Режиссер Фатих Акин: Моя страна совершила преступление и не отрефлексировала его

Вчера прилетел ночью и пошел гулять по Москве. Дошел отсюда (мы находимся в Lotte Plaza на Арбате - Прим. авт.) до Кремля. Всего минут двадцать шел, недолго. Меня пугали московскими расстояниями, а у вас все оказалось близко.

Один? В Москве ночью гуляли?

Ну да, а что такого? По-моему, безопасный город. Вам так не кажется? Ну, по сравнению с Мексико-сити, например.

Ну, вы человек отважный. Этот вывод вообще-то следует из вашей последней работы. Вы не только подняли сложную тему, но еще и освоили новый жанр – двух зайцев одним ударом. От скромных драм о человеческом саморазрушении вы перешли к эпическим, о массовых катастрофах?

Мне нравится экспериментировать. И смешивать мой собственный авторский стиль с жанром. Я уже несколько раз позволял себе такие эксперименты в прошлом.

Да, ваш предыдущий игровой фильм «Душевная кухня» был комедией.

Вот! Я попробовал себя в комедии. Но еще в «На краю рая» я прикоснулся к такому жанру, как фильм-расследование, фильм-поиск. Все происходит как в квесте, нужно преодолевать все новые обстоятельства. Я еще тогда задумался, что хочу снять какое-то такое кино, о поисках, нечто в духе историй Раймонда Чандлера.

В фильме «Шрам» мне открылась возможность поднять тему, важную для меня и моей страны, и раскрыть эту тему средствами того кино, на котором я вырос. А вырос я на вестернах. Фильмах Дэвида Лина, «Докторе Живаго», например. И конечно, фильмах Элиа Казана, повлиявших на меня больше всего. Я очень люблю открывать через кино мир. Для меня кино не только искусство, это еще и путь к новому знанию.

А что нового вы узнали на этот раз? И что оказалось самым сложным в съемке эпической драмы?

Мне по-настоящему понравилось работать над костюмным историческим фильмом. Рассматривать фотографии, читать архивы. А потом воссоздавать и подделывать, ведь фильм — это подделка реальности. И это было так прекрасно.

Вы спросили, какой был главный выученный урок? Неважно, делаешь ты большой фильм или маленький, с кучей вставных эпизодов или без них, ты не должен потерять интимность своей истории, свою собственную с фильмом близость.

Я как раз хотела спросить вас, что проще: сделать большой фильм с большим бюджетом (бюджет «Шрама», при участии «Марс Медиа» Рубена Дишдишяна, составил 16 миллионов долларов. — Прим. авт.) или маленький с маленьким?

Каждый фильм труден. Нет, конечно, каждый может снять свое кино на айфон. Просто, поскольку это мой седьмой фильм, для меня это уже было бы странно, я уже должен придумать что-нибудь посерьезнее. Но вообще с большими и с малыми формами одинаковые проблемы. Тебе нужно точно знать, что ты хочешь снять, почему и для кого.

А почему вы сняли «Шрам» и для кого вы его сняли?

Потому что тема геноцида армян в 1915 году в Турции волновала меня всю жизнь. Я турок, моя страна совершила преступление и не отрефлексировала его. У каждой культуры и каждой нации есть преступления, вопрос в их способности признаться и попросить прощения за содеянное.

Но вы же выросли в Гамбурге? Вы никогда не ходили в турецкую школу, где вас учили, что никакого геноцида не было? Как вы подошли к этой теме?

Ну да, я вырос в Германии. Но я все равно всегда был тесно связан с Турцией: мои родители турки, ближайшее окружение, диаспора. И я видел, как турки боятся говорить об этом геноциде. Почему я снял такой фильм? Это вызов их молчанию. Я часть гражданского движения, цель которого — вывести геноцид армян из списка табуированных тем.

Вы можете вспомнить, когда впервые услышали о геноциде армян?

Довольно поздно. Я был тинейджером. Услышал уже не помню откуда — и не поверил. Турки могли сделать такое? Мы, душевные, теплые, открытые люди? Мы, так не похожие на немцев, которые убивали евреев? Но когда я увидел, как мое ближайшее окружение реагирует на мои вопросы, я понял, что здесь есть подвох...

И даже ваши родители?

И даже они. Хотя после фильма они больше не отрицают факт геноцида.

То есть вы поменяли мнение собственных родителей? Это дорогого стоит!

Дорогого! Мне стоило шестнадцать миллионов! (Смеется.)

Все это очень похоже на то, что сейчас происходит у нас в стране: на Украину отправляют российских солдат, официально это отрицая. И что же, ваши родители поняли, что их всю жизнь обманывали?

Ну да, поняли. Не только благодаря фильму, впрочем. Они сейчас живут в Турции: когда они вышли на пенсию, то вернулись домой. Политический климат в Турции постепенно меняется к лучшему. Немножко. Шаг за шагом. Изменения начинаются с разговоров людей на улицах. Хотя это все равно происходит очень медленно. И реакция большинства на «Шрам» была плохой.

Правда? Фильм уже вышел в Турции?

Да, он был в прокате. В самом, по-моему, ограниченном из всех ограниченных прокатов. Власти рассудили так: «Мы, так и быть, покажем фильм, поскольку, если мы запретим его, будет международный скандал, а нам этого не нужно». Но дистрибьюторам пришлось тяжело: фильм никто не хотел брать. В итоге он прошел вообще без рекламы. Без постеров. Фильм, который так легко воздействует на зрителя на эмоциональном уровне, такой доходчивый, не показали широкой публике. Это был самый тихий релиз моего фильма в моей стране за всю мою карьеру. Многие турки даже не знают, что я его снял. Это при том, что в Турции меня знают все. Знают и любят. Прежде я не мог выйти на улицу в Стамбуле, меня останавливали каждые пять минут и просили сфотографироваться. После выхода «Шрама» ситуация изменилась: теперь я могу гулять спокойно (смеется).

То есть вы теперь персона нон-грата?

Ну что-то вроде того. Но знаете, что самое любопытное? Что больше всех меня невзлюбили те, кто не видел ни одного моего фильма. Просто услышали, о чем «Шрам», и невзлюбили. Если раньше, по их мнению, я показывал европейцам, как прекрасна Турция, то теперь я порочу страну. Мне, впрочем, плевать. Потому что любовь этих людей нужна мне еще меньше их ненависти. Они большинство, масса, толпа. А я никогда не буду с большинством. Такая у меня судьба.

Ваша ситуация поразительно похожа на историю с «Левиафаном» Андрея Звягинцева: когда после выхода фильма большинство, зомбированное государственными телеканалами, бросилось обвинять его в том, что он снял «антироссийский фильм».

К сожалению, я совсем не знаю, что у вас тут, в России происходит. Я даже «Левиафана» еще не видел, он не выходил в Германии. Судя по всему, это очередное «нет пророка в своем отечестве». Я могу говорить только про себя. Я люблю Турцию. По-настоящему. А сегодня уже появились сообщества, заявляющие, что я всегда очернял страну и что даже «Головой о стену» — «антитурецкий». Женщины бросились кричать: «Мы не такие! Мы не проститутки!» В общем, что тут скажешь: я снимаю кино не для того, чтобы угодить кому-то. Если бы я хотел только ублажать зрителя, то стал бы комедиографом.

С другой стороны, в Турции людям промывали мозги и оболванивали последние сто лет. Так что спасибо хотя бы за то, что сегодня со мной не борется правительство: фильм не запрещают, не вводят официальных ограничений, меня никто не преследует. А консервативное большинство — ну да, оно меня возненавидело. Но я повторю то, что уже сказал. Есть строчки из турецкой поэмы: «Мы никогда не будем принадлежать большинству, мы никогда не станем его частью. Мы всегда будем меньшинством». Звягинцеву пожелал бы говорить то же самое.

В результате для кого вы сделали этот фильм?

Наверное для тех, на кого он воздействовал. Чье мнение смог поменять. Как он поменял мнение моих родителей. Кто-то ведь признал: «Да, геноцид армян был». Это уже важно. А фильм способен на большее: если бы его промоутировали как блокбастер, он мог бы вообще изменить ситуацию в стране. Я сделал попытку изменить мир. Это оказалось сложным, потому что мир не хочет меняться.

Но, с другой стороны, вы получили любовь и поддержку такого количества армян по всему миру. (Продюсеры фильма с российской стороны — Рубен Дишдишян и Арам Мовсесян; актер Симон Абкарян — француз армянского происхождения. Прим. авт.)

Вообще-то, я и от армян я слышал много критики. Многим чего-то не хватило, какие-то мои армянские знакомые спрашивали меня: «А почему вы не упомянули это обстоятельство?» Не знаю даже, как объяснить людям, что фильм вообще-то не документальный и не был сделан как пособие для изучения геноцида армян в 1915 году.

Но вы сейчас в курсе жизни армян, их проблем?

Нет, не могу так сказать. Ну да, у меня есть друзья-армяне, друзья-турки, друзья немцы, я не выделяю армян в какую-то специальную категорию.

А вы слышали о случившемся в Гюмри?

Нет, а что случилось?

Видите, как получается: вам никто даже об этом не сказал. Солдат с российской военной базы расстрелял армянскую семью из семи человек. Россия тоже пытается скрыть обстоятельства трагедии — от вас, например.

И в самом деле, удивительно, что я ничего об этом не знал. Что я тут могу сказать? Ужасно. Я только что прилетел в Москву после премьеры в Ереване. Там было очень тепло и уютно, мне оказали такой радушный прием. В Турции, кстати, все были шокированы фактом ереванской премьеры. Но никак не прокомментировали. В прежние времена был бы скандал. Мне приятно, что ситуация в моей стране меняется в лучшую сторону. Желаю и вам того же.С