Кирилл Клейменов, директор информационного вещания: Пожалуй, по вопросам пульпита я уже могу немного проконсультировать
Автор ~ Лариса Крымова
Я бы ни за что не посадил в эфир такого ведущего, каким был сам 22 года назад. Еще до Первого я начал работать в программе «Доброе утро». Один день на подготовку, — а я же с радио пришел, там можно вести программу и крутиться в кресле, параллельно что-то делать. В общем, моторику я совершенно не контролировал. Тем не менее после тракта (прогона. — Прим. ред.) меня выпустили в эфир, сказав напоследок: умоляем, только держи себя ногами, ногами себя держи покрепче, пожалуйста.
Однажды я шел по третьему этажу, где меня схватила за рукав девушка: «Здравствуйте, я хочу у вас работать». Оказывается, она три дня меня караулила у телецентра, потом ей удалось попасть внутрь. Да, наверное, это самый экзотический способ, каким люди пытались оказаться в дирекции информационных программ. Мы ее в результате взяли. Как и на всех, кто здесь работает, на меня тоже постоянно выходят люди, которые пытаются попасть в эфир всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Самым немыслимым способом на меня пытался воздействовать один мой знакомый, который поставил передо мной сумку с деньгами. Я его послал.
Одно время я менял номера телефонов, потому что они обязательно попадают в руки случайных людей или сумасшедших. Но помогает ненадолго, так что менять перестал. Мой номер совпадает с номером одной стоматологической клиники, разница только в префиксе, и много чудесных моментов стало у меня с тех пор, как клиника начала работать и ночью тоже. Пожалуй, по вопросам пульпита я уже могу немного проконсультировать.
Трудно сказать, узнают ли меня на улицах. Жена говорит, что да. Но я уже давно не в регулярном эфире, так что это такое узнавание: где-то я вас видел, может, в одном подъезде живем.
Автограф я брал лишь однажды — у Михаила Боярского, для младшего брата моей бывшей жены. Мне был 21 год.
Пожалуй, ничего принципиально нового на телевидении уже придумать нельзя. Никакого нового жанра. Но то, что мы делали 10 лет назад, сильно отличается от того, что мы можем делать сегодня — даже в рамках одного жанра. А еще через 10 лет мы посмотрим на сегодняшнее и скажем: ну это ж надо было! Но нет у меня желания и времени размышлять о будущем телевидения, потому что голова постоянно забита сегодняшним. Прямо забита под завязку.
Последний повод для профессиональной радости был у меня вчера, когда я отсматривал материал дня нашего проекта «Правнуки победы» и вдруг одна девочка стала рассказывать про своего прадеда, спасшего Маресьева. Сначала я не поверил — семейные истории обросли легендами, да и дети совсем маленькие. Но в следующем кадре девочка достала газету, где описана история ее прадеда и как Маресьев после войны к нему приехал. Чисто случайно нашлась такая история.
По-настоящему счастливым я себя чувствовал, когда мы стартовали с благотворительной акцией в помощь тяжело больным детям и увидели отклик. Это было еще до проекта с «Русфондом». История родилась внутри дирекции информационных программ, мы запустили марафон — и люди откликнулись, пошли деньги, все заработало, такая энергия в этом забилась.
Единственная программа, которую я регулярно смотрю на другом канале, — это Top Gear; для меня это один из способов снятия стресса. И есть только одна вещь, которую я могу бесконечно пересматривать на YouTube, — гол «Спартака» в ворота ЦСКА.
Уверен, что от ведущего программы очень многое зависит, он может все обрушить и все вытащить. Лучший ведущий на нашем телевидении, наверное, Ваня Ургант, хотя... Нет, все-таки Ваня Ургант.
Когда я ухожу с работы, я смотрю на часы не чтобы узнать, сколько времени, а чтобы понять, спят ли уже дети или еще есть шанс их увидеть. Обычно уже спят.
Проекты, которые ты смотришь и ловишь себя на мысли, что и сам бы хотел поучаствовать, — это что-то экстремальное, «Большие гонки» или «Форт Байярд». Но не «Ледниковый период». Мне кажется, что на льду у меня разъедутся ноги и ни один доктор меня уже не сошьет. Люди в «Голосе» меня восхищают, особенно потому, что сам я, к несчастью, петь не умею.
Я никогда не терялся в коридорах «Останкино», но потерявшихся выводил не раз.
Я не прислушиваюсь к мнению своих близких по поводу работы. Мне вообще не хотелось бы обсуждать с ними работу, но понятно, что бывают ситуации, когда они не могут сдержать эмоции или считают важным высказаться. Нет, я с уважением отношусь к их мнению, но я им не руководствуюсь.
Я уже не радуюсь неудачам конкурентов, хотя грешен — раньше радовался. Сейчас я понимаю, какой болью эти неудачи в них отзываются.
Книга, которую я очень люблю, — «Любовь во время чумы» Маркеса. По сравнению с тем, что было раньше, последние 10 лет я читаю мало. Просто физически не хватает времени, а скорочтением я не владею. Да и читать так художественную литературу — все равно что вводить еду внутривенно. Белки, жиры и углеводы, но вкус-то где?
Жизнь такая, что год за три, поэтому я не знаю, что будет через 20 лет. Если бог даст здоровья, я хотел бы быть полезным и нужным. Я в курсе, что есть и остальной мир, помимо телевидения, и мне кажется, что я еще недостаточно его исследовал. Я привык полагаться на собственные силы, и спортом всегда занимался индивидуальным, не командным. Это меня научило принимать решения и отвечать за них. Но здесь я очень хорошо себя чувствую командным игроком, мне это нравится, мне не сложно делиться и радоваться чужому вкладу в наш успех. И мы тут все адски пашем, потому что мы первые. Вот адски совершенно, название канала нас обязывает.
Читайте также в спецпроекте «Первые на Первом»:
Константин Эрнст, генеральный директор Первого канала: Оказалось, не все, что нравится мне, нравится аудитории
Сергей Титинков, руководитель дирекции кинопоказа: Мы не до конца знаем нашего зрителя. Уверенности нет никогда, есть расчет и надежда
Юрий Аксюта, главный продюсер музыкального и развлекательного вещания: За дверями «Останкино» скрывается вселенная бесконечного стресса
Дмитрий Ликин, главный художник Первого канала: Я почти всегда смотрю телевизор с выключенным звуком
Алексей Шмаков, директор оформления эфира: Эта работа научила меня говорить «нет»