Вадим Рутковский: Римский фестиваль. Как хорошие фильмы попадают в ад

Город Глупов форева

Зачем Риму восемь лет назад понадобился кинофестиваль? Думаю, чтобы потешить градоначальнические амбиции: сели рядком местные Собянотти да Капковони, этакие салтыковщедринские создания, типичные для любого города, и решили: пусть будет, раз уж титанический комплекс Auditorium parco della musica все равно построен и не особо эффективно используется. Как городская забава, не претендующая на статус важного кинематографического события, Римский фест тихонько и существовал — до прошлого года, когда дирекция Аудитории пригласила на пост куратора Марко Мюллера, так удачно (для Рима) расставшегося с Венецией. Седьмой Римский был полон энергии, восьмой озадачивает контрастами: даже куратору уровня Мюллера трудно бороться с косностью, царящей там, где фестиваль не более чем чиновничья прихоть.

Вот, например, в этом году в качестве главного зала смотр приобрел гигантскую «Санта Чечилию», но отказался от строительства трех временных кинопавильонов, соответственно, сеансов стало меньше, а график просмотров сложнее. Попасть в «Санта Чечилию» просто по аккредитации, без билета (который надо получать отдельно, за сутки до просмотра), почти невозможно, несмотря на то что зал-великан (великан-эгоист!) заполняется в лучшем случае наполовину (исключение — самый популярный фильм смотра «Она» Спайка Джонза). Такого маразма нет больше нигде: все фестивали, включая так безжалостно критикуемый нами ММКФ, заботятся о том, чтобы фильмы, раз уж приходится их показывать, оказались увиденными, а не наоборот.

Кадр из фильма «Далласский клуб покупателей»

Кадр из фильма «Она»

Кадр из фильма «Пятое колесо»

Кадр из фильма «Ведьмы из Сугаррамурди»

Стафф обзавелся десятком корпулентных мужчин и женщин с бейджами Antipirace — в отсутствие пиратов эти стаи толстяков подчеркивают свою значимость тем, что фланируют вдоль и поперек зала во время некоторых показов. «Повезло» фильму открытия — местной грустной комедии про счастливого неудачника «Пятое колесо», во время прочих сеансов толпы «антипиратов» прохлаждаются на улице, не мешая итальянцам заниматься их любимым делом — разгонять телефонами мрак кинозала.

В программе немало «итальянских премьер», что значит: «фильм уже был показан на других фестивалях». В конкурсе, например, «Далласский клуб покупателей» — отличный, но уже показанный в Сан-Себастьяне; вне конкурса — с помпой подаваемые «Ромео и Джульетта» и «Ведьмы из Сугаррамурди», с месяц назад прошедшие в нашем прокате.

Продюсерам «Сталинграда» не хватило чего-то (наверное, догадливости, не денег же), чтобы сделать копию с двойными субтитрами, в итоге все брошюрки предупреждают, что английские титры — только на пресс-показе; мне-то все равно, но коллегам, не говорящим ни по-русски, ни по-итальянски, неудобно.

Талант и связи Мюллера, конечно, позволили найти достаточное количество мировых премьер и пригласить звезд уровня Хоакина Феникса и Скарлетт Йоханссон. Но в том самом главном зале «Санта Чечилия» крутят в основном кино для детей и юношества из параллельной (и третьестепенной) программы «Алиса в городах» и внеконкурсные фильмы. Из конкурсантов — всего три (!), те, к которым причастны голливудские ньюсмейкеры, прочие (как второсортные, что ли?) вытеснены в залы поменьше; так к конкурсу не относятся нигде, включая тот же ММКФ, где конкурс — далеко не самая популярная секция.

Как спецсобытия подаются фотовыставки в фойе (фойе тут целых пять) — все посвящены итальянскому кино, самая любопытная — из «картин», созданных для фильма Джузеппе Торнаторе «Лучшее предложение» (он рассказывал нам об этой авантюре), самая убогая, оставляющая чувство утомительного дежавю, — посредственный гламур фотографа Фабио Ловино, запечатлевшего почти всех ключевых деятелей родного кинематографа.

Да, и wifi работает как во времена Салтыкова-Щедрина. А за сеанс, который начинается вовремя, сотрудников, похоже, секут.

И вот в такой атмосфере показывают действительно достойные фильмы.

Кадр из фильма «Ромео и Джульетта»

Кадр из фильма «Сквозь снег»

Кадр из фильма «Между нами»

Про любовь и апокалипсис

Я с симпатией отнесся даже к картине открытия, тому самому «Пятому колесу». С одной стороны, более чем традиционное итальянское кино про счастливого неудачника Эрнесто; с другой — не без замаха на эпос (в кадре несколько десятилетий из жизни героя, охватывающих и эру левого террора, и взлет Берлускони; в самом остроумном эпизоде небрежно припаркованная машина Эрнесто и его отца, маленькой семейной конторы по ремонту квартир, блокирует автомобиль, в котором террористы «Красных бригад» оставили труп Альдо Моро). И в главной роли, возможно, лучший итальянский актер наших дней, достоверный в любых предлагаемых обстоятельствах Элио Джермано. Так что задаваться вопросом, почему именно этот фильм Мюллер выбрал для открытия, я, в отличие некоторых чересчур требовательных итальянских коллег, не буду.

Следом за ним, тоже вне конкурса, прошел апокалиптический эпос «Сквозь снег», снятый по французской антиутопии с интернациональным актерским составом (от Криса Эванса до Тильды Свинтон) корейским гением Бон Чжон-Хо. Нечеловечески изобретательный, притом что все действие локализовано в поезде, фантастическом экспрессе-ковчеге, где после глобальной экологической катастрофы только и сохранилась жизнь. В формате тоталитарного общества, разумеется. Путь униженных и оскорбленных бунтовщиков из хвоста состава в голову поезда — калейдоскоп жанровых и визуальных изысков, мозаика из фантастики, нуара, историко-революционного кино, научпопа, боевика, фильма восточных единоборств и еще бог знает чего, сложенная с головокружительной раскованностью. Не без самоиронии: идеолог подпольщиков носит фамилию Гиллиам. И, слава корейским богам, без попс-философской пошлости.

Первые конкурсанты контрастны и интересны (кроме одного и правда фильма-отброса — унылого группового портрета молодой бразильской интеллигенции «Между нами», изобилующего всеми возможными банальностями и пошлостями на тему «какими мы были и в кого превратились»). «Я не он» турка Тайфуна Пирселимоглу начинается как социальная комедия: у одинокого вдовца, предпочитающего подрочить на телепорнушку, нежели строить серьезные отношения или, рискуя нарваться на полицейский патруль, вместе с приятелями, на часок улизнувшими от семей, пользовать где-то на окраине проститутку, намечается роман с миловидной коллегой по работе на кухне, посудомойкой, чей муж сидит в тюрьме. Но чем дальше, тем страньше, как говорила льюискэрроловская Алиса: фильм оборачивается комедией метафизической, туманной сказкой о человеке, потерявшем свою тень, экзистенциальной мистикой с мотивами «Двойника» Достоевского.

Кадр из фильма «Я не он»

Кадр из фильма «Колодец»

Кадр из фильма «Невидимая жизнь»

«Колодец» мексиканского режиссера Майкла Роу, отхватившего три года назад «Золотую камеру» Каннского фестиваля за грубый, плотский и парадоксально оптимистичный «Високосный год», — почти эскиз, драматизирует самую обычную жизнь, нагнетая саспенс из ничего. Маленькая девочка, трогательно увлеченная жизнью жучков (возможно, действуют родительские гены папы-энтомолога) и уходом за домашними курочками, не может примириться с отчимом — не тираном или первертом, но абсолютно нормальным человеком, возможно, даже более заботливым, чем отец, пропадавший в командировках и лишенный родительских прав судом. Лаконичное и жестокое кино о невозможности гармонии — при всех, вроде бы, благоприятных исходных данных.

Американский дебют канадца Жан-Марка Валле «Далласский клуб покупателей» — подлинная история плутоватого электрика Рона Вудруфа (Мэттью Макконохи), любителя родео, кокаина и шлюх, эталонного мачо-засранца, к своему удивлению заразившегося в 1986-м «раком гомосексуалистов» — вирусом иммунодефицита человека. Но не сдавшегося на милость судьбы и официальной медицины, а организовавшего нелегальные поставки запрещенных в США экспериментальных лекарственных средств, продливших жизнь и самому Вудруфу, и сотням членов его самостийного Dallas Buyers Club. Вопреки пессимистическим ожиданиям, фильм оказался не политически корректной драмой о том, как болезнь и общество превращают убежденного гомофоба в толерантного гражданина (хотя линия немыслимой дружбы брутального Рона и закоренелого трансвестита Района здесь одна из главных, а дуэт сбросивших боюсь даже предположить сколько килограммов и теперь закономерно рассчитывающих на «Оскар» Макконохи и Джареда Лито разыгран филигранно). Это почти анархистская байка о том, как здорово существовать, не испытывая зависимости от государства.

«Она» Спайка Джонза — нежная и меланхоличная футуристическая история любви с почти невозможным в современном Голливуде медленным ритмом, долгими монологичными планами и самыми невероятными протагонистами. Он — сотрудник странной конторы по сочинению интимных писем одиноким людям, сам одинокий и тяжело переживающий разрыв с женой Теодор Твомбли (герой Хоакина Феникса носит фамилию великого американского художника, сделавшего рукописный текст частью своих поп-артистских работ). Она — искусственный интеллект, выполняющий функции секретаря, любовницы, друга, лишенная материальной оболочки Саманта (в этой роли — голос Скарлетт Йоханссон). Фильм — не просто странная и красивая лав стори, но и эссе об эгоизме и двойственности человеческой натуры: консьерж из конторы Теодора восхищенно замечает, что тому здорово удаются письма от лица женщин, да и постоянный диалог героя с Самантой походит на общение и с собственным внутренним «я», и с воображаемой идеальной второй половиной. Хоакин Феникс вправе рассчитывать на приз за роль, если только не помешают дружеские и профессиональные отношения с председателем жюри Джеймсом Греем (впрочем, итальянцы такое проявление «коррумпированности» должны одобрить, коррупцией здесь никого не удивишь).

Изящную рифму «Ей» составил маленький португальский фильм «Невидимая жизнь» Витора Гонсалвеша, тихий, нежный и печальный. Непонятно, как описать его магию: Угу, главный герой, госслужащий, в буквальном смысле живущий на работе и ожидающий, увы, неизбежной смерти неизлечимо больного начальника и наставника Антонио, пребывает в перманентной прострации, действие стремится к нулю, за окном идет стройка, работает кран; казалось бы, тоска земная, Роман Балаян отдыхает. Но это сладкая пленительная тоска; завороженность, в которую повергает «Жизнь», сродни той, что возникает при виде бесконечной, омываемой лиссабонскими дождями стройплощадки на месте хранящей имперское величие площади, пустых и гулких больничных коридоров или наполненных нестойким казенным уютом номеров двухзвездочных отелей (в одном из таких останавливается старинная подруга и несложившаяся любовь героя Адриана, стюардесса, переехавшая в Амстердам). На другом полюсе — такие далекие и такие же грустные кадры из любительских фильмов, снятых стариком Антонио на неведомых экзотических континентах. Минималист Гонсалвеш виртуозно работает со звуком, заставляя вслушиваться даже в едва различимое эхо музыки, звучащей где-то рядом, возможно, в недостижимой «видимой» жизни.

А в Риме рядом с конкурсом гремит вторая, экспериментальная программа CinemaXXI, о которой — в следующем репортаже.