Сергей Николаевич: Андрэ Леон Телли. Monsieur couture
Каждое его появление на публике — это всегда шоу. Огромный, как правило, в каких-то безразмерных шелках или бархате, смахивающих то ли на православную рясу, то ли на сутану, он похож на вождя какого-то древнего племени, лишь по чистой случайности затесавшегося в первые ряды модной тусовки. Там ведь все больше преобладают миниатюрные дамы с сердитыми, перетянутыми лицами, которым есть что скрывать под слоем профессионального грима и черными очками. А великому гуру моды Андрэ Леону Телли скрывать нечего: ни свой рост — под два метра, ни свой вес — за 100 кг, ни свой возраст — 65 лет. Большой чернокожий человек с детскими пухлыми губами и немного капризными интонациями мальчика, привыкшего, чтобы им всегда восхищались. Есть такая порода мужчин. Очень легко представить себе, какими они были в детстве: за что их ругали мамы, как они декламировали стихи на школьном утреннике, чем занимались, когда прогуливали уроки. Даже если бы я ничего этого не знал про Телли, то все равно бы сразу определил его пожизненное амплуа — бабушкин внук.
Если быть совсем точным, то у него их было две: одна родная, обожавшая и баловавшая его бесконечно Бенни Фрэнсис Дэвид, а другая, ставшая его гуру, патронессой, вершительницей судьбы, — великая Диана Вриланд. Одна мыла полы в мужском общежитии в Дархэме, в Северной Каролине, другая диктовала тенденции мировой моды и творила модные мифы. Впрочем, когда они познакомились, Диана давно была в отставке. Изгнанная из американского Vogue, она доживала свой век на скромной ставке куратора моды при нью-йоркском музее Метрополитен, куда она эту моду сама притащила буквально за хвост, сумев убедить всех спонсоров и донаторов, что это тоже искусство. Раз в сезон она устраивала отнюдь не скромные по размаху и замыслу выставки, теперь уже ставшие классикой музейного дела. То она давала костюмные балы из эпохи Габсбургов или Романовых, то придумывала феерические шоу на темы золотого века Голливуда, то сочиняла монографические экспозиции, похожие на психологические романы, в честь своих любимых кутюрье Ива Сен-Лорана и Баленсиаги. Диана была поэтом моды. Последним романтиком и самой настоящей феей, способной преображать все, до чего она дотрагивалась своей волшебной палочкой, а точнее, острием своего золотого пера Montblanc.
Андрэ Леон стал последним, кто принял на себя огонь ее вдохновения и фантазии, на кого обрушился листопад из белых листочков, этих Дианиных mementos, исписанных ее летящим, четким почерком с указаниями, приказами, инструкциями. Он их все хранит. Ничего не выбросил. Нежный внук и послушный ученик, он, может быть, в каком-то смысле и является настоящим наследником Вриланд, которому она завещала свое главное богатство — ощущение моды как грандиозного праздника жизни, который надо проживать бесстрашно, со вкусом и на полную катушку.
В книге Андре Леона «А.L.T.» есть очень пронзительные описания, как он проводил со старенькой и уже совсем слепой Дианой все свои уик-энды, читая страницу за страницей ее любимые романы. Думаю, что в роли чтеца он был не менее трогательным, чем в роли мемуариста. Вспоминаются герои «Хижины дяди Тома» или «Унесенных ветром».
Но если уж речь идет о литературных предшественниках, то Леон — это, конечно, простодушный Кандид, которым он не перестает быть, несмотря на долгие годы, проведенные в гламуре. За это его любят, за это ему полагается место в первом ряду на самых престижных дефиле и первый класс в бизнес-поездках. Все знают: Андрэ Леон Телли — это священное чудовище, monstrе sacre, живая легенда, последний из могикан, со всеми друживший, всех знавший. Ходячая энциклопедия моды, «многоуважаемый шкаф», без которого модный дом — не дом, кутюр — не кутюр. Его любимый жанр — table talk. Он практиковал его много лет не только на страницах американского Vogue, ведя колонку Life with Leo, но и на телевидении, став в какой-то момент не менее популярным персонажем, чем Опра Уинфри, которую вначале консультировал на предмет стиля, а потом составил ей конкуренцию по части задушевных бесед с разными знаменитостями. У Андрэ Леона это хорошо получается. Он умеет слушать. Ему интересно чужое мнение, а не только собственное. Ему есть дело до других. Это сразу чувствуется, и не только на экране, когда он берет интервью, но и в жизни, когда он их дает.
Мы встретились с ним в необъятном лобби гостиницы «Украина». Накануне он сдал в производство очередной номер журнала Numero Россия, и вид у него был несколько утомленный. Он даже отказался фотографироваться, мотивируя тем, что его никто не предупредил о предполагаемой съемке. Вообще, как выяснилось, Леон очень трепетно относится к собственным фотоизображениям.
Конечно, меня интересовало, зачем ему понадобилась вдруг русско-французская версия Numero? По этому поводу он уже высказался однажды с обезоруживающей откровенностью: «Мне предложили столько денег, что я пошел к Анне (Анна Винтур, главный редактор американского Vogue. — Прим. С.Н.) и сказал: “Анна, мне 64 года. Пора позаботиться о своей старости. И Анна меня поняла”».
В разговоре со мной Андрэ Леон не так подчеркивал финансовый аспект, больше говорил о своей давней и страстной любви к России — «стране Ивана Грозного, Петра Первого, Екатерины Великой». И храмы в Новгороде, который он посетил когда-то по совету Алены, чудесные (Алена Долецкая, первый редактор русского Vogue. — Прим. С.Н.). И Петербург, где он был с Марком, прекрасный (Марк Джейкобс, креативный директор Louis Vuitton. — Прим. С.Н.). И даже Москва тоже очень ничего. Он даже успел ее полюбить благодаря Наоми и Владу (Наоми Кэмпбел и Владислав Доронин. — Прим. С.Н).
Хотя московские гостиницы ужасны. Просто ужасны! Он обиженно надувает губы, как мальчик, которого обнесли десертом. «Украина» — уже четвертый отель, который он меняет, но, похоже, посреди этих мраморных просторов он чувствует себя не слишком уютно. Но что поделать? Такова цена счастливой, обеспеченной старости.
Впрочем, могу легко поверить, что далеко не только меркантильные цели преследовал Андрэ Леон в России. Как всякий романтик, он обуреваем мечтой о чем-то несбыточно-великом, о «сне золотом», который ему уже некому навевать ни у себя на родине, ни в Европе. Почти вымерло поколение society ladies («дам из общества»). Первая леди США, которую Андрэ Леон бесконечно уважает, больше озабочена своим огородом при Белом доме и социальными программами, чем модными тенденциями. Пресловутую грандиозность теперь себе могут позволить только избранные дома моды, да и то при условии четкого пиар-плана. Даже церемония «Оскара» становится год от года все более скучной и банальной.
— А кто виноват? — спрашиваю я.
— Стилисты, — сокрушенно вздыхает Андрэ Леон.
Они сегодня задают тон, считает он. У звезд нет времени ходить по магазинам и изучать модные журналы. Они надевают то, что им дают. К тому же все страшно боятся, что их будут ругать. Они не хотят видеть свои имена и изображения в списках «хуже всех одетых». Отсюда потеря всякой индивидуальности. И только десант русских богатеньких — Russian tsarinas (ироничное определение Сюзи Менкес), оккупировавших первые ряды модных показов в Париже и Милане, — последняя надежда Лео на возвращение Большого стиля. Ведь стиль стоит дорого, а Большой стиль еще дороже. Художники, стилисты, визажисты, фотографы — все это по нынешним временам требует каких-то неподъемных бюджетов, которые мало кто может себе позволить. Вот Андрэ Леон и поспешил на русалочий смех из Москвы, на молодые звонкие голоса со славянским акцентом. К тому же он никогда не был главным редактором. А люди моды ужасно чувствительны к тому, что написано на их визитках и кем они значатся на титульной странице. В Numero он, впрочем, тоже называется editor-in large.
Впрочем, кроме русского Numero в жизни Андрэ Леона есть еще один проект, которым он занимается со всей страстью своей натуры. Это выставка, которая открылась в конце апреля в SCAD, Музее искусств при колледже искусства и дизайна в Саванне, под названием «Маленькое черное платье». Уже в самом названии легко улавливается насмешливая самоирония (может ли быть что-нибудь более несочетаемое, чем габариты Андре Леона и миниатюрные платья?) В течение нескольких лет он собирал их по разным музеям, искал в личных коллекциях и в гардеробах своих состоятельных подруг. Получилось что-то вроде элегантной панихиды по Высокой моде, напомнившей мне лестницу у собора St.Roch в день похорон Ива Сен-Лорана. Тогда дамы посчитали своим долгом надеть черные платья и смокинги от маэстро. Впрочем, у Андрэ Леона на выставке представлены все ключевые дома мировой моды ХХ века: тут и Баленсиага, и Армани, и Живанши, и Диор, мадам Грес, и Александр Маккуин, не говоря уже о Шанель, первой приучившей женщин во всем мире носить траурную униформу. Выставка пройдет в зале Аndre Leon Telly Gallery, названном так в его честь за заслуги перед американской и мировой модой. В альбоме-каталоге, который мне подарил Андрэ Леон, есть фотография, где он еще совсем юный и худой, как тростинка, инспектирует вместе с Дианой Вриланд черные перья Марлен Дитрих из «Шанхайского экспресса». Собственно, круг замкнулся. Он вернулся туда, откуда начал: в музей, к легендам и мифам.
Спрашиваю, увидит ли эту выставку Москва? Сделать это будет непросто. Многие платья должны вернуться к своим владелицам. Но почему бы не попробовать? Ведь теперь здесь проживает большая часть клиентуры Haute Couture и читательниц Андрэ Леона Телли.
И последний вопрос: что бы могло сегодня сделать его счастливым.
— Если бы я стал главным редактором русского Numero, — вдруг выпаливает он, как будто давно думал над этим вопросом. — Когда мне предлагали этот пост, я просто испугался, что не смогу взять на себя все обязанности. Но теперь вижу, что это была ошибка. Все равно приходится работать за всех. Как вы думаете, еще не поздно?
— Да, конечно, не поздно, — успокаиваю я его. — В России редко что происходит вовремя.
— И вы знаете, мне это начинает все больше нравиться, — улыбнулся Андрэ Леон.