«Новая жизнь старых мастеров»: как живопись XVII-XVIII веков превратилась в квест
Многие идут посмотреть «Новую жизнь старых мастеров» ради Сурбарана и его «Младенца Христа» — скромной по размерам картины, представленной в увеличенном формате на всех растяжках и афишах выставки. А меж тем ее «испанский» зал хорош не столько разрозненными жемчужинами вроде картин того же Франсиско де Сурбарана или одного полотна Эль Греко, сколько тем, что вся экспозиция — живописный учебник по истории и нравам, царившим в стране в XVII–XVIII веках. Тогда Испания переживала далеко не золотой век своего развития. «Как сказал писатель Карел ван Мандер, искусство процветает там, где есть богатство. В Испании в то время, когда были написаны представленные в зале работы, все богатство было сосредоточено в руках церкви и чиновничьего аппарата, поэтому все картины экспозиции принадлежали либо церкви, либо государственным мужам. Соответственно, изображены либо религиозные сцены, либо парадные портреты значимых государевых людей. В каждой картине так или иначе отражено интенсивное религиозное чувство испанцев XVII–XVIII веков», — рассказывает наш гид, историк-искусствовед, старший научный сотрудник Отдела старых мастеров ГМИИ им. А. С. Пушкина Василий Расторгуев. Он просит нас подходить к полотнам как можно ближе: незнание всех деталей исторического контекста, который раскрывает особый смысл буквально каждого мазка, компенсируется умением зрителя наблюдать, замечать и расшифровывать символы.
«Взгляните на эту руку, на эти старческие складки. На нее даже немного неприятно смотреть — это не художественная отрисовка, а препарирование модели, — говорит Расторгуев, указывая на портрет Антония-Отшельника кисти Хусепе Де Риберы, написанный в первой половине XVII века. — Вот в этом и специфическая испанская натура, и их страстная живопись. Чтобы ее понять, ее нужно сперва полюбить». Инквизиция, поясняет искусствовед, в то время работала в Испании на полную мощность, и именно она диктовала стиль изображений, причем директивы были довольно дотошно составлены, вплоть до того, изображать ли Христа распятым на кресте тремя или четырьмя гвоздями. Все святые, которых можно увидеть в «испанском» зале, буквально умирают: этот удручающий реализм в изображении телесных дефектов людей, одержимых самоограничением, и пятен крови на челе Христа имеет цель напугать зрителя, заставить его поверить в муки и узреть величие духа.
Совсем иной пафос в изображениях Девы Марии с младенцем Христом. «Рядом с кормящей Марией стоит сосуд, доверху полный воды, — он символизирует крещение, а также непорочность и чистоту Марии. А яблоко, лежащее рядом с этим сосудом, напротив, напоминает историю об Адаме и Еве», — истории, рассказанные гидом, превращают каждую картину в поле для размышлений и заражают энтузиазмом самостоятельно пройти каждый холст как квест, попытавшись найти и разгадать все символы до единого.
