Re: Время давить
Если при слове «винодельня» перед вашим мысленным взором уже возникла пасторальная картина пологих холмов, виноградных лоз, вьющихся по опорам, красных черепичных крыш селения поодаль – забудьте. Восемь асфальтовых полос, по четыре в каждую сторону, десяти-двенадцатиэтажные коробки по бокам, устричного цвета небо и вечная сырость в воздухе. Добро пожаловать в винодельческий регион Нью-Йорка – на окраину Сохо. Именно здесь решил преподавать правила виноделия Майкл Дорф. Тот самый, который в 1986 году основал известный в Манхэттене клуб «Нитинг фэктори», где играют джаз и экспериментальную музыку. Дорф, большой знаток вин, однажды задался вопросом, чего, собственно, не хватает обычному человеку, чтобы начать делать вино самому. И нашел ответ. Всего-то трех вещей: оборудования, опыта и хорошего винограда.
Теперь все это будет в Сохо. Дорф создал «Сити вайнери», стал ее управляющим, оснастил оборудованием, привлек виноделов с опытом, договорился о закупке сырья на лучших виноградниках Калифорнии, Орегона, Аргентины и Чили. И любой желающий сможет создать свое вино, участвуя во всех этапах производственного процесса: давить виноград, прессовать, сбраживать, дегустировать при выдержке в бочках, разливать по бутылкам и наклеивать этикетки. А потом, разумеется, пить.
Официально винодельня откроется через несколько недель, снаружи еще не закончена отделка. Но прохожие уже останавливаются у здания, привлеченные рекламным плакатом, перекрывающим центральное окно. На плакате изображена станция подземки, под завязку забитая гроздьями винограда. И слоган: «В Нью-Йорке пришло время давить».
Чтобы продукт получился пригодным к употреблению, клиентов «Сити вайнери» будет придерживать за локоть известный винодел и, как положено, француз Давид Лекомт, уроженец долины Роны. Раньше Лекомт работал в Калифорнии, в «Херцог вайн селларс». У него магистерский диплом университета Монпелье по специальности «энология и виноделие». Честно говоря, я немного опасалась знакомства с wine-гуру. Думала, что увижу высокомерного типа, с дистиллированной французской усмешкой взирающего на дилетантов. Но для человека, который принадлежит к высшим кругам столь гламурной индустрии, Лекомт весьма прост в общении. Он сообщает, что сегодня мы будем делать сира: виноград этого сорта (он же – ширазский) как раз готов к превращению в волшебный напиток.
...Чувство такое, будто попадаешь со стылой улицы в оранжерею. Движения работников загадочны, но явно подчинены общему ритму и смыслу. Как незнакомый, но красивый танец. На полу свернулись кольцами шланги. Огромные стальные чаны снабжены жидкокристаллическими дисплеями. Один из работников, орудуя белой лопатой, сталкивает виноград в емкость. Из этой емкости виноградины по конвейеру едут к чану и сыплются внутрь. Иногда виноградины сваливаются с конвейера и катятся по полу. Разумеется, я немедленно на них наступаю. Впрочем, не только я. Работник – тоже. И даже сам Лекомт. Под ногами хлюпают винные лужицы. Видеть, как драгоценную жидкость подтирают шваброй, немного диковато.
Один из помощников Лекомта манит меня рукой: «Смотрите сюда!» Смотрю. Чан, на чане – бумажная этикетка, черным фломастером указано, какого сорта виноград и когда он был сдавлен. Сопоставив даты, понимаю: в этом чане виноград сбраживается уже две недели. «Хотите попробовать?» Конечно, хочу!
Помощник отворачивает кран, вино бьет струей и льется через край, прямо мне на туфли. Я отскакиваю, уворачиваясь от лилового фонтана. «Бум-м!» – говорит Лекомт. Он вообще часто произносит это словечко – для него оно вроде знака препинания. Молодое вино густо-лиловое, увенчанное пурпурной пеной. Делаю глоток. Ощущение? Самый настоящий «бум-м»! Как будто двинули в зубы обмакнутым в вино кулаком. Сладость, терпкость, тепло и горечь – все ноты, живущие в бокале вина, тут никакие не ноты, а стихии, вырвавшиеся из ящика Пандоры. Можно даже не пить: один безумный, фантастический аромат молодого вина уже сбивает с ног. Но я делаю еще глоток. Лекомт следит за мной с улыбкой. «Этому напитку только предстоит созреть, – объясняет он, – вино еще не оформилось. Не удивляйтесь!» Наверное, он подумал, что это от удивления глаза у меня вылезли на лоб. Я молчу, не уверенная в том, что вообще смогу теперь говорить. На всякий случай осторожно двигаю языком – на месте ли?
«Эй!» – приглушенный и невнятный голос звучит внезапно. И раздается, похоже, изнутри чана. Я замечаю в смотровом окошке чана ноги в черных резиновых сапогах, попирающие гору давленого винограда. Потом из-за бортика высовывается голова. Работник, обменявшись с Лекомтом какими-то жестами, выбирается из чана по трапу. Неожиданно воцаряются тишина и абсолютный штиль, и я понимаю, что выключили огромный вентилятор, который, оказывается, исправно вращался все это время. Лекомт разъясняет, как опасна работа в бродильных чанах: там скапливается углекислый газ, и от нехватки кислорода можно потерять сознание. «Каждый год в винодельнях по всему миру кто-нибудь да погибает, – говорит он, энергично встряхивая свой дегустационный бокал с вином. – Уронит что-нибудь, спускается, чтобы подобрать, молоток, например, и, если вентилятор не включен или никто не заметил, куда он пошел... бум-м! И все». Ничего себе смерть...
Наконец, Лекомт и сам делает глоток – и выплевывает вино в урну. Наверное, мне тоже следовало выплюнуть? Рукава у Лекомта закатаны, и руки почти по локоть лилового цвета. Стоя лицом ко мне, он перебирает лиловыми пальцами расплющенные ягоды на поддоне около чана, как будто отыскивая что-то на ощупь. Находит и протягивает мне виноградину. Нераздавленную, уцелевшую. «Попробуйте. Она налита вином, – поясняет он. – Некоторые люди всю жизнь проработали в винодельческом бизнесе, но никогда этого не пробовали».
Ягода лопается во рту. Под жестковатой кожицей – вино. Уже готовое родиться прямо внутри виноградины. Удивительно, сок одной-единственной ягоды без остатка заполняет мой рот и все мои чувства. И во вкусе перебродившего винограда мне открывается истина. Она, как и положено, в вине. В круговороте превращения в напиток спелых ягод, который уже тысячи лет не перестает завораживать, никогда не повторяясь. Потому что каждый раз, в каждом новом сезоне и с каждым урожаем все случится по-новому. Из-за тучи, вдруг затенившей солнце всего-то на полчаса. Из-за приблудного дождика, случайно оросившего склоны. А теперь – еще и из-за моих рук, которые я ведь все-таки приложила к процессу создания сира.
Напоследок мы спускаемся в подвал, где будут выдерживать вино. Пустые бочки уютно устроились на стеллажах, которые сконструированы так, чтобы гасить вибрационные колебания, – неподалеку проходит линия метрополитена. Бочки очень красивые – из французского и американского дуба, изящно-выпуклые, точно живот беременной женщины. Каждая уже снабжена табличкой, на которой остается лишь выгравировать имя владельца. Подвал разделен на два просторных зала. И за дверью – помещение для кошерного вина, которое как раз сейчас осматривает придирчивый раввин. Мне туда входа нет, доступ разрешен лишь правоверным иудеям.
Здесь вино будет созревать от шести до двенадцати месяцев, причем клиенты смогут навещать его и дегустировать в процессе, удостоверяясь, все ли идет гладко. А потом получат бочку в личное пользование. Заплатить за это удовольствие придется около пяти тысяч долларов. Но если пересчитать сумму на литры, приходишь к выводу, что это не так уж и много. Бутылка добротного чилийского, аргентинского или калифорнийского вина из винограда приличного года обычно стоит около семидесяти пяти долларов. А бутылка вина, произведенного на этой винодельне с учетом ваших пожеланий, обойдется всего в тридцать долларов.
Согласитесь, неплохая экономия – при условии, что результат окажется приемлемым. Но вообще-то предполагается, что люди пойдут в «Сити вайнери» не ради экономии, а чтобы получить fun. Вы только представьте: собрать на вечеринку гостей и, разливая вино по бокалам, вскользь обронить, что год был нелегкий, конечно, но, кажется, у вас получилось недурно. Как что получилось? Да вот это самое вино – оно ведь изготовлено собственноручно! Это будет бум-м!
Примерно об этом я думаю, покидая «Сити вайнери». Чтобы привести мысли в порядок, захожу в ближайший кафетерий. Созданный снабжать сэндвичами обитателей окрестных офисов, безликий и, кажется, даже безымянный. Внутри кафетерия – здоровенный деревянный лев, разверзший пасть в беззвучном рыке. Пожалуй, не самый частый зверь на окраине Сохо. Но в компании винодельни ему теперь будет намного уютнее. С