Взрослые люди
племянница вдовы троюродного брата
ОПИСАНИЕ КИНО
Представим себе автостанцию в небольшом городе. Площадь на окраине. Разбитый асфальт. Люди с баулами и рюкзаками. Автобусы подъезжают и уезжают.
Женщину в беретке и плаще зовут Валентина Сергеевна. Ей за сорок. Она ждет мужа. Он должен вернуться из командировки, из такого же небольшого города километров за полтораста отсюда. Он довольно часто ездил именно в тот город, но всегда уезжал и приезжал сам. А вот теперь зачем-то позвонил, чтобы она его встретила.
Он выходит из автобуса. У него портфель и сумка. Вытаскивает еще одну сумку, на колесиках. У него такой не было, когда он уезжал.
Он помогает выйти из автобуса девушке лет двадцати пяти. Малокровная, напуганная. Нет, не девушка, а женщина. Потому что беременная на восьмом месяце.
Он объясняет: ее зовут Галя, она племянница вдовы его троюродного брата, попала в ужасную ситуацию, она сама потом всё объяснит. Жить негде, скоро рожать, а у них просторный частный дом и нет детей.
Девушка сует Валентине Сергеевне свою холодную мокрую руку.
Валентина Сергеевна поняла все, но это было так ужасно, что она сделала вид, что ничего не поняла. И потом сама половину времени верила, что ничего не понимает, и ей было удобно жить. Но вторую половину времени она все понимала и удивлялась, как она это терпит. Но находила разные бытовые отговорки. И потом, не выкинешь же из дому эту бледную немочь на сносях. Тем более что она к ней даже привязалась. Галя была тихая, смотрела голубыми глазами и кивала.
Муж Валентины Сергеевны продолжал настаивать, что Галя – дальняя родственница и более ничего. Но Гале он говорил тайком, что с Валентиной Сергеевной его не связывает ничего, кроме уважения.
Валентина Сергеевна стала спать от него отдельно, но он и не требовал, потому что у него в последнее время побаливало сердце; он был старше ее лет на десять, кстати.
К Гале он тем более не приставал, в такое-то время.
Ночами они лежали каждый в своей комнате, глядели в потолок и думали о том, что будет дальше.
Когда у Гали ночью начались схватки, Валентина Сергеевна повезла ее в роддом, не разбудив мужа. Родилась девочка; когда Валентина Сергеевна наутро вернулась домой, она нашла мужа мертвым: инфаркт.
Года через два Валентина Сергеевна сказала Гале:
– Надо нам с тобой жизнь устраивать. Ты мне как дочь, конечно, но что мы будем как матрешки? Я лично замуж хочу.
– А за кого? – зачем-то спросила Галя.
– За серьезного надежного человека. За Андрея Кирилловича Поливанова. Директора школы. Мы с ним давно дружим, ты просто не знаешь.
– Я от него беременна, – заплакала Галя. – На третьем месяце уже.
этнография и антропология
ПРОЩАЛЬНАЯ СИМФОНИЯ
Терпеть не могу, когда на маленьких конференциях или, паче того, на круглых столах некто выступит и тут же удирает.
Сразу начинает казаться, что он не слушал предыдущих докладчиков, а просто ждал своей очереди. Такие господа часто пишут ведущему записочки или показывают знаками. Тычут на себя, потом на кафедру, потом на часы и двумя пальцами изображают ноги-ноги. То есть «пусти меня поскорей выступать, а то мне бежать пора».
Не знаю, какие для этого должны быть веские причины.
И уж точно не знаю, кем надо себя считать. Вот, мол, я одарю присутствующих блеском своего интеллекта и дальше пойду. Дальше одарять.
Вспомнил смешной случай. В 1990 году, кажется. Был круглый стол по межнациональным отношениям, проводил его Игорь Крупник, выдающийся антрополог (сейчас работает в США).
Пришло человек пятнадцать примерно. Ваш покорный слуга в том числе.
Тут все стали просить Игоря, чтоб он им поскорее дал слово. Потому что у одного конференция, у другого семинар, у третьего редколлегия, ну и так далее. Все причины очень уважительные.
А у меня, бездельника, никаких причин. Никуда-то я не тороплюсь, никто меня нигде не ждет.
Каждый выступит, ответит на вопросы – и к дверям. Кто-то смущенно прижимает руку к сердцу, кто-то виновато улыбается, а кто-то, наоборот, очень строго и отстраненно смотрит на часы, говорит «ой-ой-ой!» – и уходит.
Вот уж человека четыре осталось. Потом три.
Предпоследний выступил и говорит: – Денис Викторович, я так хотел послушать ваше сообщение! Я так люблю ваши статьи, они такие проницательные и смелые! Я, можно сказать, специально ради вас пришел! Но, ради бога, извините, у моего аспиранта через полчаса защита...
– Ничего, ничего, – говорю. – Спасибо на добром слове! Успехов!
Ушел он.
Остались мы с Игорем вдвоем.
– Ну, – говорю я. – Ты что, будешь один меня слушать?
Он говорит:
– А как же! Слово предоставляется журналисту Денису Драгунскому.
Я открыл свою тетрадку, рассказал всё, что планировал. Коротко получилось, минут пять. Как раз по регламенту.
Игорь задал мне пару вопросов. Я ответил.
– Ну, всё, – говорю. – Пошли, что ли?
– Как это «пошли»? – возмутился он. – А мое заключительное слово? Я же ведущий, я же должен всё это подытожить!
– Давай! – сказал я.
Он подытожил.
Я его поблагодарил.
И мы вместе пошли к метро.
волшебная сила искусства
Я ГОВОРЮ ТЕБЕ – МОЙ ПУТЬ НЕ ПРЯМ
В конце семидесятых был у меня один знакомый. Мой ровесник.
Но какое сравнение! Я был преподаватель греческого языка, а он – замдиректора автосервиса. И это в неполных тридцать лет! Блистательная, невероятная карьера. Примерно как стать членкором академии наук в таком же возрасте.
Он был очень богат. У него было всё: кооперативная квартира с югославской мебелью; новенькие «жигули» шестой модели; тещина дача, сияющая свежим ремонтом и столь же новой югославской мебелью (это было замечательно – на даче у человека не дачная мебель, то есть потрепанная городская, а специально купленная новая). Не говоря уже о костюмах и дубленках. О японских часах на золотом браслете. О бриллиантах и соболях его жены.
Но при этом он не был гордецом или зазнайкой. Он был очень мил и приятен в общении. По воскресеньям мы часами курили, сидя на лавочке во дворе, и запросто болтали о том о сем.
Проницательный читатель уже догадался о секрете нашей дружбы.
Мы были соседями, и наши дети были ровесниками. По будням с его сыном гуляла няня или жена, а в воскресенье выходил он сам.
Он мне частенько звонил и предлагал сходить вместе куда-нибудь – в Дом актера или Дом кино. Или поужинать в Доме литераторов: у него туда были пропуска. Или пойти на премьеру во МХАТ или в Театр на Таганке: ему присылали пригласительные билеты.
Я отказывался, но он не обижался и все равно звонил, звал то туда, то сюда.
Один раз он позвонил мне и сказал: – Зря ты позавчера со мной не пошел. Такой спектакль был! Такой!
– Какой? – спросил я, потому что уж забыл, куда он меня звал.
– «Царь Федор Иоаннович», – сказал он. – В Малом театре. Смоктуновский в главной роли. Умереть, какая постановка. И как играет!
– Смоктуновский, понятно же, – сказал я.
– Да, – длинно вздохнул он. – Я три дня просто больной хожу, все думаю... Деньги, шубы, машина, дача – какая это все глупость на самом деле! Какая дрянь! Какая мелочь!
– Понятно, – я вздохнул ему в ответ.
– Не знаю, как жить, – прошептал он. – Власти хочется! Власти!