Виктория Исакова & Евгений Цыганов: В двух словах
Исакова: Ты бы поддержал публично какого-нибудь кандидата в президенты, если бы он тебе нравился?
Цыганов: Нас так воспитывали, что художник должен быть подальше от власти. У нас разные задачи. Власть разделяет, определяет границы. А искусство эти границы разрушает. Так что чем дальше от этого всего, тем лучше. В первую очередь для себя же.
Исакова: И я бы не стала, это адская ответственность. Ты понимаешь, что люди тебе доверяют, и берешься сказать, что тот парень – самый крутой.
Цыганов: Да, и что он не сойдет с ума через два года… История про «поддержать» называется «работать селебой». Я это не люблю.
Исакова: Глядя на тебя, не скажешь, что ты селеба. Почему у тебя нет инстаграма? У тебя же есть телефон. Давай я тебе его заведу.
Цыганов: Слушай, я готов выйти из фейсбука, удалиться из «Контакта», просто чтобы не морочить себе мозг. Я человек зависимый, увлекающийся. У меня украли айфон, и я решил к этому больше не возвращаться. Утомляет. Я купил «нокию» с фонариком. Иначе все время проводишь в виртуальном пространстве.
Исакова: А я все время там провожу. Скажи мне, ты экспериментируешь над собой?
Цыганов: Мне кажется, что вся наша жизнь – это немножко эксперимент.
Исакова: Театр для тебя – это эксперимент?
Цыганов: Это вызов, да. Это изначально заложено в том, чем мы занимаемся.
Исакова: Но все равно же ты идешь сначала известными ходами, а как это дальше разовьется, зависит от тебя.
Цыганов: Да ладно, что ты мне говоришь? Ну, идешь ты к Мирзоеву в этот свой «Вишневый сад» – какими ты известными ходами идешь?
Исакова: Это эксперимент.
Цыганов: Или Вырыпаев мне говорит: «Давай за пять дней сделаем спектакль». И мы на пять дней едем в Ленинград, репетируем спектакль, чтобы потом его показать. Один раз. Но я бегу за ним, потому что понимаю: мне никто никогда такого не предлагал.
Исакова: Шестеро детей – это эксперимент?
Цыганов: Это эксперимент надо мной. Это эксперимент какого-то промысла. Я слышу, как люди говорят: «А зачем? А на фига?» Но я восхищен моими детьми. Они круче меня. Они потрясающие ребята.
Исакова: Ты часто злишься?
Цыганов: Мне режиссер Деклан Доннеллан сказал, что во мне отсутствует ярость и это мой недостаток как артиста.
Исакова: Тебя невозможно вывести из себя?
Цыганов: Надо быть со мной в очень близких отношениях, чтобы достучаться. Потому что в нас попадает только то, чему мы безусловно открыты.
Исакова: Ты, безусловно, закрыт, это очевидно…
Цыганов: Не знаю, я не готов себя анализировать. Но мне говорили, что мне очень идет работать с актрисой Викторией Исаковой, чувствуется, что мне становится интересно, я включаюсь.
Исакова: Ты помнишь, как мне сказал на съемочной площадке: «Давай ты прекратишь наигрывать»?
Цыганов: Наверное, поэтому ты так здорово сыграла.
***
Исакова: Как ты думаешь, кому на Руси жить хорошо?
Цыганов: Я думаю, дуракам. Мне отец с детства говорил: «Ты можешь не читать книги, ты можешь не заниматься образованием…»
Исакова: Это как у Бомарше: «Умный никогда не станет спорить с сильным». Вот это – политика. Иван-дурак – это очень удобная позиция. В нашей стране хорошо, когда никуда не лезешь.
Цыганов: На самом деле мы не обязаны жить хорошо. А что такое – на Руси жить хорошо? Хорошо – это у нас же считается богато, классно. Хорошо – это гармония, умиротворение. Но это ведь не к нам, это другая культура. У нас православная культура – она про страдание, понимаете. У буддистов – она про равновесие.
Исакова: Ну а тебе хорошо жить на Руси?
Цыганов: Да мне ужасно. И не только на Руси. Меня и в Париже может скрутить, и в Амстердаме.
Исакова: Потому что ты рефлексирующий?
Цыганов: Да меня может так накрыть... Читать дальше >>
***
Исакова: О чем ты мечтал как режиссер, когда делал спектакль «Олимпия» в Театре Фоменко?
Цыганов: Закончить.
Исакова: Ты много играл в спектаклях, в кино снимался, бывало же, что приходишь на съемочную площадку и понимаешь, что режиссер никак не может тебя сориентировать, помочь?
Цыганов: Да чем тебе может помочь режиссер? Он не обязан тебе помогать.
Исакова: Я не об обязанности. Я про разницу: ты чувствуешь, с кем тебе в кайф, и магия случается, а у посредственного режиссера никакой магии не происходит. Бывает же такое?
Цыганов: Про магию я бы отдельно говорил. Понимаешь, существуют вещи, которые я чувствую, но они для меня необъяснимы.
Исакова: Когда смотришь и не понимаешь, как это сделано?
Цыганов: Да, но совсем редко можно поймать себя на том, что ты внутри этого. Эти моменты длятся секунды. Со мной недавно так было: я стою на сцене в спектакле «Безумная из Шайо», держу в руках отражатель, передо мной летают тени, играет музыка, гаснет свет, и я вдруг понимаю, что я внутри чего-то сумасшедшего. Павел Семенович Лунгин как-то сказал: «Кино – это когда бабочка пролетает в кадре. Нужно просто вовремя включить камеру».
Исакова: У нас была такая магия на съемках «Острова»... И вот ты садишься в кресло режиссера. И уже другие люди ждут, сотворишь ли ты чудо.
Цыганов: Это не я. У нас в театре есть спектакль «Одна абсолютно счастливая деревня». Петр Наумович Фоменко говорил: «Вы знаете, я смотрю и не понимаю, как это сделано». А это он сделал! Художник – это проводник.
Исакова: Ты все-таки не хочешь честно отвечать на мой вопрос. Ты все говоришь: «Это не я, это не он, это вовремя включить камеру», но я на самом деле четко знаю, что будто по запаху нахожу людей, с которыми эту магию смогу получить или сделать вместе. Я себя ими окружаю. Режиссеры, партнеры и так далее.
Цыганов: История «Олимпии» – это череда случайностей. Мухина написала пьесу, которую не восприняли, а мне понравилось. Мне говорят: «Может, ты и поставишь?» – «Вы мне не дадите», – говорю. А они: «Да нет, ставь». Я прошу: «Можно, я хотя бы перечитаю разок, перед тем как дать ответ?» Перечитал, в голове что-то такое сложил. Прошла, наверное, неделя. Я что-то сочинял, понимая, что не знаю, куда ступаю, за этой дверью темнота и туман. Однажды днем я уснул на кровати дочери и проснулся со словами «Да идите вы в жопу». Я засыпал в диалоге с людьми, которые мне задавали вопросы: «Кто ты такой?», «А имеешь ли ты на это право?» И вот когда я сказал: «Да пошли вы...», решение было принято. За магию я не отвечу. Но мне эта пьеса дорога. В ней много меня, много моей семьи, я знаю это время, там есть мой брат, там есть мои родители, моя бабушка.
Исакова: А в тебе много от того времени осталось?
Цыганов: Да я весь из него.
Исакова: Что в тебе советского?
Цыганов: У меня есть подруга, которая меня называет «советский друг». Она не может объяснить, почему так. Это может показаться обидным, но я доверяю этой ее ассоциации. Я вырос в советское время, половину своей жизни провел в Советском Союзе, ходил с пионерским галстуком, однажды меня пытались им задушить.
Исакова: Какую половину? Ты родился в 1979-м.
Цыганов: Ну не половину… Двенадцать лет. Мы все советские люди. Мы – результат. Мы – осколок огромной, жестокой, но мощной империи. Когда мы поступали к Фоменко на курс, Петр Наумович спрашивал: «А где вы учились?» – «Ну, я училась во МХАТе два года, но это неважно», он говорил: «Нет, это важно, почему вы пытаетесь это забыть? Это же ваша жизнь, ваш опыт, берите его с собой». Читать дальше >>
***
Исакова: Какая твоя любимая сказка?
Цыганов: «Бременские музыканты».
Исакова: И кто твой любимый персонаж там?
Цыганов: Осел.
Исакова: Почему?
Цыганов: Потому что «Йе, йе-йе, йе-йе».
Исакова: Есть какие-то вещи, без которых ты не можешь?
Цыганов: Я бесконечно все теряю: одежду, телефоны, ключи. Но с одной вещью не расстаюсь уже двадцать лет.
Исакова: Что это?
Цыганов: Это мексиканский Fender Stratocaster, который мне купили родители.
Исакова: Гитара?
Цыганов: Да, мне ее подарили на шестнадцатилетие. По тем временам она стоила немыслимых денег. Лет в семнадцать я решил, что сбегу в Санкт-Петербург. У меня была личная драма. Я решил устроиться там дворником и поступать в театральный вуз. Я уже ехал на Ленинградский вокзал, с собой трусы-носки, и понял, что не могу уехать по одной причине – я забыл гитару.
Исакова: За что тебе стыдно?
Цыганов: Мне стыдно за большое количество вещей. Как правило, это касается моих отношений с людьми.
Исакова: Мне вот обычно ужасно стыдно бывает за какие-то халтуры.
Цыганов: Ты вообще работяга. Я тебя за это очень уважаю. Я помню, в ГИТИСе внизу было такое место, называлось «Анчар». Люди поступали для того, чтобы тусоваться там. Они наряжались, красились. А мне очень нравилось, что мы делали на курсе. Репетиции, какой-то процесс. На «Анчар» не хватало времени.
Исакова: А я вот успевала, понимаешь. Я была отличницей абсолютной – плюс «Анчар». Как ты вообще решил стать артистом?
Цыганов: Это было в беспамятном возрасте. С девяти лет я стал работать в Театре на Таганке. Я играл в четырех спектаклях, и однажды у меня случилось дикое отравление. Мне было совсем плохо, а надо в театр. И я смотрю на отца изумленными глазами и говорю: «Ну мне же плохо, я болею». А он говорит: «У тебя спектакль». И это было не про деньги ни разу, а про то, что нельзя подводить людей. Еще там был сок манго в железных банках, для советского времени это было круто – 1988 год шел. И актеры привозили нам жвачки. А на сцене мы ели картошку с хлебом, и это была самая вкусная картошка в моей жизни.
Исакова: За что или против чего ты бы вышел на улицу?
Цыганов: Не люблю толпу. Пьяный могу выйти с любым количеством людей, а на трезвую голову сложно.
Исакова: Чему тебя не научили в школе?
Цыганов: В Щукинском училище мне педагог говорил: «Мы из тебя выбьем улицу». Мне кажется, им это не удалось.
Исакова: Что такое «качество жизни»?
Цыганов: Посмотри на меня – какое качество?
Исакова: Слоуфуд или фастфуд?
Цыганов: Чередование все-таки. Фастфуд вообще отлично.
Исакова: Я просто уже не фастфуд давно.
Цыганов: Ты – да. Мы разные животные.
Исакова: Легче играть на сцене, когда влюблен, или наоборот?
Цыганов: Легче, когда влюблен.
Исакова: Я вообще не понимаю, как это – не влюблен? Что это значит? Ты же всегда влюблен, в кого-то, во что-то. Я – так точно всегда.
Цыганов: Это твоя беда. Мы тебя за это порицаем.
Исакова: А ты считаешь, что у тебя есть профессия?
Цыганов: Мы, может, такие редкие счастливцы, которые могут не называть то, чем занимаются, работой. Когда Гребенщикова спросили, кто он – профессионал или любитель, тот ответил: «Я люблю то, что делаю, поэтому, наверное, любитель». Я в этом смысле любитель.С