Вадим Рутковский: Чресла в огне. Каннский фестиваль проявляет жестокость
Герой романов Станислава Лема Ион Тихий, отправляясь на футурологический конгресс, замечает, что астронавтика — бегство от земных передряг: всякий, кто сыт ими по горло, удирает в галактику, надеясь, что худшее случится в его отсутствие. Журналист, бегущий на Каннский фестиваль, подобен астронавту: 12 дней он живет в эфемерном киношном мире, получая вести с Земли исключительно в виде фильмов-посланий.
Первое в этом году — «Илия» (Heli), пропаганда ветхозаветной мести «око за око» от мексиканца Амата Эскаланте. Часть моих нежнокожих коллег сморщилась в гримасе отвращения: мол, ничего более отвратительного не видели. Все потому, что Эскаланте — последовательный исследователь насилия, живописующий самые разные его проявления. Сюжет такой: школьница Эстелла, младшая сестра заглавного героя, рабочего автозавода и молодого отца, переживающего кризис сексуальных отношений, влюбляется в солдата Бенто. После показательного уничтожения военными и полицией партии наркотиков Бенто крадет малую часть уцелевшего кокаина и отдает девочке-простушке на хранение. Илия находит товар и избавляется от него. Вскоре люди в камуфляже врываются в беззащитный дом, расстреливают отца Илии и Эстеллы, а «провинившихся» детей подвергают запредельным зверствам. Пытки «скрысятничавшего» Бенто — шокер, равного которому в Канне не было со времен «Антихриста»: гениталии подвешенного к потолку парня обливают бензином и поджигают («Воняет как поджаренная креветка» — со смехом комментируют мучители). Илия остается живым и относительно целым и тщетно разыскивает похищенную Эстеллу. Жестокий фильм Эскаланте еще и шокирующе красив: пейзажи полны энергией природы, солнечные лучи плавят экран, вместо кровавого ада складывается парадоксально гармоничная картина мира, в котором насилие существует на равных со всеми прочими проявлениями человечности (или бесчеловечности). Фильм Эскаланте полон сильных, врезающихся в память деталей — я не об эпизодах с убийством собак (снова вздохи ужаса в зале). Вот, например: сцена, где мексиканские силовики торжественно рапортуют об очередной победе над наркотрафиком (скоро отрезанные головы этих чинов появятся в теленовостях), завершается странным, и жутким, и смешным кадром: место за опустевшей трибуной занимает малолетний преступник с печатью имбецилии на лице, он лыбится, глядя на микрофон, но так и не произносит ни слова. Или эпизод, в котором жена Илии приходит в дом после похищения семьи — и ступает по кровавым следам: без единого слова выстраивается образная система, в которой все, что можно сказать о фантомности всякой стабильности.
