Приятное местечко, но дурдом

*

Кроткий теплый парижский сентябрь не испортил даже финансовый кризис. Его здесь как-то и не чувствуешь. Французы спокойны, у них, вы не поверите, инфляция чуть даже уменьшилась.

Туристы на месте, то есть в положенных местах и диком количестве. А парижские русские вне кризиса. Тех русских, кого он касается, в Париже просто нет. Ну разве что мелькнут проездом из Москвы в Лондон или на Лазурный Берег – те из них, кого в эти черные для финансистов дни все еще интересует бархатный сезон. Те же русские, которые здесь живут, вряд ли играют на московской бирже и вряд ли держат деньги в российских банках. Поэтому, когда слушаешь вопли московских и лондонских друзей, создается полнейшее ощущение, что они падают вместе с рынком. И, скорее всего, так оно и есть. А ты стоишь на месте, что в данном случае как-то радует.

И когда твоя деловая подруга, подсчитав убытки за день, хнычет ночью в телефон: «Как я хочу в твой спокойный Париж», ты тут же, пытаясь отвлечь ее от ПИФов, процентных ставок, маржи и цены на нефть марки Brent, начинаешь рассказывать, например, о выставке Валентино. А поскольку пару лет назад на авеню Монтень она оставила достойные деньги за вечернее платье от кутюрье, то подруге кажется, что ты ей рассказываешь о старом знакомом. Это отвлекает.

**

Ты помнишь, где улица Риволи? Слава Богу, еще помнит. Значит, все не так плохо. Над входом в Музей ар-деко золотом сверкает буква V. Та самая, которая вот уже около полувека заставляет учащенно биться сердца модниц всех стран. Вряд ли вы найдете парижанку, у которой нет ничего от Валентино. И парижанина, кстати, тоже. В моем шкафу, если порыться, тоже кое-что где-то там в глубине... Вот! Фирменная алая мохеровая хламида. И вовсе не де-моде, поскольку его вещи вообще вне моды. Секундочку, но ведь в сентябре прошлого года 75-летний маэстро оповестил человечество, что попрощался с подиумом, напоминает оттаивающая от кризиса подруга. Ну да. Попрощался, но не ушел. 

Мода в Париже начинается и заканчивается регулярно. Последнее относится к дефиле прет-а-порте в Париже, которым в конце сентября завершается модный месячник. Тусовка сюда еще не добралась. Но слухи долетают из Нью-Йорка. Например, такой: главный редактор русского «Вога» Алена Долецкая в шорт-листе на место главного редактора американского «Вога». Если, конечно, Анна Винтур почему-то решит попрощаться со своим местом. И меня вдохновляет не только появление в шорт-листе, хотя и это тоже. Одно замечание Долецкой, сделанное в Нью-Йорке, кажется примечательным. Она сказала, что вызывающая экстравагантность, ярко-красная помада, бриллианты, меха – все это в России в прошлом. Русские становятся более изысканными. «И я пытаюсь сказать своим читателям, что мы – часть мира, что мы уже не те дикие, недружелюбные создания, которые сидели за стеной».

Жалко только, что тем, кто вылез из-за стены, становится в последнее время крайне непросто ориентироваться на местности. Я заметила, что в последний месяц, усаживаясь за столиком кафе и выбирая вино, русские в Париже (то есть в сердце, считайте, Европы) много рассуждают о местных проблемах типа: «Европа в едином порыве отреагирует на очередное резкое движение Москвы или единства нет и не будет?» И понять, заинтересованы ли русские, ставшие уже вполне частью местного пейзажа, в этом единстве или прямо наоборот, – нет, они, как мне кажется, и сами не могут. 

Кризис не кризис, финансовый или политический, а количество шопингующих русских дам на Фубур Сент-Оноре не уменьшается. Это в то самое время, когда их мужья, видимо, пытаются всеми силами обеспечить для них возможность и в дальнейшем покупать на самой дорогой улице в Париже. На этой улице их еще интересует, как выясняется из коротких реплик, красавица Карла Бруни за высокой стеной Елисейского дворца. Рядом, между прочим, Париж чествует Дягилева. Некоторым русским, хотелось бы верить, это тоже небезразлично.

Балетам Дягилева исполнилось сто лет. И вот в 2008–2009 годах повсеместно объявлены «дягилевские сезоны». Но открытие все же в Париже – экспозицией «Золотой век русского балета», организованной лондонским аукционным домом «Сотбис». На открытии под «Весну священную» Стравинского растекались сливки общества: ухоженные дамы в винтажных шляпках с павлиньими перьями, холеные господа в смокингах, с отполированными до блеска лысинами. Это владельцы галерей, крупные коллекционеры, директора музеев. В толпе перешептываются, что здесь и «кремлевские»... Не знаю, не увидела. Или они слились с толпой и растворились в ней? Тогда я их поздравляю. Раньше московский казенный штамп бросался в глаза. А теперь, не бросаясь в глаза, они, наверное, вместе со всей толпой рассматривали автографы, фотографии и макеты. Надеюсь, эти «кремлевские» люди, как и я, в недоумении задавали себе вопрос: отчего родина русских балетов – навсегда Франция? Отчего в Париже, а не в Ленинграде в 1953 году на Театре Шатле водрузили мемориальную доску в честь первого представления там русских балетов 19 мая 1909 года? И ведь не в Мариинке, а в том же Театре Шатле в 2003-м уже в бронзе украсил собою вход знаменитый шарж, которым Ларионов изобразил Дягилева (монокль плюс усы щеткой и цилиндр). 

***

Зато в сентябре русское посольство решило украсить газету «Либерасьон» текстом с «соболезнованием жертвам трагедии в Южной Осетии». И пролетело. И дико обиделось. За рекламную публикацию всего на четверть полосы российское посольство готово было заплатить девять тысяч евро. «Либерасьон» тем не менее отказал, сославшись на то, что платные объявления политического характера не публикует. Французская пресса с удовольствием обсудила эту историю, уделив ей, правда, меньше места, чем гастролям в Париже Большого.

Так уж сложилось в сентябре – русский балет и русская опера. Даже видавших виды меломанов «Путешествие Онегина в Париж» просто поразило. «Здесь Ленский у Чернякова гибнет от случайной пули, Онегин тщетно пытается застрелиться, – пишет театральный критик газеты "Монд". – Тем самым рок устраняется в пользу случая. И это делает смысловую концепцию оперы куда более катастрофичной, нежели запланированный "удар судьбы"». А вот закулисный завсегдатай Жан де Буаю, советник французского премьер-министра, потомок князей Мещерских, пишет так: «Я не узнаю ни великой поэмы, ни великой оперы». Сами гастролеры остались довольны всем – приемом парижан, театром, критикой: «Да нет, местечко приятное. И вообще все нормально – надо только представить себе, что ты в дурдоме...»

****

Видимо, в связи с дурдомом на биржевой сцене количество российских гурманов, приезжающих в Париж на сезон трюфелей, в этом году резко сократилось. Никто не звонит, не обсуждает, в какой именно ресторан пойдет есть трюфели, «когда мы завтра прилетим». Сезон, впрочем, это не отменяет. Осенью в Дордони проводятся трюфельные ярмарки и рынки. А для шеф-поваров лучших ресторанов ежегодно устраиваются трюфельные аукционы. Туда можно попасть только по особым приглашениям. Присутствовать на них считали за честь Черчилль, Софи Лорен, Альфред Хичкок, Михаил Горбачев. Джакомо Россини вообще называл трюфель «Моцартом среди грибов». «Я плакал всего три раза в жизни, – говорил он. – Когда моя первая опера провалилась, когда я первый раз услышал, как играет Паганини, и когда фаршированная белыми трюфелями индейка упала за борт лодки во время пикника на воде».

Если у вас есть друзья в деревне, лучше всего в департаментах Дордонь и Ло, то после долгих уговоров они могут вас взять с собой «по грибы». «Трифолау» – люди серьезные, на грибную охоту идут ночью, с собаками и... спецсвиньями. Последних трюфелиный запах просто сводит с ума. Почуяв лакомый деликатес, свинки мчатся сломя голову, откапывают гриб и жрут. Поэтому водят свиноищеек на охоту непременно на поводке. Есть и еще одно важное условие: свинья должна быть девственницей. Иначе ничего не получится. С