Большинство взрослых мужчин неловко чувствуют себя в моем кабинете: детская поликлиника, орущие в коридоре младенцы, обилие игрушек и пособий вокруг… Они нервничают, оглядываются, словно ожидая нападения, или смотрят в пол, говорят либо напряженно, рубленными фразами, либо, наоборот, впадают в многословие… С Валентином все было решительно не так. Войдя, он осмотрелся совершенно естественно, порадовался многочисленным машинкам, спросил о назначении одной из развивающих игрушек. Прямой взгляд, правильные черты лица, точные движения, одет неброско, но явно продуманно…

— Мне тридцать один год, — рассказывал Валентин. — У меня еще нет детей, но недавно я отчетливо понял, что готов стать отцом. С детьми я всегда ладил, с детства и сейчас люблю и умею играть с младшими, занимать их, у меня двое любимых племянников — дети моей старшей сестры, с которыми я много и с удовольствием общаюсь. Но я прекрасно понимаю, что собственные дети — это совершенно иной уровень ответственности.

«Встречаются же иногда умные мужики…» — подумала я и спросила:

— Вы хотели бы что-то узнать от меня о воспитании маленьких детей? Об их раннем развитии? О сопровождении периода беременности вашей жены?

— Да, безусловно, все это, — радостно закивал Валентин. — Я у сестры читал вашу книжку про детей, а потом еще ваши материалы в интернете. И решил к вам обратиться, потому что уверен: прежде чем воспитывать детей, мне нужно окончательно определиться с самим собой.

— В чем именно определиться?

— Насколько я понял по вашим материалам, вы не подвержены гомофобии?

— Гомофобии? Если вас интересует, не боюсь ли я гомосексуалистов, так нет — я их не боюсь.

— Вот и отлично! — снова широкая, дружелюбная улыбка. — Но я, впрочем, не гей. Знаете, в этой идиотской борьбе гомосексуалистов и гомофобов о нас как-то несправедливо забывают и совершенно нас не учитывают, хотя мы, между прочим, гораздо многочисленнее…

«Господи, да кто же он такой?! — подумала я. — Переделанная в мужика тетка, что ли? В общем, это объясняет почти все его особенности и даже вдумчивый интерес к воспитанию детей. Но откуда же он (она) их теперь возьмет? И почему он говорит про многочисленность своей группы? Неужели их теперь уже так много, а я и не знала?!»

— Я бисексуал, — спокойно продолжал между тем Валентин. — Нас на самом деле очень много, много больше, чем геев и лесбиянок, вместе взятых. Может быть, таких, как я — вообще большинство. Так же как амбидекстров больше, чем праворуких и леворуких, но, согласно культурной традиции, большинство из них живут как праворукие. Помните, недавно с большим шумом принимали закон о запрете пропаганды гомосексуализма? Главный аргумент со стороны геев: это врожденное, это бессмысленно пропагандировать! А как же мы? Почему о нас все забывают? Вот смотрите (Валентин обаятельно улыбнулся), я сам — типичный пример общественного воздействия, можно даже сказать, рекламы. Когда я понял, что могу и с юношами, и с девушками, я, конечно, огляделся — и мне так понравилась гей-тусовка, которая в то время как раз начинала заявлять о себе! Там все было так ярко, свободно, нестандартно, творчески, да еще и окрашено в цвета протеста, что особенно привлекательно для юного человека. Я погрузился туда с головой и провел там в общем-то прекрасные годы… Но сейчас все иначе. Я хочу семью, детей. У меня была счастливая традиционная семья, и я хочу такой же для своих детей. Все остальное — от лукавого... И еще: если я хочу настоящую семью, я должен быть безукоризненно честен с матерью моих детей…

— Вы имеете в виду, что она должна быть осведомлена о предыдущих, досемейных этапах вашей биографии? — уточнила я.

— Нет. Хотя и это тоже возможно. Я имею в виду, что, входя в следующие двери, я должен однозначно закрыть предыдущие.

— Разумно, — кивнула я.

— А как вы считаете, — оживился Валентин, — у меня получится? Ведь все это длилось больше десяти лет, и я прекрасно понимаю, что мне будет о чем пожалеть… Но ради семьи, детей — у меня получится?

— Послушайте, ну что я в этом понимаю! — воскликнула я. — Я с этой темой сталкиваюсь только в объеме каких-то детских девиаций, обычно в пределах детсадовского горшка… Есть же кто-то…

— Никого нет, — вздохнул Валентин. — Для таких, как я, никого. С обеих сторон так много взаимной агрессии и так мало понимания…

Мне стало его жалко.

— А сейчас-то вы вообще как… с кем?

— Сейчас у меня период аскезы, — серьезно сказал Валентин. — Я определяюсь, и это единственный, традиционный способ сосредоточения. Мои друзья-геи заклеймили меня, девушка, на которой я хочу жениться, ничего не понимает и тоже, конечно, на меня обижается…

— Вы все делаете правильно, и у вас все получится, — со всей возможной твердостью сказала я. Мне нечего было сказать ему по сути вопроса, но отчего-то показалось, что он очень внушаем.

— Спасибо, — улыбнулся мужчина. — Скажите, у человека вообще могут быть такие возрастные этапы, вот как у меня? И чтобы теперь, после всего, была возможна настоящая семья?

— Еще как возможна! — уверила я. — А грядущий ваш этап по моей любимой индуистской периодизации хрестоматийный: «хозяин дома». Обязанности понятны, права тоже, и кому какое дело… А после этого еще будут «отшельник» и «мудрец»…

— Именно! — обрадовался Валентин. — Именно этого я и хочу! Хозяин дома!

Уходя, Валентин сказал, что если я вдруг буду писать об этом случае, он совершенно не против того, чтобы я сохранила его настоящее имя и даже дала электронный адрес, потому что люди со сходными проблемами должны держаться вместе, и он готов помогать тем, кто оказался в похожей ситуации.

— Ну, конечно, — усмехнулась я. — Нет уж. За права бисексуалов будете бороться как-нибудь отдельно, без моего участия.

— Как скажете, — улыбнулся мужчина. — Но знаете, я… мы к вам обязательно еще придем! Жена, ребенок и я — хозяин дома.