Вадим Рутковский: Рок, стеб, БДСМ и Пригов: революция в теории и в «Практике»
«Переворот» стал первой, незапланированной, но логичной премьерой 10-го юбилейного сезона «Практики». Он родился из выступления студентов Школы-студии МХАТ на «Ночи искусств» в Третьяковской галерее в ноябре 2014-го, когда «брусникинцы» и режиссер Юрий Муравицкий сочинили для проекта «Пригов.text» два эскиза — по «пьесе с пением и поруганием зала» «Я играю на гармошке» и «радиотрагедии для двух репродукторов» «Революция». Теперь то действо — расширенное, дополненное, отшлифованное и отточенное — превратилось в «Переворот», возвращающий в «Практику» и молодых артистов, чьи учебные работы стали полноценным репертуарным спектаклем «Это тоже я», и Дмитрия Пригова (1940–2007), активно участвовавшего в жизни и деятельности «Практики» со дня ее основания. В рок-оперу, напоминающую о тоталитарной иронии в формате Laibach. В спектакль, обладающий и художественной, и социальной значимостью (уже второй — после «Что делать» в БДТ — в этом сезоне).
«Банда Брюса»
О том, чем так прекрасен курс, о котором уже года три с восторгом говорит просвещенная общественность, нам рассказывал сам мастер, Дмитрий Брусникин, накануне премьеры «Конармии». Я к восторгам относился не без скепсиса, но именно после «Переворота» сдался и признал новых артистов лучшими из молодых. В фантазии по кровавым мотивам Бабеля, равно как и «Втором видении», предыдущем совместном проекте студентов и режиссера Максима Диденко, преобладало коллективное тело «брусникинцев», пластическая сила и отчаянность. Свидетельством «коллективного разума» курса были «Это тоже я», коллекция внимательных и язвительных наблюдений за современниками, «Выключатель», умно и легко сплетавший семь пьес Максима Курочкина, и драматургический опыт «Место действия. Тексты», в рамках которого ребята самостоятельно написали по пьесе. В 90% случаев эти дебютные опыты непрофессиональных сочинителей оказались замечательными; жаль, что читки были разовым событием театральной лаборатории СТД, поэтому опишу здесь — для истории — один исключительный гэг на горячую тему. Видеозапись встречи Валентины Матвиенко с крымскими детьми-сиротами «брусникинцы» сопроводили собственным текстом, вложенным в уста нынешней председательницы Совета Федерации: «Это ваши родители проголосовали за присоединение Крыма».
Не буду обзывать «Переворот» «самой зрелой на сегодня работой» — в ней с лихвой наглости, драйва и настоящего рок-н-ролла, применительно к которым слово «зрелый» неуместно, но это большой (пусть и играющийся на крошечной сцене) синтетический проект, где и тело, и ум, и честь с совестью — в единении.
Полусерьезные, всегда с игрой и издевкой, тексты Пригова сегодня звучат подозрительно актуально: ще не вмерла вязкая советская среда, наоборот, оказалась не отвратительным пережитком, с которым покончили революционные перестроечные годы, а одной из голов вечной, неистребимой обывательской гидры. И вот, например, стишок, опубликованный в том же сборнике, что и использованная в «Перевороте» пьеса «Я играю на гармошке», звучит этаким вневременным ироничным сколком с вполне серьезных (выстраданных, мля!) переживаний российского обывателя: «Вот я маечку стираю / А кто-то воду отключил / Так чего ж я так стараюсь / Можно и в старой походить / Пусть они там, иностранцы / В белых там воротничках / Ходят на люди, на танцы / Ну а мы — простой народ».
Актеры — все в очечках и отутюженных костюмчиках, с ручками в нагрудных карманах, не рок-банда, а образцово-показательный коллектив государственного учреждения — кладут приговские тексты на музыку (очень, кстати, хорошую — я бы мечтал включить диск с саундтреком спектакля в свою фонотеку), извлекают рок-энергетику из самих слов. Начинают с разминки, короткими стихами, продолжают задирающей зал пьесой «Я играю на гармошке», завершают «Революцией». Всё в согласии с мудрейшим заветом одного американского классика: если начинаете барабанным боем, заканчивать надо атомным взрывом.
Цитата из пьесы
Вася: Ладно (смотрит вокруг, вспоминает.) Ничего. Давай, споем. Я играю на гармошке... (к залу) Все вместе. Раз, два — начали! Я играю на гармошке у прохожих на виду... Еще раз! Дружнее! Я играю на гармошке... (Зал поет.)
(К какой-то старушке, которая привлекла его внимание.) Что, бабуся, весело? Смешно?
Бабушка: Смешно, сыночек, смешно.
Вася: А чего ж это так тебе смешно?
Бабушка: Смешно, сыночек, смешно.
Вася: Пойдем, бабуся, на сцену. Там еще смешнее будет.
Бабушка: Ой, да что ты, сыночек.
Вася (выводит старушку из ряда и подталкивает к сцене): Идем, идем. Не бойся, бабуся, все будет в лучшем виде.
Бабушка: Да что ты, сыночек.
Вася: Ничего, бабуся, ничего. (Выводит ее на сцену. Петя и Коля берут ее за руки.)
Бабушка: Чтой-то, сыночки, вы делаете?
Вася: Ничего, бабуся, ничего. Смеяться будем. Может, тебе платьице мешает? Так мы его мигом. (Начинают стаскивать с нее платье.)
Бабушка: Ты что это, сыночек? Стара я уже.
Вася: Ничего, бабуся, мы поможем.
Бабушка (начинает странно подергиваться всем телом): Ой! Ой! Ой! Ой!
Вася: Все, бабуся, будет в лучшем виде.
(Старушка дергается все сильнее и поспешней, потом обмякает и повисает на руках у Пети и Коли.)
Петя: Что это она?
Коля: Померла, может?
Вася (крадучись подходит к старушке, смотрит): И точно. Померла, падло. Давай-ка смываться».
