Вадим Рутковский: Чресла в огне. Каннский фестиваль проявляет жестокость

Кадр из фильма «Илия»

Герой романов Станислава Лема Ион Тихий, отправляясь на футурологический конгресс, замечает, что астронавтика — бегство от земных передряг: всякий, кто сыт ими по горло, удирает в галактику, надеясь, что худшее случится в его отсутствие. Журналист, бегущий на Каннский фестиваль, подобен астронавту: 12 дней он живет в эфемерном киношном мире, получая вести с Земли исключительно в виде фильмов-посланий.

Первое в этом году — «Илия» (Heli), пропаганда ветхозаветной мести «око за око» от мексиканца Амата Эскаланте. Часть моих нежнокожих коллег сморщилась в гримасе отвращения: мол, ничего более отвратительного не видели. Все потому, что Эскаланте — последовательный исследователь насилия, живописующий самые разные его проявления. Сюжет такой: школьница Эстелла, младшая сестра заглавного героя, рабочего автозавода и молодого отца, переживающего кризис сексуальных отношений, влюбляется в солдата Бенто. После показательного уничтожения военными и полицией партии наркотиков Бенто крадет малую часть уцелевшего кокаина и отдает девочке-простушке на хранение. Илия находит товар и избавляется от него. Вскоре люди в камуфляже врываются в беззащитный дом, расстреливают отца Илии и Эстеллы, а «провинившихся» детей подвергают запредельным зверствам. Пытки «скрысятничавшего» Бенто — шокер, равного которому в Канне не было со времен «Антихриста»: гениталии подвешенного к потолку парня обливают бензином и поджигают («Воняет как поджаренная креветка» — со смехом комментируют мучители). Илия остается живым и относительно целым и тщетно разыскивает похищенную Эстеллу. Жестокий фильм Эскаланте еще и шокирующе красив: пейзажи полны энергией природы, солнечные лучи плавят экран, вместо кровавого ада складывается парадоксально гармоничная картина мира, в котором насилие существует на равных со всеми прочими проявлениями человечности (или бесчеловечности). Фильм Эскаланте полон сильных, врезающихся в память деталей — я не об эпизодах с убийством собак (снова вздохи ужаса в зале). Вот, например: сцена, где мексиканские силовики торжественно рапортуют об очередной победе над наркотрафиком (скоро отрезанные головы этих чинов появятся в теленовостях), завершается странным, и жутким, и смешным кадром: место за опустевшей трибуной занимает малолетний преступник с печатью имбецилии на лице, он лыбится, глядя на микрофон, но так и не произносит ни слова. Или эпизод, в котором жена Илии приходит в дом после похищения семьи — и ступает по кровавым следам: без единого слова выстраивается образная система, в которой все, что можно сказать о фантомности всякой стабильности.

Кадр из фильма «Конгресс»

Про «Футурологический конгресс» Лема я вспомнил не просто так. Роман вольно экранизировал израильтянин Ари Фольман, его «Конгресс» открыл параллельную секцию «Двухнедельник режиссеров». Это отчасти игровое, отчасти анимационное кино, место Иона Тихого в нем занимает актриса Робин Райт. Она играет саму себя, звезду 1980-90-х, достигшую рискованного возраста. «Сколько тебе? 46? 48? 50?» — спрашивает брутальный босс студии Miramount (Дэнни Хьюстон). Бывшая жена Шона Пенна живет «на окраине географии», около аэродрома, к которому притягивает сына актрисы Арона, блаженного мальчика с красным бумажным змеем. Не ищите аналогий с реальной Робин Райт — достоверны только детали фильмографии, прочее — вымысел: Арон страдает неизлечимым заболеванием, выраженным в аберрации восприятия, его лечащий врач (Пол Джаматти) сулит раннюю слепоту и смерть. Зато этот недуг позволяет воспринимать всю жизнь как кино. Кино ломает и жизнь Райт — ей предлагают навсегда отказаться от съемок, отдав студии права на воспроизведение своего образа цифровыми технологиями. Условия актрисы: никакого порно, никаких историй о нацистах и евреях, никакой научной фантастики. Последний пункт студии удается отбить. В процессе сканирования агент актрисы (Харви Кейтель) добивается от нее сильных эмоций неожиданными воспоминаниями и признанием в любви. Эмоции, образы, соперничество иллюзий и реальности — главные мотивы этого сложно устроенного фильма. Спустя 20 лет Райт становится аналогом лемовского астронавта Иона Тихого: ее героиня приезжает на необыкновенный конгресс, где все сущее есть анимация — тут в мультик превращается и фильм. Анимация Фольмана смешная и безумная; главное, что заимствовал он у Лема, — виртуозный, засасывающий, как воронка, галлюциноз с сатирическими нотами, карнавал, где в танцах сливаются Иисус, Будда и Аллах, террористы не существуют без поп-звезд и везде маячит черный человек с оскалом, похожим на Тома Круза. Только Фольман не сатирик, а лирик, и фильм его, озвученный щемящей электронной музыкой Макса Рихтера, при всей умозрительности ключевых тем, цепляет за живое; я почти заплакал, когда в одном из видений нарисованные Робин и Арон бегут-летят по колкому льду, оставляя босыми ногами кровавый след.

Кадр из фильма «Печати греха»

Ага, снова кровавый след. Крови в Канне не боятся, она застилает экран алым маревом и в следующем фильме основного конкурса, «Печати греха» китайца Цзя Чжанке. Он хранит верность многофигурной разветвленной композиции, складывая мозаику из нескольких историй; все — о мотивированном несправедливостью насилии. Самая эффектная — первая, в которой отчаявшийся бороться с коррумпированной властью сельчанин оборачивает дробовик ковриком с изображением тигра и отстреливает плохих людей с решительной невозмутимостью героев Такеши Китано (его компания — сопродюсер Цзя). В фильме есть забавный русский след: артистичные проститутки дорогого отеля устраивают костюмированное шоу под песню «Мы — молодая армия рабочих и крестьян». В диалоге с одной из них формулируется и самое правильное отношение к раздирающим фейсбук и информационные ленты новостям: все они заслуживают одного-единственного комментария, обозначаемого англоязычной аббревиатурой WTF. Но такой же комментарий я готов оставить и к фильму: связать линии в целостное высказывание не получается.

Кадр из фильма «Станция Фрутвейл»

Фатальная несправедливость — отправная точка и участвующего в «Особом взгляде» американского фильма «Станция Фрутвейл». Картина-победитель фестиваля «Санденс» основана на реальной истории: она реконструирует последний день жизни афроамериканца Оскара, беспричинно застреленного калифорнийским полицейским в новогоднюю ночь 2008-го. Убийство было снято пассажирами подземки на телефон — это видео открывает фильм, завершает же его документальная съемка траурного митинга 1 января 2013-го. Социальный аспект этой работы, конечно, превалирует над художественным, что не есть плохо. С драйвом же в фильме все в порядке, а простодушие режиссера придает «Фрутвейлу» черты наивного примитивистского искусства. Вряд ли реальный герой-уголовник был таким положительным, на экране же — почти житие святого, идеального отца, блудного, но возвратившегося сына. Каннских отборщиков привлекла и кипящая ярость в адрес полиции. Самый респектабельный фестиваль мира любит провоцировать консерваторов, страдающих охранительным мышлением, и бравирует анархистским духом.

Кадр из фильма «Отдать концы»

И о погоде на Лазурном берегу. Она в этом году ни к черту, Канн больше походит не на курорт, а на заливаемую апокалиптическим дождем деревню из фильма Таисии Игуменцевой «Отдать концы». В прошлом году короткометражка Игуменцевой «Дорога на» победила в секции студенческого кино, и по регламенту ее полный метр обязаны представить в программе. «Отдать концы» — почти «Любовь и голуби» для хипстеров, хотя вряд ли эту рифму оценят в Европе. Мировая премьера фильма о русских чудаках — в воскресенье. Следующий репортаж — в понедельник.