Вадим Рутковский:  Кровь, песок и спящие солдаты: Каннский фестиваль перешел экватор

Всем привет!

Каких только рифм не бывает. В нынешнем Канне в нескольких фильмах дети носят странные имена: герои Эммануэль Берко и Венсана Касселя в «Моем короле» называют ребенка Синдбадом (во второй части «Тысячи и одной ночи» Мигеля Гомеша Синдбад — старик-бандит, сдающийся полиции под восторженные приветствия толпы), в фильме Цзя Чжанке «Горы могут отступить» деловитый «новый китаец», скупающий за бесценок угольные шахты, дает сыну имя Доллар. Я очень этому фильму симпатизирую — и потому что начинается и заканчивается он песней Go West лучшей группы всех времен и народов Pet Shop Boys, и потому что снят в жанре семейного киноромана, охватывающего временной промежуток с 1999 по 2025 год, и потому что это самый обаятельный конкурсант — теплое высказывание на вечные темы от «люди встречаются, люди влюбляются, женятся, люди расстаются навсегда» до «планета вертится круглая, круглая, взмах крыльев бабочки на одном континенте отзывается колыханием листьев на другом», формалистское и изобретательное. Цзя использует разные техники съемки и форматы кадра. Храня верность мозаичной структуре, не повторяется, не впадает в кризис, легко может быть и лиричным, и политичным, комиком и трагиком, бытописателем и мастером эпического жанра.

Его сосед в конкурсе — «Убийца» (Sicario) Дени Вильнева (о разноплановости этого режиссера я упоминал в этом превью Каннской программы), жестокий триллер, сделанный с фантастическим профессионализмом. Эпизод, в котором кортеж фэбээровских машин пересекает границу с Мексикой, чтобы экстрадировать главаря одного из наркокартелей в США, или секретная вылазка бойцов ЦРУ сквозь потайной туннель — образцы кинематографической динамики и режиссерского мастерства. Оператор Роджер Дикинс видит в земных пейзажах космос, электронный саундтрек Йохана Йохансона (номинировавшегося на «Оскар» за музыку к «Вселенной Стивена Хокинга») сотрясает небо и землю. В плане оригинальности истории (женщина-агент в исполнении Эмили Блант оказывается внутри кровавой заварухи или, если хотите, на дне волчьей ямы — о земле волков говорит сотрудничающий с ФБР мексиканский киллер Бенисио дель Торо, не меньший зверь, чем те, на которых с его помощью охотятся американцы) всё гораздо скромнее.

Двойные игры защитников закона, месть, разъедающая как рак, цинизм добра и хмель зла — темы петые-перепетые, плюс сюжет лаконичен настолько, что уместится на странице; никаких особых твистов (не считая разве что немыслимой для Голливуда жестокости). То же касается и взгляда на Мексику — страну без закона и правил, где человеческая жизнь дешевле требухи: такую Мексику Канн уже не раз видел в фильмах Амата Эскаланте раньше, такую Мексику в этом году рисует его не слишком талантливый эпигон Давид Паблос, режиссер «Избранных», участвующей в «Особом взгляде» драмы о насильственном обращении несовершеннолетних девчонок в шлюх. Но высочайший постановочный класс «Убийцы» искупает драматургическую простоту. На финальных титрах попытался найти общий знаменатель, объединяющий фильмы Вильнева — если он и есть, то это изощренная работа с пространством, гиперреализм, мутирующий в сюр.

«Особый взгляд», скорее, утомляет: благородна, но банальна «Западня» филиппинца Брильянте Мендозы, панорамирующего существование жителей «города палаток», обескровленных тайфуном. Только желанием расширить географию программы можно объяснить присутствие в ней индийского фильма Masaan. Ну что это за фильм, если самое интересное происходит в зале: один зритель включил айпад, другие терпели молча, пока, наконец, сосед нарушителя не попытался вырвать источник света и расколотить об голову подонка. Но про один «особовзглядовский» фильм точно можно сказать, что он должен был быть в конкурсе. Это «Сиятельное кладбище», «Кладбище королей» (Cemetery of Splendour) или, как в оригинале, «Любовь в Кхонкэне» (Rak ti Khon Kaen) Апичатпонга Вирасетакула, магнетическое зрелище о военном госпитале, построенном на месте старой школы и древнего кладбища королей, о солдатах в сказочной коме, перемещении душ и игре света. Фильм и герметичный, закрытый для западного взгляда, и универсальный. Приведу один пример: пожилая героиня Дженджира (не профессиональная актриса, но реальная женщина, истории которой режиссер уже посвящал короткометражку Cactus River) вместе с неожиданно очнувшимся солдатом (греза это или реальность, в киносновидении Апичатпонга никогда не разъясняется) приходят в мультиплекс и смотрят нарезку из треш-хоррора Iron Coffin Killer — после финального титра в зале зажигается свет, зрители встают и вытягиваются перед экраном в струнку. То, что я считал как метафорическую киномолитву, акт священного поклонения кино, имеет прозаическое объяснение: в тайских кинотеатрах перед сеансами звучит национальный гимн. У Апичатпонга гимна не слышно: фильм замышлялся как горькая, «рожденная из отчаяния», рефлексия о душной, политически и социально неблагополучной стране. Парадокс в том, что просмотр доставляет чистое удовольствие; этот сказочный трип ласкает взгляд и слух, он полон чудного (ударение можно ставить на любой слог) юмора, и даже если мы считываем в лучшем случае 20% заложенных мотивов (примерно настолько мы используем и свой мозг), этого достаточно, чтобы признать картину Апичатпонга магической.