Почему Луиджи Манджоне, убивший страховщика Томпсона, стал героем в США. Американист Родион Белькович

Почему в Америке так ненавидят страховщиков?

Речь, конечно, идет не о страховых агентах как таковых. Томпсон был не рядовым сотрудником компании, а ее генеральным директором и в этом смысле представлял собой типаж бессердечной капиталистической акулы, получающей непропорционально большую прибыль в чувствительной для американского общества сфере. То же самое могло произойти с директором какой-нибудь фармацевтической компании. В этой сфере конфликт интересов капитала и потребителей еще более очевиден. Ведь производители лекарств часто вовсе не заинтересованы в профилактике и раннем выявлении заболеваний.

Не заинтересованы они и в массовой доступности новых эффективных препаратов, так как производителю нужно по максимуму использовать временную патентную монополию. Отсюда, кстати, феномен эвергринга — технологий искусственного продления патентной защиты. Но в случае со страховыми компаниями проблема состоит в том, что, по мнению многих, они попросту не выполняют свои договорные обязательства при попустительстве контролирующих органов государства.

Что такое страховые медицинские компании в Штатах, как они работают?

Медицинские услуги в США традиционно относились к сфере частных договорных отношений. До конца XIX века, если вам нужно было пойти к врачу, вы сами и оплачивали полностью его труд.

Изменения начались в начале XX века, когда работодатели начали страховать своих сотрудников. Сама медицина оставалась и остается платной, но ее услуги оплачиваются теперь страховой компанией, в которую работник платит регулярные взносы. Формально платит компания, но понятно же, что эти издержки так или иначе сказываются на заработной плате, то есть работник ощущает эти взносы.

Самая большая проблема на сегодняшний день, которая и стала поводом для трагедии в Нью-Йорке, — это даже не стоимость страхования, а количество отказов со стороны страховых компаний в оплате тех или иных видов медицинской помощи.

Чтобы оставить деньги застрахованных у себя?

Ну конечно. Всякое обращение к врачу есть страховой случай, и доходы компании напрямую зависят от того, насколько часто ей приходится выплачивать компенсацию. Казалось бы, перечень услуг предусмотрен договором. Но его интерпретация находится в исключительной компетенции страховщика. И на практике больной может не получить необходимого ему лечения, которое было предусмотрено страховкой.

Средний по стране показатель отказов — в районе 17%. Однако цифры разнятся от компании к компании.

В случае с компанией, которую возглавлял покойный Томпсон, значение отказов доходило до трети от всех обращений. То есть речь идет не столько о претензиях общества к частной медицине, сколько о том, что люди не получают того, что должны получить, потому что корпорации хотят зарабатывать сверхприбыли. 

Если все настолько плохо, что мешает как-то скорректировать происходящее в этой сфере?

Вопросы реформы системы здравоохранения и страхования возникали в американской политической повестке как минимум с периода правления Франклина Рузвельта. Но даже этот сторонник агрессивного вмешательства государства в экономику не мог себе позволить заговорить о проекте национализации медицины. Для американского сознания это было бы равнозначно введению социализма.

Ведь речь идет об интересах огромного количества врачей, профессионалов, предоставляющих услуги на рыночной основе. Любые намеки на национализацию мгновенно вызывали агрессивный ответ со стороны профсоюза медработников.

В этом смысле система страхования выступила своего рода компромиссом, который и частную медицину не отменяет, и открывает доступ к услугам более широкому кругу граждан. Но доля жителей страны, не имевших страховки, оставалась значительной вплоть до 70-х годов прошлого века. Именно тогда появились государственные программы частичной или полной компенсации стоимости полиса для людей преклонного возраста, для тех, чьи доходы ниже установленного порога, для страдающих отдельными видами заболеваний.

Но самые радикальные изменения были связаны с законодательством, принятым в президентский срок Барака Обамы. Во-первых, это стандартизация минимального пакета услуг. Во-вторых, запрет на увеличение стоимости страховок для тех, у кого уже есть выявленные заболевания. В-третьих — своего рода налог на компании, которые не оплачивают своим сотрудникам страховки.

Стоит ли ждать, что Трамп что-то изменит в сфере страхования?

Не думаю. Проблема, на которую таким жутким образом обратил внимание убийца, все же не имеет простого решения. В США действует почти тысяча медицинских страховых компаний. У государства попросту нет ресурсов на то, чтобы повседневно разбираться в их деятельности и вникать в каждую ситуацию.

Характерно, что и сами граждане, несмотря на все свое недовольство, оспаривают менее одного процента отказов в компенсации.

Серьезная реформа потребовала бы коренной перестройки всей системы на «социалистический» лад, но именно против такого радикализма в духе Харрис и проголосовало большинство американцев на прошедших выборах.

Есть еще одно существенное обстоятельство, препятствующее радикальным изменениям, — это федеративный характер американской республики. Существенная часть вопросов медицины и страхового дела регулируется на уровне штатов, и потому федеральные программы могут встречать и зачастую встречают сопротивление. Но это и позволяет сохранять известную степень гибкости — каждый штат становится своего рода экспериментальной площадкой для разных регуляторных режимов.

Америка так сильно боялась анархистов и коммунистов, а сегодня радикал левых взглядов, убивший страховщика, становится национальным героем. Что происходит с Америкой? Она левеет и радикализируется, в ней больше не любят капитализм?

Я бы не стал говорить о том, что Манджоне — левый радикал. Я полагаю, что симпатия, которую он у многих вызвал, связана как раз с предельной конкретностью проблемы. Она общая для всех, кто пользуется медицинскими услугами, независимо от политических убеждений.

Капиталист, не выполняющий свои обязательства перед гражданином и обществом, и государство, которое ничего не может с этим сделать, — такое не любят ни левые, ни консерваторы.

Манджоне сам — выходец из весьма благополучной семьи, окончил престижный университет. Среди его родственников — сенатор.

Почему тогда на выборах победил Трамп, классово чуждый подавляющему большинству населения США? Как понимать это противоречие в мировоззрении американцев?

В том-то и дело, что Трамп не принадлежит к тем, от кого все действительно устали, — к кадровым политикам, тотально отчужденным от повседневной реальности своих сограждан.

До последних десятилетий политика в США сохраняла момент элитарности — сама логика конституционной организации во многом ее предполагает. Отсюда и традиционная семейственность, клановость, президентские династии. Но эта логика требовала определенного личного этоса — политик должен был соответствовать своему месту.

И если от истеблишмента этого ждать больше не приходится, избиратель предпочитает прямого и простого, грубоватого Трампа идеологизированным речевкам Харрис и Байдена.

Трамп отражает один важный американский миф — миф первопроходца, который самостоятельно справляется с враждебной окружающей средой.  

Можно ли сравнить американскую систему здравоохранения с российской? Где больше шансов дожить до старости — по ту или по эту сторону Берингова пролива?

Больше шансов дожить до старости у людей, которые правильно питаются, занимаются спортом и ведут активную умственную и духовную жизнь.

Вопросы здравоохранения здесь, по моему убеждению, второстепенны. В этом смысле проблемы у нас с Америкой общие. Вся система современной медицины построена на логике механического устранения последствий образа жизни человека в урбанизированном мире.

Поэтому сравнивать эти системы следует не с точки зрения их среднестатистической эффективности, а применительно к общей идеологии организации общества.

Вопрос о частном или публичном характере здравоохранения — политический, он про свободу предпринимательства, индивидуальную ответственность, пределы возможного перераспределения. Российская медицина сегодня ведь тоже существует по страховой модели.

Да, это такая модель, в которой агентом, выбирающим единый пакет услуг, в принудительном порядке выступает государство. Но в конце концов, никаких иных средств, кроме средств, принадлежащих гражданам, у государства попросту нет. 

Вы сами кем считаете Луиджи Манджоне — современным Робин Гудом или хладнокровным убийцей? Можете ли вы чисто по-человечески понять такую ненависть к корпорациям, при которой люди аплодируют преступнику?

Начнем с того, что корпорации — это институты, у них нет собственной воли. Поэтому сравнивать можно только Манджоне и, например, Томпсона.

Насколько последний заслуживал наказания помимо морального осуждения — вопрос открытый, этого мы наверняка не узнаем.

А вот Манджоне почему-то решил, что его интерпретация действительности дает ему право выносить окончательные решения и наказывать виновных. Я такое не могу оправдать.

С другой стороны, нужно понимать, что традиция вигилантизма, индивидуальной или коллективной борьбы против тех, до кого не дотягиваются руки закона, стара как сами североамериканские колонии. Обострение конфликтов в американском обществе всегда вызывало вспышки насилия.

И последние события — включая покушения на жизнь Трампа — лишь подтверждают, что Америка сегодня находится на грани очень серьезных изменений, далеко выходящих за пределы вопросов здравоохранения.

Беседовал Алексей Черников