Крокодил фюрера и «Эскимо» в кармане. Восемь воспоминаний о Московском зоопарке
Денис Драгунский, драматург, писатель, журналист:
Зоопарк меня поначалу разочаровал. Во-первых, живых зверей было плохо видно. Иногда — не видно вовсе. А те, которых я разглядел, оказались совсем не такими красивыми, как их чучела в Зоологическом музее.
Слон мелькал где-то вдалеке. Морж не хотел всплывать. Было много клеток с надписью «манул» или «харза» — но в них никого не было. Несколько сучьев на полу, а в углу — домик. Наверное, манул с харзой спали в своих домиках, свернувшись клубочком. А может быть, харза ушла в гости к манулу, чай пить.
Крокодилы неподвижно лежали в воде, как черные размокшие бревна. Маленькие змеи грелись, заползши под электрические лампочки. Стекла обезьянника бликовали, и за ними едва мелькали чьи-то мохнатые лапы. Неплохо были видны тигры, львы, гепарды и бежевый гибридный «тигролев» — в темноватом павильоне хищников. Там стояла тесная толпа, папа брал меня подмышки, поднимал повыше, но все равно приходилось вытягивать шею. Тигры и львы метались по клеткам, на полу валялись солома и обглоданные кости, и сильно воняло. Зверей было жалко, хотя они были здоровенные, зубастые и страшно рычали.
Лучше всего видны были только лебеди и утки на пруду — но извините, на Чистых прудах водились точно такие же. Да, к ограде были привинчены таблички — «краснозобая казарка», например. Или «мандаринка». И картинка с особенной уточкой, у которой оранжевая шея или черный хохолок. Но я, как ни всматривался, не мог высмотреть казарку или мандаринку среди прочих уток.
В третье свое посещение зоопарка я уже примирился, что половины зверей как будто бы нет. И поэтому, когда я увидел за оградой домик с надписью «КЮБЗ», я сразу понял, что это очередной нелюдимый зверь. Кюбз полевой обыкновенный. Сидит и носа не кажет. Но это оказался «Кружок юных биологов зоопарка» — почтеннейшее и стариннейшее учреждение. Возможно, я бы тоже записался в КЮБЗ и изучал бы разную фауну. Но в те годы — а было мне лет восемь — я был точно уверен, что это кто-то вроде кабана. Или, в крайнем случае, тапир.
Алена Долецкая, главный редактор журнала Interview Russia:
Нет большего наслаждения, чем отправлять в пушистый/ оскалившийся/ длинногубый/ клювоподобный рот — выбор огромен — что-то съедобное и смотреть, с каким вниманием и тщанием принимает корм животное или птица. И льется рекой это неповторимое детское восхищение «смотри, как он ходит», «ой, полетел-пополз-поплыл», «иди ко мне скорей». Семечки с крошками исчезают, энергия и головокружительная влюбленность в каждое новое животное нарастают.
И тут мои брат и папа говорят: «Смотри, а теперь мы входим в новую зону зоопарка. Здесь все животные ненастоящие, это все такие роботы. У них и перья, и мех, и кожа настоящие, но внутри отменно сделанный механизм». Я в полном изумлении: «Да ла-а-адно?!» Эти два здоровых мужика включили креатив и выдали мне: «Вон, видишь, уточка плывет? Настоящие так ровно и прямо не плавают! А вон орел степной огромный — видишь, сидит и не двигается уже минут пять, наверное, механизм заело. Или, посмотри, лошадь Пржевальского ходит вдоль ограды туда-сюда, наверное, с поворотом у них что-то сломалось». И, с моей непроходимой наивностью, я верю, с открытым ртом изумляюсь и отправляюсь подкормить летучую собаку из вида рукокрылых. Она живо хватает у меня с руки пару семечек и повисает на рейке хрустеть ими вниз головой. «Так у них что же, внутри механический живот?!» — спрашиваю я брата. «Конечно! — уверенно отвечает он. — Там же в механизме есть специальная переработка какашек, которые в конце дня служащий просто пылесосит».
Сергей Лукьяненко, писатель-фантаст:
— Папа, а с тобой в зоопарке точно не случалось смешных историй? — удивился сын.
— Ну…
Я задумался.
— Была одна страшная, но смешная, — сказал я. — Дело было в Харькове. Туда приехало много писателей-фантастов, и мы пошли в местный зоопарк. Стояли у вольера с бегемотами. И был среди нас один писатель, Леонид. Ему вдруг очень захотелось похлопать бегемота по… ну, по спине. И он тихонько перебрался через ограду, прошел в вольер, подкрался сзади к бегемоту и похлопал его.
— По спине? — уточнил сын.
— Точно. Бегемот удивился и начал поворачиваться. Но писатель уже выбрался обратно. Мы все подбежали к нему и стали спрашивать, зачем он сделал такую ужасно опасную вещь. Леонид удивился и спросил, чего же тут опасного, ведь бегемот такой мирный и медленный. И тогда мы ему рассказали, что бегемот — это очень быстрый и не очень добрый зверь. Считается даже, что это самый опасный зверь в Африке. А может быть, и вообще на свете.
— Очень смешная история, — сказал сын с сомнением. — Весело там у вас бывает… Читать дальше >>
Максим Виторган читал текст актера Вилле Хаапасало:
В Москве жил мой друг.
Я приходил к нему каждый день. Всю неделю. Семь раз подряд. Он прекрасно знал финский язык, но не любил много болтать, мы понимали друг друга на уровне взгляда, жеста, поворота головы. Прекрасно, когда не надо много говорить, когда можно комфортно молчать.
Я не помню, как звали моего друга, и мне до сих пор за это стыдно, но я не умел читать по-русски, поэтому не знал, что написано на его клетке. Да, он жил в клетке. В центре Москвы. Он был обезьяной. Или обезьяном, как я его называл.
Да, я дружил с обезьяном Московского зоопарка. И пожалуй, тогда — в начале 90-х — он стал для меня первым другом из России.
Я привык за эту неделю во всем советоваться с ним и доверять его мнению, поэтому в день отъезда я решил поделиться с ним главными своими сомнениями. Дело в том, что мне предложили роль в фильме, и я никак не мог решиться, сниматься в этом кино или нет. Обезьян присел на краешек клетки и стал внимательно слушать мой рассказ о том, что какой-то русский режиссер позвонил и предложил сыграть в фильме про охоту.
Когда я сказал слово «охота», обезьян перевел на меня взгляд, а потом презрительно от меня отвернулся и ушел вглубь клетки. Я начал оправдываться и объяснять, что «Особенности национальной охоты» — это только рабочее название картины. Сценария я еще не читал, но пообещал своему другу, что ни одно животное в этом фильме не пострадает. Тогда он повернулся ко мне и пожал мне руку. Мы договорились. Я понял, что он одобряет съемки в этом фильме.
Я позвонил режиссеру Рогожкину и сказал, что согласен, но только если ни одно животное в этом фильме не пострадает. Может быть, поэтому в самом фильме так мало про охоту и так много про водку. Вот так обезьяна из Московского зоопарка изменила мою жизнь. Кто знает, что бы было со мной, если бы я не снялся в том фильме. Ходите в зоопарк, и, может быть, вам повезет так же, как мне. А может, и нет! Все зависит от обезьяны. Ну или от человека. Читать дальше >>
Ирина Михайловская, бывший главный редактор журнала Forbes Woman:
В детстве важно, чтобы у каждого места были свои привычные черты. В ГУМе, в «Детском мире» было «то самое» мороженое — в особо хрустящих вафельных стаканчиках, не фабричное, свежеприготовленное, с кусочками льда. Сейчас оно тоже есть, но уже не такое. Возле зоопарка на остановке перед входом продавали маленькие бумажные мячики на резинке — они были только там и больше нигде в Москве. Внутри зоопарка, на территории — горячие бублики с маком и жареные пирожки, которые мне всегда страшно хотелось попробовать, но мне их никогда не покупали. А просить я не смела.
Войдя в зоопарк, мы огибали пруд слева. Сначала надо было немного посмотреть на пруд, покрошить хлеб уткам и лебедям. Но для меня это всегда было предвкушением настоящего, то есть больших зверей, которые жили и сейчас живут по левую сторону от входа где-то в глубине.
