Равшан Саледдин: Берлин. Перебраться в Митте

Переехать в район Митте для берлинца означает повзрослеть. Как после рождения первенца, когда масштабы события делают перезагрузку, полный ребрендинг всей твоей жизни, в какой бы глубокой уверенности в том, что сможешь сохранить привязанности и прежний круг общения, ни пребывал до того. Летом в Митте просторно и дышится легко, несмотря на многолюдность. Утром не можешь спать долго, разглядываешь с балкона ранних пешеходов, что спешат с портфелями и пластиковыми стаканами с кофе в свои офисы, представительства и министерства, группы туристов у Чекпойнта Чарли, остро чувствуешь дыхание планеты и свою вовлеченность в ее процессы. Но серой берлинской зимой от Митте стоит держаться подальше либо иметь запас антидепрессантов. Вроде все то же, но со знаком минус: утром не можешь спать долго, рассматриваешь этих проклятых ранних пешеходов, все эти группы туристов, и так далее… Единственное исключение: канун Рождества – весомое оправдание твоего нахождения здесь. В канун Рождества и на Новый год полный иллюминации Митте становится главной ареной города.

Адвент – так называется время покаяния и радостного ожидания Рождества. Однако покаяние напоказ не считается, потому неудивительно, что его здесь не разглядеть вовсе. Каждое из четырех воскресений адвента – маленькая репетиция Рождества. То есть весь декабрь немцы готовят друг друга к празднику, отчего становятся особенно сентиментальными, а в сочельник эта сентиментальность уже не знает пределов. Весь месяц город пытается выдать себя за маленькую немецкую деревушку, официанты – за прислужников таверн и постоялых дворов, продавцы – за средневековых ремесленников. Нужно отдать должное, получается у них неплохо. Повсюду столько вертепов, что грешным делом мнится, будто Иисус – немецкий мальчуган, родившийся в саксонском поселке. Все самое немецкое выходит наружу под Рождество, словно бы это праздник немецкой культуры, которая в течение года пассивно наблюдала за карнавалами других культур на своей земле, а теперь, в самый последний месяц года, все расступились, и она может гордо надеть свой дирндль. Тиль Уленшпигель и Капитан из Кёпеника просыпаются в сознании исключительно в эти дни, но даже они уже не умеют обманывать честных людей, а безобидны, как Микки Маус.

Посмотрим же и с другого бока: европейский декабрь – это грандиозная ярмарка с поистине имперскими границами. Фридрихштрассе – диадема на голове Берлина. Здесь самые яркие и знаменитые распродажи, поспорить с которыми могут только «Галерея» и KaDeWe. Всюду рождественские предложения, количество людей с пакетами намного превышает количество людей без пакетов, и потому люди без пакетов чувствуют себя неловко и стараются как можно скорее этими пакетами обзавестись. Здесь же, на Фридрихе, на зимнее время поставили рукотворную шестидесятиметровую панораму Берлинской стены времен холодной войны, нарисованную Ядегаром Азизи. Вроде бы очередная рефлексия, всем и без того понятное высказывание о кровавых тоталитарных режимах, смысле истории и собственном тяжелом детстве, с другой стороны – после лице­зрения закрытой в цилиндр, холодной и неуютной, грандиозной панорамы разложенного и опустошенного чудовищной человеческой схваткой середины прошлого века Кройцберга как-то совсем иначе выходишь в день сегодняшний к палаткам с расписными пряниками и теплыми, посыпанными сахаром кренделями. После панорамы тянет проехаться к Мариенкирхе и посмотреть на старинные карусели и послушать шарманщиков – чтобы в голове история Европы хотя бы на сегодняшний вечер обрела иллюзорный хеппи-энд.

Рождество принадлежит родным и тем, с кем хотелось бы разделить свои последние минуты. Рождество без любимых – страшная пытка. Убедите их, заставьте быть рядом, быть вашими проводниками из времени «до праздника» во время «после». В Рождество ни с кем не знакомятся, в Рождество все немного иначе. Хотя католики в католической стране отмечают религиозный праздник с таким же задором, как «понаехавшие» – день Москвы, а школьники и дембеля – день студента.

Одна моя знакомая вот уже четвертый год продает на рождественской ярмарке большие и малые гернгутские светящиеся звезды, несмотря на то что в обычной жизни занимается совсем иным. Эти звезды особенно любимы старшим поколением немцев. Мне нравится навещать ее ярмарку, прогуливаясь по округе. Стоять на месте там почему-то не так холодно. Для хозяев палатки, которая стоит здесь всего месяц в году, это очень неплохой приработок – четыре-пять тысяч евро в неделю. Хозяева обмениваются со своими продавцами подарками, хранят номера телефонов друг друга и после праздника прощаются до следующего года. В палатке напротив «звездной» – венгерская семья, главные балагуры на ярмарке, пекут вафли. Их немецкий настолько хорош, что их часто принимают за австрийцев. Одна картина того, как мягкое тесто одевается на металлическую форму и как легко к ней прилипает ореховая крошка, всегда собирает у прилавка детей. В витрине магазина техники – обложенный еловыми лапами телевизор, показывающий закольцованную сцену из спектакля Kibbutz Dance Company.

На ярмарке у Deutsche Oper, прямо на улице, можно послушать русские романсы – баритон и аккордеонист. Даже если вы всей душой ненавидите глинтвейн – выпейте. Или попробуйте медовухи в глиняных кувшинах, или разного вида пунши. Днем хотя бы раз поешьте на улице, даже если вам не нравится есть, стоя под открытым небом, и кажется неаппетитной поджаренная колбасная загогулина. Иногда нужно делать так, чтобы пустить внутрь себя верное настроение. На адвент принято ходить и в саму Deutsche Oper – в этом декабре идет «Волшебная флейта» Гюнтера Крамера, произведение самое подходящее. Хорошие билеты от ста евро. Но даже любительские хоры, которых в Германии великое множество (детские, взрослые, хоры пожарных, полицейских) и которые можно услышать на ярмарках днем, около двух-трех часов, без афиши и всяческого объявления, в большинстве своем довольно хороши и трогательны.

Ель стоит купить заранее, после двадцать шестого декабря найти ее в Берлине большая проблема. Специальные загоны, где деревья продавали до той поры, закрываются, ведь ель – рождественское дерево, а не новогоднее, поэтому немец примет за шутку ваши вопросы о ели после Рождества. Зато за пару дней до Нового года, по утрам, бесплатные ели, еще не убранные дворниками, стоят и лежат возле парадных, вынесенные на улицу торопящимися перестроиться на новогодний лад хозяевами. Эти ели иногда подбирают иммигранты и бедняки, которые, как и все, дышат праздниками.

На Потсдаме можно покататься на коньках, если с детьми – то лучше делать это в торговом центре «Алекса». Еще обязательно сходите в Berlinische Galerie на выставку венского и берлинского модернизма. В диалоге «Вена–Берлин» участвуют Отто Дикс, Кокошка, Климт, Шиле, Кирхнер – всё без исключения настоящее золото. Прогуливаясь напротив «Русского дома», ухмыльнитесь над ярко-желтыми афишами, которые обещают нашествие на Германию Евгения Петросяна, «новых русских бабок» и Игоря Маменко. Это уже само по себе намекает на то, что даже мысленное возвращение к России – глубокое погружение в реальность. Мы, русские, – дайверы реальности. Европа же, особенно для стороннего взгляда, в этом свете кажется галлюцинацией. Однако в сочельник эта галлюцинация оборачивается настоящей сказкой.С