Наше время — время больших скоростей и активных самопрезентаций. Почти всем родителям хочется, чтобы ребенок был успешен и достиг высот. Поэтому довольно часто ко мне обращаются родители младшеклассников с такой проблемой:

— Знаете, он как-то не умеет себя проявить. Дома вечером хорошо рассказывает стихи, а наутро в классе не спросили, а сам стесняется поднять руку. Потом расстраивается. И со сверстниками тоже — вроде бы ему и хочется быть лидером, а как-то не получается... Мы можем ему помочь?

— А вы уверены, — спрашиваю я, — что вашему ребенку это действительно нужно — быть на переднем крае, под светом софитов чужого и не всегда доброжелательного внимания?

— Ну, не зна-аем... — тянут родители. — Но так тоже нельзя — все время на задней парте отсиживаться, сейчас жизнь-то какая: кто смел — тот и съел (как будто во время формирования этой поговорки жизнь была другой! — Прим. авт.)! Так что нам нужно! Как ему помочь?

Тогда, прежде чем перейти к конкретному обсуждению, я рассказываю им историю из собственного детства.

После первого класса мама отправила меня в пионерский лагерь. Нас, самых младших, было человек тридцать — целый автобус испуганных семилетних детей, впервые в жизни оторвавшихся от родителей. Круглые глаза, чистенькие одежки, ручонки судорожно комкают убогие кулечки с яблочками-печенками, выданными на дорогу. Некоторые тихо плачут (громко протестовать никому даже в голову не приходит — не то было время).

Ехать до лагеря долго — почти четыре часа. Детство любопытно: большинство детей успокоились и стали потихоньку оглядываться. У одной из девочек, невзрачной и тщедушной, с тонкой шейкой, на коленях вместо завтрака лежал маленький жестяной чемоданчик (в таких тогда выдавали подарки на новогодних елках). Иногда, не переставая беззвучно плакать, девочка открывала чемоданчик, заглядывала в него, совала туда тонкий пальчик, а потом снова закрывала. Первой не выдержала соседка: «Чего это там у тебя?» — «Хомячок», — едва слышно ответила девочка. — «Ой! — ахнула спрашивающая. — Настоящий?! А посмотреть можно?» Девочка молча кивнула и слегка приоткрыла крышку, продемонстрировав соседке толстого белого хомяка с красными глазами. «Ой, какой хорошенький! — взвизгнула от восторга соседка. — А печенье он ест? Меня, кстати, Алена зовут, а тебя?» — «Таня Гранаткина», — прошептала хозяйка хомячка. — «Что у вас там? Хомяк? Дайте позырить, не жадничайте!» — толстый мальчик решительно потянулся с сиденья через проход.

К приезду в лагерь весь десятый отряд знал, что в автобусе едет Таня Гранаткина, у которой есть хомяк, которого она дает посмотреть и даже погладить. Хомяк ест яблоки, но только сладкие и красные, а печенье уже не ест, просто пихает его под себя, на дно чемоданчика.

По приезде раскладывали вещи, определялись с местами в спальнях. Вокруг робкой Тани Гранаткиной образовалась компания крупных активных девочек — я была в их числе, — которые охраняли хомяка от слишком активных посягательств мальчишек (в семь лет большинство детей любят животных, но далеко не все умеют с ними обращаться). Таню и хомяка мы разместили на престижном месте — в углу, возле окна. Освободили ему отдельную полку в тумбочке. Танины вещи (зубная щетка, паста, расческа) приютила на своей полке девочка с соседней кровати. Таня вежливо говорила всем «спасибо», но ее голос по-прежнему был едва слышен. Хомяка в жестяном чемоданчике и то было слышнее.

После тихого часа началось собрание октябрятского отряда. «Надо выбрать командира отряда, отрядную песню, речевку, девиз и эмблему, — деловито сказала девушка-вожатая. — Какие будут предложения, ребята?»

Как вы думаете, какие были предложения? Правильно — единственным человеком, которого знал весь отряд, на тот момент была Таня Гранаткина. Ее и выбрали абсолютным большинством голосов. Таня явно испугалась, но отказываться от подобной чести в те времена не было принято. Поэтому она мужественно проглотила подступившие слезы и даже улыбнулась вожатой.  

После ужина вожатая пришла к нам в палату и направилась прямо к Тане.

— План мероприятий мы с тобой завтра обсудим, — сказала она. – А сейчас вот что. Твой хомячок... Мне кажется, что ему здесь, в палате, не очень хорошо. Его либо упустят, либо просто затаскают — он все-таки живой, а не резиновый. Давай мы его поселим в коробке у себя в вожатской, а ты его будешь навещать, когда захочешь. Хорошо?

— Хорошо, — прошептала Таня.

— Вот и славно. Поехали, Хома! А насчет конкурса на лучшего октябренка ты подумай уже сейчас, Таня. Надо что-то спортивное и обязательно — конкурс на сообразительность. Может быть, зоовикторину провести, в честь Хомы? Ладно, завтра уточним. Спокойной ночи, девочки! — вожатая взяла чемоданчик с хомячком и погасила свет.

Не знаю, навещала ли хомячка Таня, это как-то не отложилось у меня в памяти. Но мы до конца смены больше его ни разу не видели — это точно. Да и вообще быстро забыли о нем — в лагере было много новых впечатлений.

Зато Таня постепенно преобразилась: в свете возложенных на нее обязанностей командира отряда, ответственности и доверия вожатой она, естественно, старалась как можно лучше и полнее себя проявить и оказалась не такой уж робкой, глупой и несамостоятельной, как могло показаться с первого взгляда. Зоовикторина удалась на славу. В спортивном конкурсе физически слабая Таня была судьей — строгой, но справедливой. А к концу смены, на смотре строя и песни она уже с веселой задорной улыбкой маршировала впереди нашего десятого отряда и звонко выкрикивала:

— Раз, два... Шире шаг!

— Три, четыре... Выше флаг! — вопили мы хором.

— Смелые, умелые... Всегда мы тут как тут!

Октябрята-ленинцы... Ленинцы идут!

Еще тогда, в семилетнем возрасте, я удивлялась: «Как Танины родители решились вопреки всем правилам дать этого самого хомячка с собой в лагерь маленькой робкой девочке, которая за себя-то не могла постоять?!»

И потом удивлялась. Пока однажды не поняла, что кто-то из Таниных родителей был интуитивно-талантливым психологом и, рискнув Хомиными удобствами и даже жизнью, подарил своей робкой и слабой дочери шанс самопроявиться под пристальным вниманием незнакомого (с чистого листа!) социума. Таня, как мы теперь знаем, этим шансом успешно воспользовалась. А Хома выжил. Удача!

— А теперь мы будем сочинять «хомячка Тани Гранаткиной» для вашего ребенка, — говорю я папам и мамам, пришедшим ко мне почти сорок лет спустя.

Однажды мы с родителями отправили толстого, туповатого, но доброго и «рукастого» третьеклассника Филю, которого шустрые одноклассники дразнили «дебилом», в кружок бисероплетения. Он там быстро научился плести разнообразные «фенечки». Потом велели ему принести эти поделки в класс и просто сложить на парте. Смышленые одноклассницы Фили быстро сообразили, что делать, а потом еще некоторое время, пока Филя сам не привык к новому статусу, защищали доброго парнишку от мальчишек-одноклассников. В другой раз прыщавая робкая восьмиклассница, любившая перерисовывать открытки и которую почему-то третировали все учителя, занялась батиком, расписала занавески и подарила их своей первой учительнице (эта самая учительница ее когда-то первой и «закомплексовала»). Учительница была удивлена, тронута, наговорила девочке добрых слов — старый комплекс треснул и постепенно развалился на кусочки. Девочка «вылупилась», к десятому классу превратилась в прелестную бабочку, и даже прыщи прошли. Понятно, что «фенечки» и занавески здесь выступали в роли хомячка.