Париж

Как и везде, лето во Франции – мертвый сезон. Закрываются телепрограммы, потому что шоуменам тоже надо на пляж. Уезжают в отпуск известные репортеры, останавливая своим бездельем целые войны и мелкие политические разборки. Наверное, уходят в отпуск и чувство долга, и профессиональные качества журналистов. В разгар конфликтов в Иране французский еженедельник начинается репортажем о предпочтениях президента Обамы в вопросе марки джинсов. Всю зиму мы ждали лета, хотели хоть ненадолго забыть про рост безработицы и повышение цен. Но не тут-то было, с утра до вечера по всем теле- и радиостанциям нам рассказывают, что теперешнее лето – сезон природных катастроф. Горит лес в Марселе и на Корсике. Объявлена оранжевая степень опасности гроз – всем велят из дома не выходить. Два месяца подряд нам портят и без того отсутствующее настроение объявлениями о предстоящей в сентябре эпидемии гриппа A/H1N1. Про эпидемию пишут в экономических рубриках. Рассказывают, как мобилизуются капиталы и министерства. Читаешь газеты, и складывается впечатление, что от гриппа уже погибли тысячи людей, и морги переполнены, а правительство все борется и борется за жизни не покладая рук. Только, если честно, пока от гриппа не умер ни один гражданин Франции.

Природные катастрофы не обошли и главный роман этого лета – «Демона» Тьерри Эсса. В нашего соотечественника Пьера Ротко, журналиста, пишущего как раз таки о природных катастрофах, вселился демон в тот момент, когда отец рассказал ему историю их семьи. Дед с бабкой – Франц и Елена, евреи из Ставрополя, – были убиты фашистами. Отец попал в другую, не менее страшную мясорубку сталинизма, из которой чудом спасся, убежав из советской страны... в день смерти Сталина. Ленивый репортер, любитель смерчей и наводнений, погружаясь в атмосферу ужаса войны и репрессий, понимает вдруг, что ни одна историческая книга не расскажет ему и половины правды о той стране, в которой жили его предки. В поисках следов своих родственников Ротко едет на восток, но попадает не в Ставрополь, а в Чечню. Сам автор Тьерри Эсс признается в давней любви к русской литературе, отчего роман у него получился не по-французски большой. Другое, не меньшее уважение автор испытывает к политическим журналистам (неоспоримый авторитет для него – Анна Политковская). Правда, он считает, что журналистика как таковая себя изжила, людям нужны не репортажи, а истории.

– Моя история родилась в тот момент, когда в одном французском журнале я увидел фото молодой чеченки с лицом мадонны, – говорит Тьерри Эсс. – Она была вся в черном, а у ее ног лежал автомат Калашникова. Этот снимок сделал репортер Стэнли Грин в первую чеченскую войну. Для меня она стала воплощением Антигоны, выбравшей кровную месть, и этот образ не покидал меня, пока я не описал в романе чеченскую девушку Зейнап.

«Русскому» роману критики хором прочат всевозможные литературные премии нового сезона.

Гораздо более предсказуемым стало появление в августе нового романа Фредерика Бегбедера. Если предыдущий он посвятил России, то этот незатейливо называется «Французский роман». Перед выходом книги автор сказал только одно: я надеюсь, что за мое последнее произведение меня наконец погладят по головке, а не дадут по морде. Собственно удар по морде и был причиной написания книжки. Ровно год назад парижского повесу и его дружка, еще одного писателя – Симона Либерати, повязали на улице за разнюхивание кокаина на капоте машины. Задержание показалось им веселым приключением. Их фотографировали, грудастые полицейские то надевали на них наручники, то снимали, и они все тыкались носом в мягкую плоть. Негрудастые полицейские тоже были крайне учтивы. А когда Бегбедеру велели сообщить имя, фамилию и дату рождения, он вдруг осознал, что никогда не писал автобиографии. И выдал целый роман про свое «несчастное детство», проведенное между шикарным парижским пригородом Нейи и еще более шикарным Сен-Жермен, с буржуазными бабушкой и дедушкой и родителями в разводе. Такого успеха, как роман Эсса, Бегбедер не имел, но зато без скандала не обошлось. Уже после выхода автобиографии журнал Nouvel Observateur опубликовал главу, которую Бегбедер побоялся оставить в книге, потому что в ней он описывает свое общение с главным французским прокурором. И теперь писатель, видимо, сам будет подавать в суд на журнал, понимая, что может дорого заплатить за несколько злобных страничек. Журнал же насмехается над буржуазным бунтом революционера-алкоголика, который рекламы ради разослал критикам полную версию, а самую пикантную часть из печати все-таки изъял.

Что же, художественный мир во все времена был лакмусовой бумажкой состояния общества. Если правильно следить за передвижениями творческих людей, всегда можно правильно определить, к примеру, в каком месте сейчас спокойнее и свободнее всего. Поэтому интересно было наблюдать за тенденцией этого лета. Художники уходят в лес, в гроты, в поля... И никакие природные катастрофы их не пугают. Как когда-то советские отказники, западные художники эмигрируют из цивилизации. То ли в поисках вдохновения, то ли бегут от цензуры, которая в эти кризисные времена разыгралась не на шутку. Не желая играть в политкорректные игры, художники подались в андеграунд. Выставка DreamTime, развернувшаяся в гротах в окрестностях Тулузы, по размаху напоминает Голливуд – до такой степени монументальна палеолитическая экстраполяция артистов. Сами по себе эти места прекрасны в своей корявости и совершенно естественно конкурируют с любым музеем современного искусства.

– В то время как Франсуа Пино потратил тридцать миллионов на новый проект в Венеции, другие вернулись к истокам, причем совершенно бесплатно, – говорит русский художник Александр Рогозин, уже почти тридцать лет живущий во Франции.

Выставка DreamTime соединяет доисторическое с современным. Инсталляции, наскальные проекции, скульптуры животных и даже флюоресцирующий скелет медведя конкурируют с доисторическими рисунками. Результат получился грандиозным. Какова часть заслуги современных художников – остается под вопросом.

Другие регионы пытаются не отстать в стремлении к природе. Биеннале в городке Мелле, что к юго-западу от Парижа, уже в четвертый раз проходит на свежем воздухе. В этом году ее лозунг, на который откликнулись двадцать четыре художника из самых разных стран, – «Быть деревом, быть природой». А самый большой в Париже Музей на набережной Бранли пропел гимн Тарзану. Выставка называется «Тарзан, или Руссо в стране вазиров». Это ли не ответ на вопрос: куда мы идем? Назад, к примитиву. А Тарзан становится тем новым – естественным – человеком, которого так воспевал Руссо.

Но это в идеальном художественном мире. А в нашем реальном столь дорогой сердцу Руссо естественный человек ведет себя не столь достойно.

Сижу в Довиле в кафе на берегу. Мимо торопливо шагает знакомая по Парижу американка, дама весьма состоятельная.

– Наталья, вы снова здесь?

– Как и вы, – отвечаю.

– О... Я уже не здесь. Ноги моей больше не будет в Довиле.

Она села рядом, заказала стакан белого вина и рассказала:

– Месяц назад мы с мужем ужинали в саду. Внезапно через забор перепрыгнули несколько человек с чулками на головах. Мужу сломали три ребра... Когда я увидела секаторы у них в руках, я тут же представила, как буду жить без пальцев. Но они оказались бóльшими профессионалами, чем я думала. Секаторами они перекусывают кольца, чтобы не возиться. Их интересовали только камни.

Американка с мужем вызвали полицию. Потребовали начать расследование. А им и говорят:

– Бросьте вы это. Какое расследование? Мы догадываемся, кто это, только не связывайтесь вы... Да и мэр не позволит.

Муж американки был знаком с мэром и пошел к нему. Тот вполне убедительно объяснил, что если он даст распоряжение воров повязать, то те из них, кто останется на свободе (речь шла о большой банде), разгромят казино. А оно – главный поставщик денег в городскую казну.

Рассказ этот показался мне нереальным. В возбуждении я кинулась проводить собственное расследование.

Дочь моя – большая оригиналка, и каникулы уже много лет проводит среди цыган, съезжающихся на лето в Нормандию. Русская кровь, никуда не денешься... Цыгане в Довиле – историческое достояние. Они ездят на «хаммерах» или «порше» и распугивают моих соседей, всем табором приходя к дочери на ужин или переночевать. Из дома они обычно уходят часов в пять утра, радуя окрестных жителей взрывами мощных моторов. Они работают на рынках: торгуют коврами, контролируют распределение площадей. Вот я и пошла на этаж к дочери поговорить с цыганской братвой. Кто, мол, орудует по Довилю? Не ваши ли?

– Неужели вы думаете, что мы стали бы по утрам на рынок переться, если бы наш промысел был кольца из домов таскать? Да и у вас мы за много лет не стащили ничего.

Это была чистая правда. Мне стало неловко.

– Но кто это, мы тоже знаем, как и полиция, – говорят.

– Быть не может! И кто же?

– Румыны. Они нищие, и им терять нечего. Они и наши кемпинги разоряют. А как, вы думаете, им жить? Они теперь европейцы и приезжают свободно. А жрать нечего.

Я, конечно, не всегда радуюсь, что мой дом – настоящий табор. Но пока цыгане ночуют у меня, мне как-то спокойнее.

Цыганские гитарные переборы летними ночами слышались не только у меня дома в Довиле. На Корсике в это время проходил ежегодный музыкальный фестиваль «Гитарные ночи».

– Мы уже три года подряд ездим летом в деревню Патримонио, – рассказал член клуба «Сноб» Вадим Григорян. – Тут совершенно фантастические розовые и белые вина. В этот раз мы сманили с собой друзей – Алену Свиридову и Ованеса Погосяна (владельца интернет-портала mainpeople). Ну и оказались как раз на фестивальной неделе. На «Гитарные ночи» многие звезды приезжают: в прошлом году – Gypsy Kings, а в этом – прекрасная немецкая певица Айо (Ayo). Мы были в восторге. Все, кроме Алены Свиридовой. На последней песне Айо попросила публику достать телефоны и посветить, как раньше зажигалками. И в этот момент все почувствовали какое-то невероятное единение. А Алена сказала, что певица не попадала в ноты. Но в музыке же главное – это воздействие на публику.

По силе воздействия на слушателей Карла Бруни явно проиграла немецкой звезде. Французская первая леди пела в Нью-Йорке на девяносто первом дне рождения Нельсона Манделы. Из появления мадам Саркози на американской сцене журналисты могли бы сделать событие покруче исчезновения с нее Майкла Джексона. Но даже совершенно подхалимская Le Figaro обошлась тощеньким абзацем. Видно, решение главной женщины страны перепеть хит Боба Дилана Blowin' In The Wind показалось журналистам сомнительным.

– Когда тебя зовут мадам Саркози и ты жена ультраконсерватора, ода гражданским правам ультралиберального автора – не твой репертуар, – безапелляционно заявила моя парижская подруга Катерина Смирнягина.

Поэтому парижане продолжали слушать Майкла Джексона, стоя в единой национальной пробке, ознаменовавшей конец отпусков. Хотя половине французов не повезло – в этом году они не смогли позволить себе каникулы. Остальные в ужасе перед началом нового финансового года тратили в отпуске энергию, оставшуюся от усилия не тратить деньги. Этим летом в моду вошли занятия математикой.

ЗАДАЧА

Что выгоднее (при стоимости бензина 1,2 евро): ехать по бесплатной национальной дороге триста километров или сто пятьдесят по платной автостраде?

ИЛИ

Мама говорит трехлетнему сыну: или мороженое, или два круга на каруселях.

Если дать определение августа-2009 одним словом, то это слово «тоска».С