Божественный август

На моей парижской улице закрылись за последнюю неделю три магазина и одна химчистка. Опущенные жалюзи, замки, запустение. Ветер наметает кучки старых билетов метро, кошка ночует под витринами, как цыганка. Вы думаете, кризис? Ничего подобного – август!

Париж в августе не похож на себя. Все коренные жители усвистели из города – кто на северное побережье, кто на южное, где цена дневного лежака на частных пляжах может достигать в эти дни цены ночи в гостинице. Парижане отправляются в отпуск, потому что это святое. Это свобода, равенство и братство, за это умирали коммунары на баррикадах и рвали шелк лионские ткачи. Эти дни взять как отдать. Хочешь не хочешь, надо.

Потому что, если ты не уезжаешь в отпуск, с тобой что-то не так. Дела идут неважно или, в лучшем случае, у тебя интрижка в соседнем квартале и незачем ехать так далеко, чтобы заниматься там тем же самым. Поэтому все только и говорят об отпуске, смакуют его, обсуждают его и прощаются – не как обычно, мимоходом: А bientôt! – «До скорого!», а театрально, как на перроне перед скорым: «Ну что же, до сентября, мадам!» – «До сентября, месье!»

Правительство сбежало из Парижа. Все знают, куда оно скрылось. Еще Саркози велел министрам не мотаться по заграницам, а отдыхать на родине. «Нормальный президент» Олланд это поддержал. Премьер-министр Эро уехал к себе в Бретань. Министр промышленности Арно Монтебур – в Бургундию. Министр иностранных дел Лоран Фабиус отдыхает на юге в Гаскони, министр дел внутренних Мануэль Вальс – в Экс-ан-Провансе. Красавица Орели Филипетти отправляется бродить в Пиренеях. Вот ведь будут истории: идешь себе по горной тропе, никого не трогаешь, а навстречу тебе, как коза, – министр культуры. Сам президент – в Варе, в государственной резиденции Форт Брегансон. Его Валери уже ездила туда и вытирала пыль. Журналисты поймали парочку на Лионском вокзале и спросили, на кого они нас покидают. Олланд семенил к вагону и клялся по пути, что и под небом юга будет думать исключительно о судьбах Франции, но все-таки год не был в отпуску, устал, как краб на галерах.

Париж в эти дни – открытый город, как всегда, сданный завоевателям без борьбы. Столицей владеет турист. Вот шеренги китайцев, одетых как советские командировочные, стоят у китайских забегаловок, которые открыты повсюду, хоть у Лувра, хоть на Сент-Оноре. В обычное время их вывесок не видно, а в августе они правят бал и вешают всем лапшу. Маленькие японки передвигаются группками с заветными богатейшими пакетами – платья всех цветов радуги, коротенькие юбочки, настоящая мечта педофила. Американцы идут монументальными парами в шортах до щиколотки, переговариваясь на своем международном языке и с фотоаппаратами, ­торчащими из-под животов, как эрегированный член. Закутанные до головы арабки в черном наслаждаются последними скидками в не самых дорогих точках. Русские узнаются по беспощадной женской красоте и шпилькам, оставленным в капканах решеток метро.

Разговор о туристах – тоже парижская история. Здесь к ним относятся не с та­ким холодным отчаянием и враж­деб­ностью, как в Венеции. В Париже на них смотрят как на голубей на площади: даже не прочь покормить с руки, учтиво показать дорогу, быстро и без особой настойчивости поухаживать за симпатичной туристкой. Но брать домой? Никаких хомяков!

Туристы такое потребительское отношение к себе чувствуют. Нет для них большего оскорбления, чем сказать им, что они – туристы. Они боятся, что их, таким образом, держат за лохов, будут невкусно кормить, не то показывать и обсчитывать на каждом остром парижском углу. Более всего они боятся быть банальными и попасть в туристическое, неаутентичное место. Перед поездкой они изучают туристические блоги и ­трипэдвайзер (не так давно пойманный за руку на самопальной рекламе) и всякие «Лонли плэнет» и «Пти фюте», не догадываясь, что именно таким образом поступают патентованные туристы всех стран и народов.

На борьбе с банальностью делаются неплохие деньги. Писатели гидов обшаривают Париж в поисках нетуристических мест, чтобы завтра же сделать их туристическими. Мои друзья хватают меня за руки и просят не выдавать славных адресов в страхе, что туда завтра ломанутся туристы, и обслуга избалуется, и место испортится.

Но что значит «туристическое место»? Давайте разберемся. Это место, где видели много туристов и никого не обидит ваше желание добавить лед в вино или заказать колу вместо гренадина. Здесь будет меню на нескольких языках, даже на русском, хотя для многих из нас русское меню выглядит как сигнал тревоги. Мы ведь не любим друг друга за рубежом. Так говорят. Видимо, молчаливо считается, что дома мы друг друга любим взасос.

И главное, в августе эти рестораны не преподнесут вам такой же неприятный сюрприз, как мои соседи из бара «Ферди», куда я отправился поужинать вечером: «Мы на каникулах. Одни уехали заниматься спортом, другие – для дольче фарньенте, Алексис – чтобы ухаживать за девушками. Мы вернемся в начале сентября, загорелые и в хорошей форме. Отличного отдыха всем, кто уезжает». О тех, кто остается, они и не думают, место-то нетуристическое.

По телевизору идут военные сводки с главных дорог, по которым горожане катят к морю. Куда ехать? Зачем? Море – в двух часах, его чувствуешь в переменах погоды, в ночных дождях, чайки сидят у меня на крыше и прогоняют голубей. В городе совсем мало машин, а шоссе задыхаются. Цвет пробок на телевизионных диаграммах уже был красным, как июльский арбуз, и не останавливаясь движется к черному, как августовская ночь. Неотвратимо теряется день туда и день обратно, но отпуск есть отпуск. В августе настоящего парижанина ищи на большой дороге. Что ему делать в городе?

И даже мой пиджак туда же, на каникулы! Я не успел забрать вещи из химчистки, и он, махнувши мне рукавом, сказал только: «До сентября, месье!»С

Автор — парижский корреспондент ИД «Коммерсант»