Что происходит в Сирии, замершей в ожидании вердикта истории? Спустя год после прошлого репортажа (см. «Cноб» №9, 2012) наш корреспондент вновь вернулся в страну – на этот раз нелегально, – чтобы взглянуть на конфликт с другой стороны линии фронта. Полный текст репортажа читайте в сентябрьском номере журнала «Сноб» под заголовком «Джихад вашему дому»
– Ты уверен, что нас не возьмут в заложники?
– Что ты! Правоверные мусульмане пригласили в гости! Мы будем в полной безопасности!
Когда маленький крепыш Али волнуется, то начинает кричать. Он признавался мне, что рано в детстве потерял родителей и «поэтому немного психованный». Кроме того, Али всю свою юность дрался на рингах заштатных клубов Египта от Александрии до Каира. Ладно бы еще в классическом боксе по добрым старым правилам маркиза Куинсберри, так нет же – рубился в кровавых «боях без правил».
Я его терплю. Али – мой переводчик. У него несколько языков, включая арабский. С его помощью я уже записал в Каире интервью с кряжистым стариком с квадратной бородой и странным рукопожатием. В камере смертников тюремщики сломали ему фаланги пальцев и вырвали ногти на всех пальцах. Шейха Абу-Исира и его организацию «Исламский джамаат» обвиняли в организации убийства президента Египта Садата.
Прощаясь с шейхом, коротко поговорили про скорбные дела мусульман в Сирии, и он вспомнил, что в Каире сейчас гостит генерал сирийских повстанцев. Закупает медикаменты и оружие. Конечно, я поехал к генералу добиваться интервью.
Высокий седой бородач похож одновременно на революционера-романтика Эрнесто Че Гевару и «террориста номер один» Усаму бен Ладена. Немедленно предложил чай. Переложил со стола в гостиной Коран в дорогом переплете. Разрешил курить. Принес тяжелую медную пепельницу. Генерал сирийских повстанцев говорит хриплым баритоном, иногда сваливаясь в тяжелые угрожающие басы.
– Каковы наши требования? Они просты: свободы и достоинства. Если наши требования чести и достоинства – это терроризм, то мы – террористы!
После записи разговора под камеру я понимаю: сейчас или никогда.
– Мы можем продолжить наше интервью в вашей бригаде в Сирии? Понимаю, что я из вражеской страны, но все же?
Бородач сверлит меня глазами.
– Мистер Вадим, вы работали на стороне сирийских правительственных войск?
– Да, в июне и в октябре, но потом меня выслали из страны за то, что снимал репортажи без разрешения министерства информации.
– Мистер Вадим, вы извините, но мы будем вас проверять.
Молчит. И вдруг улыбается.
– Я приглашаю вас в Сирию в мой отряд «Защитники Пророка». Сам встречу вас на турецкой границе, и когда вы все снимете – лично вывезу вас из Сирии.
Потом мы с Али совещаемся тет-а-тет в скрипучем старом баре колониального каирского отеля. Продолжаю нервировать переводчика.
– Я не хочу полгода гнить в какой-нибудь сирийской деревне, пока боевики будут надеяться на миллион долларов за мой выкуп или отказ российского правительства от поставок оружия режиму Асада.
На самом деле решение ехать к революционерам я уже принял. Просто хочется испытать реакцию моего спутника. Мой скепсис снова выводит его из себя.
– Ты просто не понимаешь наш мусульманский мир! Если мои братья-мусульмане пригласили, то они скорее сами умрут, чем позволят захватить тебя в заложники! Да я сам умру за тебя, понимаешь!
Мне становится неловко. Совсем скоро с этим пареньком мне предстоит нелегально перейти границу воюющей Сирии и снять репортаж об отрядах фанатичных повстанцев. Кажется, из российских журналистов так еще никто не делал.
Попробую рассуждать о кандидатуре Али хладнокровно. Его энтузиазм мне понятен. По сути, он и сам фанатик. Исламский фундаменталист. Активист запрещенной во многих странах мира организации «Братья-мусульмане». Такие парни во многих арабских странах сейчас только и мечтают попасть на войну в Сирию. Его карманы пусты, а у меня набиты казенными долларами. На священный джихад он попадет за счет неверного. Пускай он будет не воевать, а только работать переводчиком.
Я понимаю его страсть. Ведь он своими глазами увидит главное мировое событие в мусульманском мире. Если уцелеет, будут фото для друзей, детей и, дай Бог, внуков. И мои доллары перекочуют в его карман.
Гонорар за предстоящий вояж Али потребовал себе солидный. Даже по меркам богатых американских телекомпаний. Ему будут угрожать пули, снаряды и противопехотные мины-ловушки. Мне – этот же набор плюс угроза захвата в заложники. Ведь я не мусульманин. Я из страны – главного оружейного спонсора президента Асада. Знакомая переводчица-украинка мыкалась в плену у повстанцев почти шесть месяцев. В каком-то из отрядов боевиков давно «сидят в подвале» итальянские журналисты. Без вести пропал американский фотограф. Убили немецкого репортера. Список журналистских потерь на гражданской войне в Сирии длинный.
Конечно, надо бы другого переводчика поискать. Более уравновешенного и сдержанного. Это было бы разумно. Но когда все репортеры мира вдруг станут разумными, журналистике придет конец.
***
Через неделю – пограничный пункт Кислис в сельской Турции. Перед шлагбаумом небольшая очередь. Почти не движется. Женщины-тени в черных накидках. Мужчины переговариваются тихо. Огромные сумки-баулы на земле. В километре за будкой пограничника воюющая Сирия. Пограничный переход с этого света на тот. Виз у нас нет, а в Сирии за нелегальное пересечение границы – от трех до семи лет тюрьмы.
Нас встречает генерал. Кожаная куртка и черная бейсболка. И не Усама, и не Че Гевара. Генерал отводит нас в сторону к чахлым кустам и инструктирует.
– Только не говорите посторонним, что вы из России. Вы из Канады или Польши. И по-русски между собой не говорите при чужих людях.
Ничего себе. Как определить «посторонних»? А «своих-чужих»? А если потребуют паспорта? Ни у меня, ни у Корешкова нет канадских паспортов. Черт, мне всегда нравилась Канада!
Турецкий пограничник не задает вопросов. Просто ставит штамп о выезде. Мы садимся в машину и въезжаем в Сирию. Здесь уже нет ни пограничников, ни таможни. Через несколько километров сожженный танк на обочине. Потом еще один. Ну что мне эти военные виды? Меня волнует наш статус – заложники мы или все-таки действующие репортеры?
Фото предоставлено автором
Фото предоставлено автором
Фото предоставлено автором
Фото предоставлено автором
Оператор Серега Корешков молчит. Думает о том же. И генерал молчит. Глаза закрыл. Только Али что-то без умолку несет на арабском. Я толкаю переводчика в бок.
– Может, переведешь?
– Вадим, я говорю нашему генералу об ужасах этой войны! Представляешь, как страдают сирийцы? Тысячи убитых детей, тысячи изнасилованных женщин! Проклятое сирийское правительство.
– Откуда ты знаешь, что их именно тысячи, а не сотни или, наоборот, десятки тысяч? Ты что, видел, как их всех насилуют? Ты же только что сюда из Египта приехал.
– Мы, египтяне, любим сирийский народ и все знаем о его страданиях!
«Помоги мне, Боже», – думаю про себя.
Машина притормаживает. Дорога перегорожена бетонными блоками. Парни в гражданской одежде, но все в черных масках и с автоматами. Из перевернутой бочки торчит черный флаг, часто называемый знаменем «Аль-Каиды». Генерал высовывается из машины и что-то бурчит хриплым басом. Его, видимо, узнают, и мы без проволочек едем дальше.
Вскоре останавливаемся и выгружаем вещи в каком-то неприметном сером доме без забора. Али уже узнал, что это временный дом самого генерала. Здесь его отец и жена. Завтра утром за нами придет пикап с охраной, и мы двинемся дальше. Нет, мы не несчастные жалкие заложники, а полные сил и энергии военные репортеры.
Абу аль-Харрис (так зовут генерала) сам носит еду с кухни и аккуратно расстилает перед нами одноразовую скатерть. Генеральское ли это дело? Все просто: по закону шариата посторонние мужчины не должны видеть лица жены-хозяйки. О, странный, странный мусульманский мир!
Ужинаем, усевшись на ковер и скрестив ноги, как турецкие (сирийские?) портные. Кисловатый молочный суп с мясом. Еще блюдо «фрика-ливания» – рис, пшено и фарш. В переводе с сирийского – «еда королей». Все вкусно и необычно. Главное неудобство – едим при свечах. На всех территориях Сирии, где побеждают повстанцы, правительство отключает электричество. Наш хозяин Абу аль-Харрис басит:
– Нас отбросили в пещерный век. Власти наказывают мирное население за поддержку революции.
Убрав еду, генерал стремительно приносит матрасы, одеяла, подушки. Али радостно сообщает, что, оказывается, генерал в молодости был неоднократным чемпионом Сирии по карате. Нашел наш сирота родную душу.
Устраиваемся спать на полу в этой же комнате. Отчетливо слышно, как где-то бомбят. Из угла доносится бормотание засыпающего Али.
– Я же говорил тебе, Вадим, что сирийцы очень гостеприимный народ. Мы, египтяне, их очень любим.
Утром за нами приезжает пикап с закрепленным черным флагом на капоте. Два автоматчика. Один – лет тридцати, с рыжей бородой, в натовском камуфляже. Не улыбается и не здоровается. Смотрит на нас как через бинокль – что за людей чудак-генерал привез из вражеской России? Имя такое, немного шипящее – Абдушшакур. Другому нет и восемнадцати, но у него черный армейский жилет-«разгрузка» с ручными гранатами в нагрудных кармашках, под жилетом черная футболка с надписью по-английски «Конец игре». Его зовут Ахмет. Если бы я не знал, что у исламистов алкоголь и наркотики – это страшный грех, то подумал бы, что юный Ахметка забил с утра добрый косяк. Генерал хлопает его по плечу.
– Ты такой красивый, Ахмет, ты, наверное, сегодня умрешь!
Оба смеются. Шутят.
Улыбка не сходит с лица Ахмета, даже когда мы осматриваем следы ночных бомбардировок правительственной авиации. Огромная воронка рядом с деревней. Несколько метров глубиной. В соседнем городке летчики не мазали. В центре полностью разрушено трехэтажное здание. Мне говорят, что это был постоялый двор и здесь убито семнадцать человек. Горожане быстро и молча разбирают завалы. Не вижу ни одного военного, кроме наших охранников и генерала. Толстый хозяин хостела в испачканной грязью и пылью майке рыдает.
– Да, мы тут все террористы! Все, все, все террористы! Убейте нас всех!
Глубокое небо над нами неожиданно прорезает звук. Ахмет сильно толкает меня в плечо и кричит по-английски: «Самолет, воздух, скорее побежали!» Народ, спотыкаясь и падая в завалах разбитых кирпичей, бросается в соседние переулки.
Я вспоминаю, как снимал репортажи по другую линию фронта. С правительственной стороны, в Дамаске и Хомсе. Сразу после акций устрашения повстанцев. Еще можно сказать по-другому – террористических актов боевиков.
Звучит по-разному, но суть одна: полицейские и чекисты ходят и собирают в пластиковые пакеты фрагменты человеческих тел. Обрывки кожи с крашеными волосами, мужскую руку с обручальным кольцом, чьи-то пальцы – по виду ребенка лет десяти. Все, что можно найти после взрыва начиненной взрывчаткой машины.
Такие взрывы случаются в Дамаске и других городах Сирии ежедневно. Иногда по несколько раз на дню. Можно сказать себе: «Это же гражданская война, брат!» Или: «Это же понятно – око за око, зуб за зуб». Но когда все началось? Еще пару лет назад иностранные туристы спокойно бродили по кривым улочкам Дамаска и придирчиво выбирали старинные серебряные украшения в местных лавочках. Или цветастые платки из тонкой верблюжьей шерсти. В них прохладно летом и тепло промозглой зимой.
Сейчас нет туристов. Есть сто тысяч убитых за два года гражданской войны. Так говорят в ООН.
Мы заезжаем в деревню забрать наш багаж. Пока грузили вещи, у пикапа спустили два колеса. Ждем, когда улыбчивый Ахмет и мрачный Абдушшакур решат проблему.
Рядом со мной на крыльце щурится на солнце отец генерала. Старику под восемьдесят. Он скрипит мне, что корни войны в давних событиях. В молодости он был имамом в своей суннитской мечети. Время от времени к нему врывались агенты «Мухабарата» (тайной полиции) и изымали религиозную литературу. В государстве, где у власти много лет алавитский (шиитский) клан, суннитские книги с названием «Нет бога кроме Аллаха» были официально запрещены. Имама били, а потом посадили в тюрьму, где в качестве воспитательной меры надзиратели иногда давали заключенным вместо чая свою мочу.
Я размышляю, что то же самое сейчас происходит в России – на Кавказе и в Поволжье. У любого имама за салафитскую литературу могут быть проблемы с чекистами.
Фото предоставлено автором
Фото предоставлено автором
Фото предоставлено автором
Фото предоставлено автором
Отец генерала – бывший имам и зэк, продолжает тихо скрипеть:
– Все проблемы в том, что одна конфессия насаждает нетерпимость к другой. Шииты долгие годы давили нас, суннитов, и в итоге получили кровавую бойню.
***
Мы мчимся к Алеппо – северной столице Сирии, местному Санкт-Петербургу. Повстанцы бьются с армией в разных частях города. Многие микрорайоны разрушены.
Нам на троих выделили целую комнату в большой квартире на первом этаже. Фронт в минуте езды на машине. Отчетливо слышно, как с периодичностью в четыре-пять минут в соседних кварталах падают мины. Генерал показывает мне, что где-то вдоль разрушенных многоэтажек можно идти спокойно.
Вдруг срывается с места. Неожиданно легко для своего веса и огромного роста перебегает пустую улицу. Со спринтерской скоростью. Точно – в юности серьезно занимался карате. Кричит нам:
– Тут снайпер все простреливает!
Бегу следом почти удачно. Спотыкаюсь и падаю, но уже вне зоны видимости вражеского стрелка.
Группа молодых парней обнимается-здоровается с Абу аль-Харрисом и поднимает вверх автоматы. Несколько раз мощно на вдохе-выдохе: «Аллах Акбар!»
Странно, что я подумал про армейского снайпера как про вражеского. Может быть, еще недавно, когда был на правительственной стороне, с этим стрелком обнимался, как сейчас эти ребята с генералом. Для репортера профессионально важно всегда быть нейтральным. Очень сложно.
Присутствуем при боевой операции исламистов. Подгоняют экскаватор. В ковш забирается здоровенный молодой бородач по прозвищу Лев. Парни подают ему ручной гранатомет. Тяжелая машина движется по улице прямиком к пятиэтажке, где засел правительственный стрелок. Лев быстро высовывается из металлического ковша и стреляет по этажу, где находится снайпер.
Взрыв. Боевики забегают в здание. Армейский офицер и его напарник убиты. Не отступили и не сменили позицию. В Сирии коса нашла на камень. Наверное, в Дамаске им присвоят звание героев.
На третий день к вечеру приезжает командир «Защитников Пророка». Настоящий командир бригады. Абу аль-Харрис собрал отряд в самом начале антиправительственных выступлений. Когда революция окрепла, на ее сторону перешел кадровый военный лейтенант Абу Яруб. И тогда генерал, будучи по профессии мастером по ремонту квартир, уступил командование профессионалу. По сути, теперь выполняет функции политработника.
Сижу напротив командира за столом с чаем. На стене черный флаг с перекрещенными мечами и арабской вязью: «Нет бога кроме Аллаха». Изучаем друг друга. Крепкий молодой блондин с крупными чертами лица и цепкими серыми глазами. На Руси говорят, такие бабам нравятся. Из генеральской семьи.
До командировки я читал в докладах международных организаций упоминания отряда «Ансар Мохаммед» («Защитники Пророка»), связанные с расстрелами пленных. Спрашиваю об этом командира. Абу Яруб отвечает тихо и твердо:
– Пленных мы судим справедливым судом. Судья выясняет степень их вины, сколько крови они пролили, и если они виновны – их казнят.
– Вы берете людей в заложники?
– У нас есть пленные, и мы договариваемся с правительством, чтобы обменять их на наших людей, сидящих в тюрьмах.
– Кроме сирийцев с правительством воюет много иностранцев. Их отряд называется «Победный фронт». США считают, что это террористы.
– Американцы обвиняют «Фронт Нусра» в терроризме, чтобы внести раскол в движение. Хотят сделать нас вторым Афганистаном.
– Вы считаете себя моджахедом, воином Аллаха?
– Нет, зато я хорошо воюю за революцию. Скорее, это вы моджахед, раз не побоялись сюда приехать.
А командир, оказывается, с юмором. Как и всякий профессиональный военный, Абу Яруб не любит давать интервью. Но он выполнил трудную задачу и очень доволен.
За ужином командир веселится и вдруг называет нашего переводчика египетским шпионом. Али вспыхивает и поднимается из-за стола. Кричит в лицо Абу Ярубу на арабском. Командир молчит, но серые глаза его стекленеют. Наконец мне удается увести Али в нашу комнату.
– Ты чего раскричался, он же шутил?
– Вадим, я не шпион, и я хотел его побить.
– Мы у него в гостях. От него зависит мой репортаж. Ты можешь мне его запороть.
– Извини, не повторится.
Утром Али подводит ко мне пухлого парня с видеокамерой на толстом животе.
– Вадим, это Акиф. Нам здесь не совсем доверяют, а он может работать второй камерой в труднодоступных местах. Конечно, ему надо платить.
– Хорошо.
Фото предоставлено автором
Фото предоставлено автором
Фото предоставлено автором
Фото предоставлено автором
Командир договорился об интервью с шефом Революционной полиции Алеппо. Бывший генерал сирийских спецслужб, перешедший на сторону повстанцев. Большая часть мегаполиса с населением семь миллионов человек под его защитой. Теоретически. На самом деле здесь правят разношерстные боевые бригады.
Подтянутый. Идеально выбрит. Белоснежная сорочка. Адиб аль-Шалеф – настоящий кадровый генерал. Знаю, что он ездил в группировку к иностранным боевикам из загадочного «Победного фронта». Они объявили себя сирийским филиалом «Аль-Каиды». В общем, боевой исламский интернационал.
– И как они вас встретили?
– Я сначала боялся встречаться с ними. Но, когда приехал к ним, спросил: «Вы приехали, чтобы создать здесь исламский халифат?» Они ответили: «Нет, это неверно. Мы приехали для того, чтобы воевать».
– Вы слышали, как они наказывают провинившихся?
– Я спросил их: «Вот вы поймали воров, почему не отрубили им руки, ведь про вас говорят, что вы всегда руки отрубаете?» Они ответили: «Мы следуем законам ислама. Если будет создано настоящее большое и успешное исламское государство, где люди будут жить в достатке, можно будет отрубать руки тем, кто ворует, и это станет уроком другим».
Весь день бегаем под обстрелом по улицам. Перебегаем по специально пробитым боевиками тоннелям внутри домов. От позиции к позиции.
В один из дней просыпаюсь от диких криков переводчика. Выбегаю в соседнюю комнату. Али стоит перед командиром и размахивает перед его носом небольшими, но очень крепкими кулаками. Безобразную сцену молча наблюдают солдаты.
С трудом увожу горе-переводчика в нашу комнату. Обернулся. Показалось, что в больших глазах Абу Яруба прыгают огневые искры.
– Али, в чем опять дело?
– Он меня жестоко оскорбил!
– Как?
– Сказал, что моя организация «Братья-мусульмане» создана на деньги американцев.
– Да хоть на средства инопланетян!
– Это оскорбление.
– Я хочу записать иностранцев из «Победного фронта» – мне уже пообещали, а ты гробишь мою работу.
– Извини.
***
На душе у меня неспокойно. Мы третий день ничего не снимаем. В окне яркое солнце, а мне мерещатся тучи. Черные и грозовые.
Целыми днями слоняемся по квартире. Абу аль-Харрис снова пропал. И не ночует здесь. Задаю недоуменные вопросы командиру Абу Ярубу через Али, но в ответ лишь кривая улыбка.
Просыпаюсь в восемь. Иду, перешагивая через спящих на полу боевиков, в умывальник. Пока мылся «по частям» под краном с ледяной водой, все снова разъехались. Только соседский толстый мальчишка, подметающий полы, напевает добравшийся и до сирийских пацанов мотивчик: «Гэнгэм стайл, гэнгэм стайл!» Расталкиваю Корешкова и Али.
– Слушайте, вам не кажется, что они готовятся захватить нас в заложники?
Сергей почти мгновенно встал и быстро задымил сигаретой.
– Объясни, почему так думаешь?
– Мы не снимаем уже три дня. Генерал исчез, хотя в Каире клялся, что не будет отходить от нас ни на шаг.
Из-под одеяла выглядывают сонные глаза Али.
– Вадим, ну опять ты за свое. Что им мешало захватить нас вчера или позавчера?
– Али, ты же слышал, как командир признавался – им не хватает двухсот тысяч долларов, чтобы взять аэропорт Алеппо. Может, думали, что найдут двести штук, но не получилось. А тут вот они «деньги живые» – сами у тебя живут.
– Вадим, сколько раз тебе объяснять: мы гости, и это мусульманский мир. Тут такого коварства, как у вас, не может быть.
Мне хочется его ударить. Вдребезги расквасить физиономию. Мысленно молюсь: «Господи, дай мне терпения!»
– Али, представь, что этот отряд прошел долгий путь, пролил тонны чужой крови, потерял половину своих людей во имя революции.
– И что?
– А то, что им остался один шаг до взятия международного аэропорта. Выбор – победа революции или жалкая группа журналистов, да еще из вражеской страны. Ты бы что выбрал?
Фото предоставлено автором
Фото предоставлено автором
Фото предоставлено автором
Фото предоставлено автором
Фото предоставлено автором
Он начал хмуро подниматься из кровати. С одеяла на пол зашелестела шелуха от семечек.
– Что, Али, молчишь? Ты еще в сотый раз повтори: «Мы, египтяне, любим сирийский народ».
– Да, мы любим сирийцев. У них есть нехорошие люди, точнее, только один – командир Абу Яруб. Остальные замечательные все чуваки!
– Короче, Сергей, собираем барахло и готовимся к эвакуации. Али, можешь оставаться здесь со своими замечательными чуваками. Если нет, то убери шелуху у кровати. Сходи на улицу – осторожно разузнай насчет машины до турецкой границы. Шансов немного, если они приняли решение на захват, то догонят. Но сидеть без дела глупо.
Оба кивнули в знак согласия.
– Если вдруг сейчас появятся – вежливо объясним, что, мол, все мы сделали и сняли. В Москве срочно ждут объективный репортаж. Так и подчеркни, Али, объективный репортаж!
Али, перекривившись, уходит, а мы начинаем упаковывать бронежилеты, каски и спальные мешки. Тридцать минут, и мы собраны. Появляется переводчик. Лицо наконец сосредоточенное. Кажется, и у египтянина что-то екнуло в сердце.
– Машины есть, можно ехать.
В эту секунду дверь в нашу комнатушку распахивается и входит улыбающийся Абу аль-Харрис с автоматом.
– Привет, ребята!
Мы садимся на койки, и я прошу Али перевести.
– Генерал, мы все сделали. Позвонили в Москву, там хотят срочно давать этот наш объективный репортаж в эфир. Ты обещал в Каире, что встретишь в Турции и проводишь обратно. Обещание в силе?
– Конечно, мистер Вадим, сейчас умоюсь с дороги, и поедем. Грузите вещи в пикап на улице.
Он уходит. Я выдыхаю.
Али победно смотрит на меня и подметает мусор у своей кровати. Мы с Корешковым идем на улицу с вещами. Домой!
У пикапа стоят командир Абу Яруб и рыжебородый Абдушшакур. Молча наблюдают, как мы укладываем багаж. Командир пальцем подзывает к себе Али и говорит что-то по-арабски. Мой переводчик начинает дико на него кричать. Командир улыбается, смотрит на него немигающими глазами.
– Али, ты можешь мне сказать, что происходит?
Я понимаю: все пошло наперекосяк. Еще пытаюсь спасти положение и протягиваю руку командиру, он ее пожимает, но продолжает внимательно смотреть на смугло-красного Али.
Я протягиваю руку рыжему Абдушшакуру. Он ее отталкивает. В отличие от невозмутимого командира, его лицо перекошено от злости.
Тогда как можно спокойнее приобнимаю рыжего за плечи и проникновенным голосом говорю по-английски: «Извини, пожалуйста, давай отойдем на одну минуту!»
Рыжий подчиняется, делает несколько шагов от машины и спрашивает меня:
– Вадим, ты заплатил деньги за видео оператору Акифу?
– Конечно, я оплатил его работу.
– Так вот, Акиф и твой переводчик были в сговоре. Али взял половину суммы, он украл у тебя деньги!
Подбегает маленький вертлявый курд, занимающийся в отряде контрразведкой, и вежливо, но настойчиво предлагает нам с Корешковым вернуться в квартиру. Боже, помоги нам!
Вечереет, и дизельный генератор еще не завели. На диване сидит Али. В полутьме квартиры заметно, насколько он бледен. Напротив сидит спокойный командир Абу Яруб. Нас с Сергеем усаживают рядом в кресла. Позади еще какие-то люди.
Командир что-то медленно говорит Али. Переводчик мне переводит.
– Вадим, они объявили, что меня захватывают.
Одновременно оказавшийся рядом парень в зеленой бандане вскидывает автомат. Этот же симпатичный и спокойный парень говорил нам несколько дней назад твердо: «Я моджахед, и у меня хватит сил защитить вас от кого бы то ни было». Сейчас он передергивает затвор калашникова и показывает Али, что ему следует встать и идти в соседнюю комнату. Командир уходит следом.
Через минуту тишины оттуда раздаются крики Али. Уже не ярости и бешенства, а боли и унижения. Слышны звуки хлестких пощечин по лицу. Потом щелчки разрядов электрического шокера. Разряд – крик, удар – крик, разряд – крик.
Группа боевиков толпится в комнате. Некоторые заходят в комнату, где пытают Али. Все наши хорошие знакомые. Бегали с ними под пулями две недели, завтракали и ужинали, философствовали и шутили.
Выходит командир и громко спорит с парнями. Появляется генерал и тоже вступает в перепалку. Догадываюсь: решают, что делать с нами. История выходит для революционеров неприглядная. И мы – ненужные свидетели.
Фото предоставлено автором
Фото предоставлено автором
Фото предоставлено автором
Фото предоставлено автором
Фото предоставлено автором
Смотрю на Сергея. Его лицо непроницаемо. Я тоже вроде спокоен. С одной стороны, мне стыдно – сижу и молчу. С другой стороны, понимаю: дело не в деньгах, якобы украденных у меня Али. Какое им дело до моих денег. Али им сразу не понравился. Какие-то свои арабские и мусульманские мерки. И еще, вероятнее всего, месть командира за оскорбления, нанесенные ему переводчиком.
Наконец к нам подходит командир и показывает жестом, что надо встать с кресел.
– Ю, Вадим, вэри гуд! Энд ю, Сергей, вэри гуд! Али – вэри бэд! Али – харам!
«Харам» – это страшный грех. За «харам» предполагается серьезное наказание в жизни или после смерти – мучения в аду.
Командир неожиданно предлагает нам сесть на пол. Там уже раскладывают принесенные из харчевни пакеты с едой. Жареные куры, бараний шашлык, кебабы, огромный пакет лаваша, арабская кока-кола. За трапезой человек пятнадцать боевиков.
За стеной надрывается от боли Али. Мужчины неторопливо и с аппетитом едят. Однако же и на нас поглядывают. Смогут ли есть в такой ситуации эти русские?
Стараюсь отрывать небольшие кусочки курицы, чтобы не подавиться. Вдумчиво жую. Накладываю в одноразовую пластиковую посуду кебаб, поливаю соусом. Смотрю на Сергея – и он, кажется, не нервничает. Правильно, эти парни не должны почувствовать нашу нервозность или, не дай Бог, трусость.
Наконец заглядывает Абу аль-Харрис и машет рукой, мол, чего расселись, поехали. На пороге нас на прощание обнимает командир Абу Яруб и другие парни.
С нами в пикапе еще два автоматчика. Генерал петляет по переулкам на высокой скорости. Останавливаемся у неизвестного здания. Рядом чернеет котлован или большая воронка от взрыва. Все, думаю, приехали. Но Абу аль-Харрис выводит из темноты неизвестного мужчину. Он заговаривает со мной по-русски с сильным арабским акцентом.
– Добрый вечер! Они попросили меня перевести, поскольку я учился в СССР. Мистер Вадим, у вас есть претензии к Свободной сирийской армии?
– Нет, у меня нет претензий, но мне хотелось бы знать, что будет с переводчиком Али.
– Он совершил плохие поступки. Его побьют, сделают ему немножко больно и ровно через сутки отвезут к турецкой границе.
– Понятно, а что с нами?
– Вы переночуете в известной вам деревне и завтра рано утром будете в Турции.
Они сдержали слово – так все и было.
Утром мы перешли границу в знакомом местечке Кислис. Генерал дошел с нами до турецкой стороны. Обнял меня и Сергея. На мгновение мне показалось, что его глаза увлажнились. Я вспомнил Юлиана Семенова и слова его Штирлица о том, что «все громилы, как правило, сентиментальны».
Абу аль-Харрис стремительно зашагал к шлагбауму. Домой в Сирию. Подумалось, что именно он нас вчера отстоял.
Мы решили ждать известий от Али в ближайшем к границе городе двадцать четыре часа и потом поднимать шум в прессе. Через сутки он позвонил.
– Привет, Вадим.
– О! Слава Богу, ты где?
– Меня привезли, но не в Кислис, а в какой-то другой пограничный пункт. Вроде это южнее километров на пятьдесят.
– Как ты себя чувствуешь?
– Ужасно, меня много били по голове и сильно мучили. Говорили, что отрежут перед телекамерой голову, как это делают в Ираке.
– Сейчас мы посмотрим, какой ближайший к тебе аэропорт, и купим билет до Стамбула-Каира.
– Хорошо.
Спустя несколько месяцев начались волнения в Каире. Военные свергли президента Мурси, лидера организации «Братья-мусульмане». Через IP-телефонию я получил сбивчивый месседж от Али с каирских улиц:
«Мы реально ожидаем смерти в атмосфере, я думаю, скоро погибну сегодня, поэтому стараюсь извиниться со всеми людьми, с кем ссорился и с кем виноват».
На следующий день я позвонил ему. Мой бывший переводчик был жив и сидел на баррикадах.
– Али, а уточни на всякий случай: за что извиняешься? За то, что «запорол» мне половину репортажа в Сирии?
– Нет, не в этом дело, просто тогда в Сирии еще в середине командировки приходил человек из совсем другой бригады и предлагал мне лично пятьдесят тысяч долларов за то, чтобы я заявил, что вы шпионы. Тогда бы они смогли официально вас захватить. Не мучаясь совестью.
– Ну ты же отказался?
– Да, хотя, если честно, я немного сомневался.
– Ну отказался же? Ну и все. Ты давай там держись в своем Каире, брат-мусульманин.С