Сколько хотите

Лет сорок. Светлые волосы ­торчат на макушке набриолиненным ежиком, за плечами полудетский-полуженский рюкзак: ярко-рыжий, на тоненьких ремешках. Мечтательный взгляд сквозь небесно-голубые ­линзы. Его трудно представить за взрослым занятием. тем не менее как раз сейчас Криш предлагает мне заняться с ним вполне взрослым делом. А именно – сексом в Вондель-парке.

Криш ван дер Кроон – чиновник городского управления Амстердама, и движет им служебный долг: он хочет продемонстрировать мне, какой окажется реакция полиции и обычных граждан на публичный секс в самом большом парке голландской столицы.

– Хотите, давайте займемся сексом прямо сейчас, – вполне серьезно говорит он. – Я с удовольствием составлю вам компанию. Сами увидите, что будет...

Я вежливо отказываюсь. Во-первых, Криш не мой тип. А во-вторых, температура нынешней зимы как-то вообще не располагает к расстегиванию штанов на свежем воздухе.

С семидесятых годов Ни­дер­лан­ды называют социологической лабораторией Ев­ро­пы. В стране последовательно разрешили продажу легких наркотиков и легализовали проституцию. Разрешена и уже давно не вызывает никаких особенных дискуссий эвтаназия. Что касается браков, то здесь легализованы не только однополые браки, но и абсолютно любые. Житель Голландии по желанию и согласию может вступить в брак с кем или чем угодно, включая (как, кстати говоря, случалось) предметы мебели, домашних животных и даже самого себя.

Страна живет и прекрасно себя чувствует.

Вондель-парк, расположенный в самом центре Амстердама, в некотором смысле можно считать лабораторией внутри лаборатории. Здесь среди зеркальных прудов, геометрически выверенных велосипедных дорожек и холеных газонов ищут чуткий баланс всеобщего блага сами экспериментаторы.

В 1864 году группа горожан основала Ас­со­ци­а­цию конструкции парка, чтобы обустроить южную часть столицы для верховой езды и прогулок. В 1865 году парк был открыт для публики и позднее переименован в Вондель-парк в честь поэта и драматурга Йоста ван ден Вондела.

В 1936 году в парке был разбит удивительной красоты Розовый сад.

В 1953 году Вондель-парк был предан во владению городу.

В 2008 году городские власти официально разрешили в Вондель-парке публичный секс. Точнее – конкретно гомосексуальный публичный секс.

В Вондель-парке ежедневно бывают до тридцати тысяч человек. На каждый квадратный метр парка приходится по двадцать четыре гражданина – вчетверо больше, чем в нью-йоркском Централ-парке.

Префект Южного округа Амстердама, в ­котором находится Вондель-парк, Поль ван Грикен так объ­яснил это решение: «К чему запрещать то, что при­носит минимальные неудобства одним и макси­мальное удовольствие другим?»

Вообще-то амстердамцы и гости города самых разных сексуальных предпочтений занимаются сексом в парке уже много лет. Отсутствие или наличие специальных разрешений им при этом нисколько не мешает.

– Я в целом против секса в парке: там дети и все такое, – объяснила мне моя амстердамская знакомая Анабет. – Но с другой стороны, если я пойду туда с молодым человеком и нам захочется, то почему нет?!

Действительно, почему? По всему Вондель-парку расставлены многочисленные знаки, на которых изображена перечеркнутая голая женщина. Знаки означают, что в Вондель-парке нельзя загорать топ­лесс. Уже само по себе это выглядит довольно стран­но, поскольку получается, что женщи­нам загорать топлесс нельзя, а ­гомосексуалис­там заниматься сексом можно. Однако в сложившейся ситуации знак перечеркнутой женщины приобретает еще один, дополнительный смысл. Ам­стер­дам, конечно, европейская столица гей-дви­жения. Но все-таки...

– Вам не кажется странным, что публичный секс в парке разрешили только гомосексуалистам? – осторожно спрашиваю я у Криша. – Почему всем остальным-то нельзя?

Криш смотрит на меня с явным непониманием. Как это только гомосексуалистам? Как это остальным нельзя?

Как быстро выясняется, в голландском законодательстве вообще нет норм, запрещающих заня­тия сексом в общественных местах. Криш ван дер Кроон объясняет это тем, что в то время, ­когда писали эти законы, никому и в голову не могло прий­ти, что у людей может возникнуть такая потребность. Посвящать статью закона публичному сексу было столь же нелепо, как создавать правила дорожного движения для велосипедистов, желающих ездить задом наперед. Вялые споры на эту тему продолжаются уже лет двадцать. Но коль скоро в законодательстве нет запрещения секса в публичных местах, это означает, что секс там, собственно, разрешен. И добропорядочный гражданин, столкнувшись с таковым, не может пожаловаться на незаконность акта, свидетелем которого стал. Гражданин, правда, может заявить, что увиденное нанесло ему серьезный моральный ущерб и ущемило его достоинство: статья, предусматривающая наказание за посягательство на чьи-то честь и достоинство, в голландском законодательстве имеется.

Мне трудно в это поверить. И я решаю провести небольшой эксперимент. У ворот Вондель-парка дежурят две высокие блондинки в полицейской форме. Почему бы и нет, как говорит моя амстердамская знакомая Анабет.

– Скажите, пожалуйста, могу ли я где-нибудь здесь, в парке, заняться сексом? – вежливо интересуюсь я.

В ответ полицейские смущенно ­хихикают и тро­гательно краснеют. Потом одна из них, все-та­ки взяв себя в руки, объясняет, что если я на­ме­ре­на заниматься сексом у всех на виду, то по­ли­цей­ские, конечно, вынуждены будут прервать это занятие.

– Но специально шарить по кустам никто, конечно же, не будет, – объясняет она и добавляет со значением: – Вы понимаете?

Вообще-то нет, совсем не понимаю. Если секс в общественных местах в принципе не запрещен законодательством на всей территории Голландии, то какой, собственно, смысл разрешать его конкретно и именно в Вондель-парке, причем исключительно геям?

– Разрешение геям заниматься сексом в Вон­дель-парке вообще не связано с ­законодательными нормами, – терпеливо объясняет Криш.

– А с чем же тогда?!

– Ну как же, с правилами пользования парком, конечно! – пожимает он плечами.

Так уж сложилось, что Вондель-парк в общественном сознании прочно ассоциируется с одно­полой любовью. Тот самый удивительной ­красоты розарий, который был открыт в 1936 году, давно стал культовым местом для многих тысяч мужчин во всем мире. Посетители гей-сайтов ­шутят, что при определенном везении здесь можно встретить даже Джорджа Майкла, большого любителя секса в необычных местах. Перспектива предаться любви (или хотя бы страсти) среди благоухающих роз, по соседству с музеем Ван Гога влечет в Розовый сад Вондель-парка не только голландцев, но и геев со всего мира.

Франк Краанен – активный член голландской Ассоциации интеграции геев, самого старого сообщества гомосексуалистов в мире, которое организовал шестьдесят два года назад житель Ам­стер­да­ма Боб Анджело.

– Многим из нас нравится заниматься сексом на природе. Послушайте песню старины Джорджа Майкла Let's go outside, – говорит Франк. – Нас влечет на улицы риск быть застигнутым врасплох. Это возбуждает. Но есть и другая причина: многие из нас все еще живут двойной жизнью, и хорошо, что есть еще одно место, где можно без труда найти партнера для секса.

Обычно стихийные пары встречаются в окрестных барах. Обмен взглядами, короткий забег к кустам. Дешево, сердито, волнующе. Секс на полчаса. Без предварительных притирок и последующих взаимных обязательств. И так уже много лет.

– Я не знаю, почему гомосексуалистам так нравится секс в Вондель-парке, – говорит Криш ван дер Кроон. – Я не знаю, плохо это или хорошо. Но факт тот, что это происходит уже много лет. Геи такие же пользователи парка, как и все остальные, и мы просто признали этот факт.

На языке голландской бюрократии каждый посетитель парка именуется «пользователем». Су­ще­ству­ют и административно зафиксированы категории постоянных пользователей. Например, велосипедисты, использующие парк для прогулок. Или музыканты, которые приходят сюда играть. Или владельцы собак. Для каждой такой постоянной категории правилами парка официально оговорен род занятий.

Поль ван Грикен, собственно, вовсе не разрешал секса в Вондель-парке. Такое решение действительно было бы бессмысленным. В марте прошлого года он просто пополнил список постоянных пользователей парка еще одной категорией – геями. И официально зафиксировал их род занятий в парке – секс на природе.

Для каждой категории пользователей парка опре­делены свои правила. Например, ­владель­цы собак могут выгуливать их в парке, но не ­имеют права спускать с поводка и обязаны убирать за жи­вотными. Музыканты имеют право играть на своих инструментах, но обязаны следить за тем, чтобы это не беспокоило окружающих. Ве­ло­си­пе­дис­ты имеют право ездить по парку, но не долж­ны съезжать с отведенных для этого дорожек.

То же теперь касается и гомосексуалистов. Они могут заниматься публичным сексом в ­пределах Розового сада ежедневно с момента ­наступления темноты и до рассвета. Их обязанностью как пользователей парка является убирать за собой использованные презервативы.

Нельзя сказать, что это решение не вызвало споров. Совсем наоборот. Споры утихли только сейчас, когда в Вондель-парке залит каток, и вопрос секса на природе как-то сам собой несколько утратил остроту.

Христианская демократическая партия, представленная в голландском парламенте большинством, посчитала инициативу столичных ­властей грубым попранием закона и морали. Лидер парламентской фракции христиан-демократов Пи­тер ван Джил горячо воспротивился решению городских властей. Его поддержала партия «Хрис­ти­ан­ский союз», которая, впрочем, выступает не столько против публичного секса, сколько против гомосексуалистов вообще.

Председатель Голландской ассоциации интеграции гомосексуалистов Денис Буткан в ответ обратил внимание христиан-демократов на тот факт, что секс в Вондель-парке всегда был, есть и будет, а посему никакие запреты не приведут к его исчезновению. «Имеет ли правительство вообще право указывать своим гражданам, где им заниматься сексом?» – поинтересовался он.

А известный голландский писатель Илья Пфейджффер, обладатель роскошных усов и экстравагантных взглядов, заявил, что государство должно стимулировать публичный секс и предоставлять налоговые льготы тем, кто его постоянно практикует. Поскольку зрелище людей, занимающихся сексом на улицах, может оторвать горожан от их сиюминутных дел и вдохновить на великие свершения.

Госпожа ван дер Меер – одна из депутатов Хрис­тианской демократической партии, выступившей против решения городских властей. Она встречает меня у входа во вторую палату парламента в Гааге. Накануне я уже успела пообщаться с ней по телефону, и ее властный голос произвел на меня изрядное впечатление.

– В Амстердам я приехать не планирую. Вы сами приезжайте в Гаагу. Мне удобно в девять утра. Что вы говорите? Слишком рано? Возможно, но мне удобно в девять утра. До завтра.

Ей около пятидесяти лет, короткая стрижка, юбка до колен, строгого покроя пиджак, туфли с квад­ратными носами и пара золотых колец на пальцах. Госпожа ван дер Меер улыбается – она извиняется за неудобства, когда охранник за стойкой просит меня предъявить ID и мешкает с выдачей пропуска. «Это все-таки парламент», – вздыхает она. Я уверяю ее, что в здание нашей редакции можно попасть, только пройдя все те же самые процедуры. Госпожа ван дер Меер широко открывает глаза, давая понять, что удивлена.

Мы едем во вместительном стальном лифте наверх. Приглядываясь к госпоже ван дер Меер, я при­хожу к выводу, что ей не мешало бы поспать. Словно угадав мои мысли, она говорит, что эта неделя в парламенте выдалась очень напряженной. Они работали, работали, работали, и наконец сегодня после обеда она едет домой – спать, спать, спать.

В парламентском буфете самообслуживание. Гос­пожа ван дер Меер наливает мне в пластиковый стаканчик чай, а себе – кофе. Откуда-то ­издалека доносится песня Брайана Адамса: «I still feel like our first night together». Неплохое начало для разговора о сексе с депутатом голландского парламента.

– Не следует путать дискриминацию с неправильным сексуальным поведением! – говорит госпожа ван дер Меер. – Секс в публичных местах не должен быть позволен ни мне, ни вам, так почему мы должны разрешать его гомосексуалис­там?! – она возмущенно-шумно втягивает в себя пенку капучино.

По ее словам, партия признает и даже поддерживает потребность человека в сексе, но ставит условие: пожалуйста, делайте это дома. А парки – место для семейного отдыха. Мне нравится госпожа ван дер Меер, возможно, потому, что она мало чем отличается от всех российских женщин лет пятидесяти, занятых на госслужбе. Она категорична, что голландцам почти несвойственно, и у нее все просто: есть «черное» и есть «белое», а комбинаций этих цветов она не признает. Мне кажется, ее возмущает даже сама необходимость объяснять, почему публичный секс – это плохо.

– "Мне нравится секс на природе", – неестествен­но высоким голосом произносит она, явно кого-то пародируя. – Ну и что?! – голос ее вновь обретает христианско-демократическую мощь. – Кому-то нравится публичный секс, а кому-то – секс с детьми, но это не значит, что педофилию следует легализовать!

Своя логика в этом, конечно, есть.

Голландская толерантность известна всем. Меньше людей знают, что в голландском языке существует специальное слово, глагол gedogen, который, к большому сожалению, не имеет буквального перевода на русский язык. Самое близкое по значению русское слово – это слово «терпеть». Однако терпение у нас всегда имеет пассивную окраску. Голландское gedogen – терпение активное. Это сознательное усилие, направленное на то, чтобы мирно уживаться с тем, чего ты внутренне не одобряешь.

Голландия культивирует толерантность ­многие годы. Одна из теорий возникновения голландской толерантности заключается в том, что долгое время основным источником дохода этой маленькой страны была торговля. Голландцам часто приходилось иметь дело с иностранцами самых диковинных нравов, и они в конце концов ­пришли к выводу, что быть толерантными экономически выгодно.

– На голландское общество, несомненно, оказала большое влияние кальвинистская этика индивидуальной моральной ответственности, – говорит профессор Герман Филиппс, руководитель кафедры философии Утрехтского университета. – Если вы что-то делаете, вы должны осознавать это и отдавать себе полный отчет о возможных последствиях.

То есть живи сам и давай жить другим. Лучше всех про это сказал английский философ Джон Стюарт Милль: «Нельзя вредить другим лицам – так ограничивается свобода личности. Но если, действуя согласно своим наклонностям и мнениям, человек не задевает прочих, ему следует позволить осуществлять свои мысли за собственный счет – по тем же причинам, которые требуют свободы мнений».

Голландский писатель Илья Пфейджффер полагает, что эта толерантность граничит с равнодуши­ем.

– Для голландца важно, чтобы его оставили в по­кое, – объясняет он. – Пусть окружающие хоть на голове ходят, главное, чтобы я этого не ­видел, не слышал и происходило бы это не на моей территории. Все мы знаем, что гомосексуалисты всегда занимались сексом в Вондель-парке. Ну и что? Мы ведь не ходим в парк по ночам. Я, может быть, выступлю против публичного секса, но лишь в том случае, если кому-то вздумается заняться им на празднике в честь дня рождения моего двухлет­него сына или моей восьмидесятилетней бабуш­ки.

Самые революционные законодательные решения в Голландии принимались с элементарной и вполне прагматичной целью: сохранить в обществе стабильность. Зачем лицемерить и бороться силовыми методами с проблемой, которую невозможно искоренить? Ведь можно попробовать ее отрегулировать, расширив границы официальной терпимости.

Когда голландцы в семидесятых годах решили легализовать легкие наркотики, это был gedogen. И главной задачей было не привлечь туристов, как многие думают, а добиться того, чтобы потребители марихуаны не обращались за ней к наркодилерам, которые кроме марихуаны подсаживали их и на героин.

Когда разрешали проституцию, заботились прежде всего о безопасности проституток и клиентов. Сейчас работницы секс-индустрии ­внесены в официальный реестр профессий, их ­защищает проф­союз, но в то же время они платят немаленькие налоги и следуют жестким инструкциям, где указана даже температура воды, в которой они должны стирать свое нижнее белье.

Интересно, что на критику противников разрешения секса в Вондель-парке Поль ван Грикен ответил: «К чему запрещать то, чего мы все равно запретить не можем?»

Gedogen.

В 2006 году в Голландии появилась партия «Милосердие, свобода и разнообразие», лидеры которой выступают за то, чтобы ­разрешить заниматься сексом с двенадцати лет, а также за легализацию зоофилии, детской порнографии и тяжелых наркотиков. Партию официально зарегистрировали. Таким образом, она получила право официально участвовать в выборах. Пра­во­за­щит­ная Soellas обратилась в Гаагский суд с требованием запретить «партию педофилов».

Гаагский суд иск отклонил.

Gedogen, конечно. Но все-таки...

В определенном смысле Вондель-парк можно принять за уменьшенную модель всего голландского общества. Разные категории «постоянных пользователей парка», несмотря на внешнюю благостность, нередко конфликтуют между собой. Ве­ло­сипедист может наехать на собаку, собака может покусать музыканта... Поиск практической модели отношений, когда свобода одних не мешает свободе других, продолжается многие годы.

Анн Толедо любит выгуливать в Вондель-парке свою собаку Скиппера, которую она подобрала три года назад во время каникул в Греции и привезла с собой в Голландию. Анн – член правления Общества владельцев собак, выгуливаемых в Вон­дель-парке. Пять лет назад городское управление решило обязать владельцев собак надевать на животных в парке ошейники и поводки. Собаководы сплотились и отбили атаку. Но теперь по инициативе велосипедистов, которых время от времени кусают собаки, разговоры о запрете начались снова. Собаководы встали на защиту своих прав. Если гомосексуалистам отныне разрешено снимать штаны в парке, то почему мы не можем снимать со своих собак ошейники, заявили они.

– We don't care – пусть гомосексуалисты занима­ются чем хотят, – говорит Анн. – Кто-то хочет ездить в парке на велосипеде, кто-то – на скейте, кто-то – выгуливать собаку, а кто-то – заниматься сексом. Парк – для всех, мы не...

Она обрывает себя на полуслове, быстро выхватывает из кармана пластиковый пакет и, надев его на правую руку, несется через лужайку к Скиппер, которая уже приняла характерную стойку. Анн подскакивает к Скиппер, когда какашка преодолевает расстояние от хвоста до земли, и ловким движением на лету подхватывает ее в пакет. Она выворачивает пакет и скручивает в узелок.

– И, конечно, мы сравниваем: почему гомосексуалистам можно, а нам нельзя? Почему велоси­педисты могут свободно ездить, а наши собаки должны сидеть на поводке? Мы будем сражаться за свои права! – распаляясь, Анн машет перед собой пластиковым узелком, который по-прежнему держит в руке.

Прямо у нее за спиной, у самого входа в Вон­дель-парк стоит статуя – приземистая, словно бы грубо и не до конца вылепленная из крупных комьев земли фигура женщины-негритянки. Это Ма­ма Баранка («каменная мать» или просто «мать-зем­ля»). Скульптура появилась здесь в 1985 году. Ее установили после того, как группой расистов здесь был убит молодой африканец Кервин Ду­ин­мейджер. Смертельно раненный Кервин пытался на такси добраться в больницу, но таксист отказался его везти, боясь, что тот испачкает кровью салон машины. Всю Голландию тогда потрясла эта двойная дискриминация, смесь жестокости и равнодушия, жертвой которой стал Кервин. Мама Ба­ранка напоминает входящим в парк не только о трагедии, но и о главном достоинстве голландской нации, которое должно было ее предотвратить, но, увы, не предотвратило. О той самой толерантности.

Европа меняется с притоком эмигрантов. Ме­ня­ется и Голландия. Некогда однородная нация прагматиков, которые предпочитали ­моральным идеалам практические решения, разбавляется мощ­ной мусульманской диаспорой. И вопрос, ко­торым задавались социологи лет десять назад: сможет ли страна–лаборатория свободы изменить Ев­ропу, – похоже, потерял свою актуальность. Во­прос на повестке дня другой: сможет ли Гол­лан­дия сохранить то, что имеет.

Последние пару лет социологи фиксируют в Ни­дер­ландах всплеск гомофобии. В школах были случаи травли учителей-геев. Были случаи, когда геи на улицах подвергались словесным и физи­ческим атакам. Основную угрозу в этом ­смысле представляют панки и мусульманская ­молодежь. В 2007 году около двадцати геев пострадали так сильно, что вынуждены были обратиться в больницу. Конкретную проблему удалось решить за счет оперативности городской полиции, которая выпустила на улицы города переодетых полицейских, изображавших геев. После нескольких арестов ситуация пришла в норму.

Однако полностью решенной проблему не считает никто. В большой степени включение гомосексуалистов в список постоянных пользователей парка связано именно с этим. Поскольку их права заниматься любовью в Розовом саду теперь легализованы, это значит, что городские власти и полиция будут эти права защищать от любых посягательств.

Протесты Христианской ­демократической пар­тии не принесли никаких результатов. Лей­бо­рист­ская партия ограничилась ничего не значащим молчанием, а фракция VVD выразила свое раздражение «привычкой христиан-демократов совать свой нос в дела интимного свойства». И посовето­вала им не вмешиваться в те вопросы, в ­которых они – в силу своих собственных религиозных принципов – ничего не понимают.

Решение властей Амстердама о легализации гей-секса в Вондель-парке осталось в силе.

Интересно, что одним из первых его поддержала городская полиция.

Несмотря на официальное разрешение, поддержанное Гаагским судом, партия «Милосердие, свобода и разнообразие» так и смогла принять участие в выборах. Поскольку просто не набрала необходимого количества сторонников. Согласно социологическим опросам, она могла рассчитывать не более чем на тысячу голосов избирателей. Ничтожная цифра даже для маленькой Голландии.

В одном только Вондель-парке за день бывает в тридцать раз больше посетителей.