник оказался одним из ключевых культурных событий года: и по значимости самой постановки, и по ее вкладу в децентрализацию страны. Мы же живем в чудовищно москвоцентричном пространстве, такого радикального деления на столицу и провинции, как в России, нет нигде больше. И наиболее ощутимые попытки устранить эту нездоровую ситуацию происходят как раз на арт-поле. В этом месяце Нижний достоин звания столицы современного искусства — там сейчас проходит и впечатляющая двухчастная выставка «Портрет/Пейзаж: границы жанра», обосновавшаяся в двух художественных пространствах: Арсенале Кремля, принадлежащем как раз ГЦСИ, и Нижегородском художественном музее. Осенью этот проект, придуманный совместно с музеем изобразительных искусств французского города Нанта, приедет в Москву, потом отправится в Нант, а первым стал Нижний Новгород, развенчавший миф о неповоротливой консервативной провинции. «Портрет/Пейзаж» работает как контрастный визуальный душ, сталкивая произведения разных веков: «Четверо забрызганных мужчин (с роботом и фламинго)» Джона Балдессари делят зал с «Мужским портретом» Тинторетто, классицистские живописные пейзажи перетекают в чернила шариковой ручки на полотне Боэтти и видео Анри Сала или Айзека Джулиана.
Видео — в основе творчества ПРОВМЫЗЫ, работающей на грани между современным искусством и традиционным кинематографом. Тем неожиданнее, что в опере «Марево» видео не используется вовсе. Однако то, что разыгрывается в киноконцертном зале Арсенала, есть настоящий фильм, только сделанный без пленки или цифры. Более того, — это информация в первую очередь для тех, кого слова «современная опера» пугают, ассоциируясь с чем-то чертовски трудным для восприятия, — у фильма есть четкий жанр: апокалиптический триллер. А «проецируется» он на стальной экран, деформированный в результате некой вселенской катастрофы. Начинается «Марево» с частной автомобильной аварии: из изуродованной машины медленно, в тотальной тишине выбирается семья, мама, папа, сын, дочь, чуть позже увидим мертвых птиц и собаку, распластанную на бампере. В жуткое путешествие над зрительным залом отправится слепящая неоном лампа — и никаких двусмысленностей не останется: это не просто авария, в этом мире все жизни, свершив печальный круг, угасли. Но последним свидетелям апокалипсиса — и ребенку, и собаке, и голубям, и кусту (который ведет свое родство, конечно, не от «при долине куст калины», а от неопалимой купины) — отводится несколько минут для последних слов, мучительных и прекрасных арий, комкающих поэтический текст либретто Антона Шраменко, разлагающих его на невнятные и болезненно притягательные звуки. Я не стану оценивать достоинства партитуры, сочиненной Марком Булошниковым (его же NoName-Ensemble звучал на премьере) и Кириллом Широковым: в «Мареве» доминирует не современная академическая музыка, а режиссерская воля — это абсолютное детище Мызниковой и Проворова, продолжение их видеоэкспериментов с не всегда очевидной идеологической составляющей, но сильнейшим, сродни гипнозу или шаманскому ритуалу, визуально-пластическим эффектом. «Марево» — медленное метафизическое странствие на стыке искусств: в конце концов, неважно, по какому ведомству его проводить — оперного спектакля, перформанса или музейной инсталляции. Значение имеет его оригинальность и сила.
