Вадим Рутковский: Советский спорт, казахстанские танцы и евроэротика. Каннский фестиваль забавляется

Даже Джеймс Макэвой, приехавший в Канн на премьеру «Исчезновения Элеанор Ригби», признался, что ошеломлен здешней концентрацией гламура. Полагаю, что только из-за этой гипергламуризации фильм молодого казахстанского режиссера Адильхана Ержанова «Хозяева» не попал ни в один из каннских конкурсов. Ну да, новичок (хотя это уже третий фильм Ержанова, увы, два предыдущих в России практически неизвестны) из не самой горячей точки на кинокарте планеты. Хорошо, что вообще включили фильм в официальную программу — есть вероятность, что имя этого парня запомню не только я. Для меня же вчерашний просмотр — самое значимое открытие последних лет. В пересказе «Хозяева» — кино черное до экзистенциальной тошноты, апология безысходности и неприкаянности, рядом с которой даже «Последние каникулы» (1996) другого казахстанского режиссера, Амира Каракулова, кажутся щадящими. Старший брат Джон, едва отмотавший срок за кражу, средний Ербол — подросток, мечтающий стать актером, и младшая, страдающая эпилепсией, сестренка Алия переезжают в деревенский дом, оставленный в наследство умершей матерью.

Только не жить им здесь спокойно: у местного пахана, связанного с полицией деловыми и родственными узами, свои виды на имущество. Более того — не жить совсем, и дело не только в избиениях, преследованиях, шантаже и удушающем равнодушии окружающих, а в мучительной конечности этой неподъемной жизни по определению. А вот теперь — сюрприз: фильм Ержанова — гротесковая комедия с креном в мюзикл, цвет ее — черно-желтый, как у подсолнухов, что растут в горшке у Алии, герои часто танцуют — даже истекая кровью, в самых неподходящих местах расцветают смайлики. Это не простое обезболивание искусством — уникальный стиль Ержанова мало похож на утешительный обман: он суров, грозен, но при этом совершенно немыслимым образом и радостен. То есть нервная дрожь при виде злоключений героев поколачивает, ужас от одной только сцены в протекающих подвалах горсуда, с кафкианским бюрократом в казенном окне и очередью измордованных терпил, пробирает, надежды на стандартный гуманизм, дружбу и взаимовыручку никакой, но и черт бы с ними — даже такой кривой мир может пойти в пляс. И под барабанный бой поведет нас за собой.

«Только три вещи нельзя спрятать надолго — солнце, луну и правду», — гласит финальный титр «Красной армии», еще одного внеконкурсного фильма, где звучит русский язык. Это док американца Гэйба Польского, сына советских эмигрантов, им и посвятившего свою работу. Конфуцианская фраза вброшена украшательства ради: никаких разоблачительных открытий в этом омаже советскому хоккею нет, создан он исключительно из интимных интенций — рассказать славную историю далекой, почти мифологической страны бесстрашных богатырей: трус не играет в хоккей. Спорт здесь — и обособленный мир, и искусство, и бизнес, и политика. На премьеру приехал Вячеслав Фетисов, главный, но не единственный герой фильма: Гэйб проделал немалую работу, собрав интервью с легендами советского спорта и очевидцами их побед, смонтировав сотни хроникальных кадров (среди которых и доступные подписчикам канала «Ностальгия», и раздобытые в частных архивах) в стремительный, подобный летящей шайбе (как бы прямолинейно ни звучало такое сравнение) экскурс в прошлое. Не знаю, насколько значительна была помощь продюсировавшего проект Вернера Херцога (Польский познакомился с ним на «Плохом лейтенанте», который — при родительской финансовой помощи — сам и продюсировал), но фильм сделан без намека на дилетантство, заметное в дебюте Гэйба и его брата Алана «Мотельная жизнь» (его показывали в конкурсе Римского фестиваля-2012). Не обошлось без анахронизмов (призрак Сталина мелькает вдруг в поздних 1950-х), но это пустяки. Гэйб, задумавшийся о советском феномене, когда в его чикагской школе появился тренер из России, снимает с парадной интонацией — российским «патриотам» на зависть. И, в отличие от реальности, у него на экране две мировых империи сосуществуют в гармонии.

«...Все было правдой, более того, все было так реально — он сам, комната, обнаженная Андре лежит на кровати среди скомканных простыней, бесстыдно раскинув ноги, и между ними из-под темного пушка медленно стекает струйка спермы». Это цитата из начала «Синей комнаты» Жоржа Сименона, экранизированной французским актером и режиссером Матье Амальриком с собой в главной роли (программа «Особый взгляд»). Его фильм даже короче лаконичной «Красной Армии», всего 76 минут, и формальная задача похожа на ту, что решает Польский: утрамбовать в компактный временной промежуток массивную историю, используя короткий стремительный монтаж. Но Амальрик не справляется: он изменил имена героев и не стал воссоздавать сименоновское время, в остальном же старательно, не отклоняясь, проиллюстрировал каждую страницу текста (и для процитированного фрагмента кадр, конечно, нашелся), создав, на мой вкус, самый нудный фильм фестиваля, тогда как предельно неторопливые «Зимнюю спячку» Нури Билге Джейлана или микс сказки и неовестерна «Хоха» (Jauja) Лисандро Алонсо я смотрел на одном дыхании. В связи с Амальриком уместна другая фраза, ритмически похожая на ту, что про луну, солнце и правду, только придуманная не древним философом, а Дугласом Коуплендом: вы не можете сымитировать три вещи — компетенцию, креативность и эрекцию.

Тотальная творческая импотенция (вкупе с необратимой деменцией) — «Пленница» (The Captive) Атома Эгояна, взятого в конкурс из жалости и благодаря зарифмовке с другими картинами (отношение ко времени неожиданно корреспондирует с таковым у Алонсо, а борьба простых людей за правду — вообще основной лейтмотив 67-го Канна). Надо бы провести отдельное расследование, как идея триллера о семейном гнезде педофилов, одержимом отце похищенной дочери и мятущемся копе, великолепно разработанная в прошлогодних «Пленницах» (The Prisoners) Дени Вильнева, превратилась в непреднамеренно комичный нонсенс у Эгояна.

Проблема с эрекцией — на этот раз в прямом смысле — у актеров Гаспара Ульеля и Жереми Ренье, разыгрывающих любовную сцену между Ивом Сен-Лораном и Пьером Берже. У этого конкурсанта тоже есть свой двойник, прошедшая и по нашим экранам биография «Ив Сен-Лоран». Каннский фильм «Сен-Лоран» Бертрана Бонелло снят получше (хотя Берже одобрил как раз слащавую версию Джалиля Леспера, а выход этой картины пытался сорвать), амбиций побольше (взять хотя бы иронично-провокационный эпизод, в котором экран разбит на две части, слева — хроника огненных лет рубежа 1960-70-х, справа — монотонные дефиле сен-лорановских моделей в не меняющихся с годами интерьерах), не без синефильского озорства (модельера в старости играет Хельмут Бергер, услаждающий себя просмотром «Гибели богов»), но, по сути, это еще одно необязательное биографическое кино. Про человека, который мечтал хорошо выспаться, сжигал ночи на вечеринках, трудился как вол и почитал моду искусством. Даже сюрреалистский флер, которого можно было ожидать от автора «На войне» и «Дома терпимости», здесь получает сугубо материалистическое объяснение: вот по коридору бежит толпа щенков, но это не духи Мужика, любимого песика Ива, откинувшегося от случайного наркотического передоза, это просто услужливая челядь привела собачек на замену.

Зато очень хорош — и легок! — трех с лишним часовой турецкий фильм «Зимняя спячка», саркастичный и поэтичный портрет словоохотливой интеллигенции в пейзажах Анатолии. Нури Билге Джейлан честно указывает в титрах источники вдохновения — Вольтер, Шекспир, Достоевский, Чехов; собственно, фильм — вольная экранизация «Дяди Вани», где главным героем оказывается профессор Серебряков. В турецкой версии он — в прошлом актер, а ныне не терпящий должников владелец гостиницы в горах, пописывающий на досуге колонки в местную многотиражку. Самодовольный, эгоистичный, но отнюдь не глупый персонаж, центральное звено комедии идей.

«Дикие истории» аргентинца Дамиана Сифрона — разнузданная черная комедия с популистскими социальными мотивами. Забавно, что ее продюсер Педро Альмодовар год назад не поехал в Канн с фильмом «Я очень возбужден», зато сейчас предоставил в конкурс картину, пролог которой почти буквально повторяет его собственную самолетную комедию: несостоявшийся музыкант, жаждущий мести Габриэль Пастернак собирает пассажиров на борту лайнера, летящего в ад. Всего в построенном по принципу «Баек из склепа» фильме семь новелл, пересказывать их — дело неблагодарное. Скажу только, что эпизод про бомбиста — честного инженера, доведенного до отчаяния несправедливым государством, — буквально дублирует отдельные фрагменты «Хозяев» и продолжает тему противостояния граждан и власти, несмешной кодой которой обещает стать наш «Левиафан».

Бунт — правда, не людей, а собак, но метафора прозрачна, — и в основе «особовзглядовского» «Белого бога» венгра Корнела Мундруцо. Поначалу я был обескуражен: что происходит? Неужели Мундруцо сошел с ума и снял слезовыжимательного «Белого Бима с черным ухом»? Зачем мне, солидарному с Нонной Мордюковой в том, что это управдом — друг человека, смотреть на скитания выброшенного из дома пса? Но ближе к экватору история воспитания жестокости у одной конкретной собаки, «дворянина» Хагена, перерастает в мощную — если не сказать лютую — антиутопию. То ли еще будет.