Свобода Ильи Кормильцева
Даже если бы Илья Кормильцев дожил до пятидесяти или семидесяти лет, его было бы трудно представить в образе мудрого дедушки не от мира сего, который учит остальных жить. Жить-то он учил, но совсем не так, как это принято делать: его положительный пример и сегодня очень многими воспринимается как отрицательный.
Самый очевидный, самый выпуклый факт биографии Кормильцева — продолжительное, с начала 80-х до конца 90-х, сотрудничество со свердловскими рок-группами, прежде всего с Nautilus Pompilius во главе с Вячеславом Бутусовым и Дмитрием Умецким. «Сотрудничество» означает, что другие люди сочиняли музыку, играли и пели, а Илья Кормильцев писал стихи. Двадцать лет назад эти слова можно было бы оставить без комментариев, сегодня не получится: потонувший практически на пике славы «Наутилус» (как, кстати, и «Кино») сейчас видится и ощущается продуктом своего, ушедшего времени в гораздо большей степени, чем дотянувшие до наших дней «Аквариум» и «Машина времени». Я родился в год записи «Разлуки», самого знаменитого студийного альбома «Наутилуса». Большинство людей моего года рождения и моложе не отличит Черненко от Чернышевского и Саши Черного, и музыка того времени (Черненко и около него) не слишком их возбуждает. Конечно, многие слышали, что Ален Делон не пьет одеколон, Тутанхамон был очень умен, а за красным восходом наступает розовый закат — но и только. Участники некогда великой группы тоже не способствуют росту ее популярности у новых поколений. Вячеслав Бутусов поездил-поездил на Селигер и ударился в православие, ушедший из группы еще в восьмидесятых Дмитрий Умецкий успел поработать во многих местах, включая «Российскую газету» (занимал пост гендиректора) и Министерство сельского хозяйства. А Кормильцев и вовсе умер, предварительно успев рассориться со всеми вокруг: с националистами, а заодно и почти со всеми русскими людьми — потому что крыл их почем зря в своем блоге; с теми, кто националистов (и прочих экстремистов) не любил, — потому что выпускал в издательстве «Ультра.Культура» книги не только крайне левых, но и крайне правых, тщательно обходя вменяемую и приемлемую для всех середину.
Да, примерно так могла бы выглядеть глянцевая биография Кормильцева: родился, писал великие тексты для когда-то великих, но практически забытых сегодня групп, после чего немного сбрендил (звездная болезнь? слишком умный?) и умер в расцвете лет. Еще короче: любовь-взгляд-с-экрана и что-то до и после нее, но без разницы, что именно. Очень удобно: ритуально всплакнуть, мысленно поместить биографическую карточку в ящик для «гениев с червоточинкой», столь любимый потребителями популярной культуры, и пойти дальше.
Ключевое слово для понимания подлинной жизни Ильи Кормильцева — «свобода». Свобода, которая позволяет человеку перестать клепать песни из неизменно хороших слов и приличной музыки, не длить всесоюзную славу даже в отсутствие Союза, отказаться от волны авторских поступлений — и вместо этого за гроши делать замечательные переводы Адэра, Балларда, Берроуза, Бротигана, Даля, Кейва, Льюиса, Паланика, Стоппарда, Толкина, Уэлша, Уэльбека, Эллиса. Свобода, которая велит проверять на прочность границы чужой свободы и издавать фашистов и коммунистов просто потому, что кто-то же должен издавать их и следить за реакцией окружающего общества, причем общества российского и российского же государства. Свобода, которая заставляет отчитывать Бутусова за поездку на Селигер в 2006 году, когда Болотная площадь еще никому не снилась, а практически все рок-музыканты без боязни репутационных потерь, а то и с удовольствием ходили на встречи с Владиславом Сурковым. Свобода, которая в конечном счете оказывается дороже всенародного признания, прижизненного и посмертного, верной с точки зрения маркетинга биографии, места среди тех, кто делает новую реальность — или думает, что делает. Свобода тем и отличается от всех разновидностей несвободы, что она у каждого своя, а потому не может быть правильной. Кормильцев жил и умер в своей собственной свободе, каждый из нас любил и ненавидел определенные ее проявления, и лишь немногие были способны сделать два шага назад и взглянуть на всю картину. Сейчас сделать это довольно легко, но уже немного поздно; сейчас сделать это необходимо, иначе потом будет совсем поздно.
Он умирал практически в прямом эфире: в конце января 2007-го приехал в Лондон, почувствовал себя плохо, в местной больнице диагностировали рак позвоночника на последней стадии. Как это обычно и случается, страна немедленно вспомнила, кого вот-вот потеряет, и федеральные каналы во главе с НТВ чуть ли не каждый день выдавали сводки из госпиталя Сент-Томас: Кормильцев уже знал, что скоро умрет, но совершенно искренне удивлялся волнам народной поддержки и сочувствия, которые хлынули на него со всех сторон. Ужас длился две недели. Потом он умер; братья-музыканты организовали несколько концертов его памяти, Вячеслав Бутусов под вой преданных фанатов их странного творческого тандема проигнорировал похороны. Была учреждена литературная премия Кормильцева, о дальнейшей судьбе которой известно не слишком много, исчезло с лица земли издательство «Ультра.Культура» (покойник был бы доволен — на застывшей главной странице сайта написано: «Все, что ты знаешь — ложь»). Новостной повод был отыгран. Воцарилась закономерная тишина.
Человек, который сознательно не делает себе добрую и хорошую официальную биографию на любой вкус, вообще редко удостаивается статуи в национальном пантеоне, а в России этого не происходит практически никогда, но вряд ли Кормильцев мечтал именно о такой памяти. Кажется, поэта куда больше устроило бы то, что произошло на самом деле: его свердловские друзья смогли договориться между собой и с одним из местных муниципалитетов, и в результате на лондонской площади Линкольнз-Инн-Филдз, одной из самых старых, больших и красивых в городе, появилась скамейка с небольшой металлической табличкой на спинке и таким текстом на табличке:
Илья Кормильцев
In memory of Ilya Kormiltsev Russian poet
Sverdlovsk 1959 – London 2007
Обойтись в тексте о Кормильцеве без единой цитаты из его стихов невозможно: ну так пусть эта скамейка будет вечной.