Алиса Боха о любви и Monochrome — интервью на «Снобе»
Анна Ендриховская, директор по продукту MOSS Hospitality, профессиональный консьерж, отельер, трендсеттер, колумнист «Сноба»: Когда «Сноб» предложил мне сделать серию интервью о моде с русскими дизайнерами и владельцами модных брендов, я и удивилась, и обрадовалась. Обрадовалась больше! Потому что, во-первых, я тот самый «потребитель моды» и мне очень интересно поговорить, как все это устроено, от вдохновения до исполнения. А во-вторых, мне интересны сами люди. Интересно говорить не столько о том, «что теперь носят», сколько о том, кто решает, что теперь будут носить, и как эти решения принимаются. В общем, начинаем серию интервью: «О чем мы говорим, когда мы говорим о моде».
Алиса Боха, стилист, дизайнер, основатель и совладелец бренда Monochrome: Отлично, давай!
О красоте и о крупных женщинах
Ендриховская: «Одежда — это состояние», ты согласна? Сейчас это очень популярная тема. Во что-то оделась — и это тебя в целом формирует, собирает. Да или нет?
Боха: Одежда не формирует тебя. Все-таки это не самое главное — во что ты одет. Ну серьезно.
Ендриховская: Неожиданно от владелицы бренда модной одежды!
Боха: Мы же говорим честно. Так вот, когда я весила на 15 кг больше, я не фоткалась, я даже в зеркало на себя не смотрела, мне было так некомфортно в своем теле, какая там одежда? Мне ничего не хотелось вообще. Вот мои ощущения. Тем временем все вокруг транслируют: «Твой внешний вид — это состояние, поменяй цвет помады, переоденься — и ты почувствуешь себя по-другому». И говорят, что именно одежда, твой образ — это ты и есть. Не знаю, не уверена, что можно верить в то, что нам транслирует реклама.
Многие активно продают бодипозитив: на всех плевать, небритые подмышки, небритые ноги, принимай себя и все должны тебя принимать… Когда я вижу на обложке журнала очень-очень крупную женщину, я просто думаю: «Блин, ну нет! Пожалуйста, хватит в меня это впихивать!»
Ендриховская: Это уже пропаганда, да? (смеется)
Боха: Да! Разумеется, каждый может быть в том весе, который ему нравится. Только не надо говорить, что это и есть «красота». Вообще, мне кажется, сам способ говорить о красоте устарел. Ненастоящим языком, в смысле, фальшивыми фразами больше невозможно разговаривать, если хочешь, чтобы тебе верили.
Ендриховская: Что ты имеешь в виду?
Боха: Клянусь, я не верю, когда читаю: покупай штаны, цвета, не знаю, крыла подбитого мотылька. Я читаю и думаю: серьезно? Вы же так не разговариваете, ребята! И ваши покупатели вряд ли так разговаривают!
Я не верю в этот посыл, в это высказывание, не верю этой рекламе. Я не верю рекламе про то, что платье Dolce&Gabbana сделает тебя Моникой Белуччи. Если, допустим, я завтра с какого-то перепугу приду в латексном корсете, это будет выглядеть комично и никто не будет думать: о, какая секси чикуля! Я буду просто дурой в латексном корсете. Потому что внутри, по-настоящему, я не такая. Когда люди пытаются продать тему про «крыло подбитого мотылька» или «цвет увядающей розы на ветру» — я не верю.
Ендриховская: Нет, конечно, нет.
Боха: Но я безоговорочно верю, когда Ульяна Сергеенко (дизайнер, основательница бренда Ulyana Sergeenko. — Прим. ред.) что-то говорит про «цвет утренней розы». Прямо на миллион процентов верю, что она пьет утром чай из фарфора, что у нее дома скатерти из льна, что ее жизнь именно такая, как выглядит реклама ее бренда. И эта ее история, на мой взгляд, «настоящая». В этом смысле мне важно именно «самой поверить». У меня белый — это белый, черный — черный, да — да, нет — нет, верю — не верю. Я думаю, что, видимо, не изжила какой-то юношеский максимализм.
Ендриховская: Я понимаю. Я всю жизнь работаю консьержем и общаюсь с большим количеством светских ребят, и в этом смысле меня всегда веселила гастрономия. Этот язык, которым говорят о меню в ресторане: вот тут нотки и отголоски, там танины и послевкусия. Я киваю, конечно, но для меня понятный критерий: вкусно или невкусно.
Боха: Абсолютно! Я хочу просто поесть, чтобы было вкусно. Либо нравится, либо не нравится, у меня такой характер. Я себе даже купила подвесочку, видишь: «Токсик».
Ендриховская: Да, я уже обратила внимание. А был повод назвать себя «токсиком»?
Боха: Есть пара телеграм-каналов, которые постоянно пишут какую-то фигню: то я, по их мнению, очередь на сейл проплатила, то специально какую-то шумиху устроила, и это у нас плохо, и то не так! Я читаю и думаю: ну, ладно, если бы я ходила и била себя пяткой в грудь, что у меня «модный дом Monochrome, что я великий кутюрье». Я же не делаю этого вообще! Хотя мне, может, и есть что рассказать! У нас вышивку на одежде делает бюро в Питере, они восстанавливают исторические вышивки по эскизам, которые сотни лет хранятся в Эрмитаже. У нас коробки упаковочные только из переработанных материалов, мы много в чем молодцы… Я к тому, что если бы мы сильно заморачивались на том, как сделать вид, как «подать себя», а не оставаться такими, какие мы есть…
Ендриховская: Тебе важно быть собой и ты сама же это называешь «токсичностью» и себя «токсик»?
Боха: Ну да, токсик. Знаешь, я взрываюсь. Лишний раз не промолчу, отвечу, напишу комментарий, когда можно было бы помолчать. Мне надо, чтобы было по справедливости, вот по справедливости на 150 процентов, иначе я прямо тресну.
Про любовь и семейный бизнес
Ендриховская: Так у тебя семейный бизнес, получается?
Боха: На 150 процентов семейный, да.
Ендриховская: И как оно? В этом есть, я считаю, какой-то сакральный смысл: создавать что-то с нуля вместе с тем, кого любишь. Меня саму друзья всегда ругали, что я работаю с тем, с кем в отношениях. Сейчас вот я уже шесть лет замужем, и основной бизнес у меня тоже с мужем. И мне кажется, это дико круто. Хотя и есть мнение, что вообще нельзя ничего делать вместе с мужем и с членами семьи. Что скажешь?
Боха: Конечно, конечно, постоянно мне говорили: «Не делай бизнес с родственниками, с мужем не вздумай!» А я делаю.
Ендриховская: Сколько у вас детей?
Боха: Двое, 11 и 6 лет.
Ендриховская: Получается соблюсти баланс?
Боха: Вообще не знаю, честно говоря, про баланс. Даже не представляю, как люди его соблюдают. У нас нет баланса, потому что у нас нет разделения между работой и жизнью. Слышала истории, как пары приходят домой и с 20:00 не разговаривают о работе. У нас нет такого, мы разговариваем о работе всегда, и в 7 утра, и когда детей в школу и в садик везем, и вечером за ужином, вообще всегда. Но мне это самой нравится. Просто у нас нет разделения на работу и не работу.
Это мой второй брак, и я, когда выходила замуж первый раз, даже фамилию не меняла. Я тогда работала стилистом, у нас родился ребенок, но я не понимала, с чего бы мне менять фамилию, по инстанциям бегать, кучу документов собирать, зачем оно мне? И потом мы расстались.
Когда я вышла замуж второй раз, а я вышла замуж за вообще безработного человека, ну, ладно-ладно, работного, но он тогда уволился из банка, делал блокнотики, подрабатывал администратором в барбершопе, занимался всем подряд и брался вообще за все, — так вот, когда мы поженились, у меня даже вопроса не возникло насчет смены фамилии: как по рельсам все шло! Конечно, меняю фамилию на фамилию мужа! Когда сейчас некоторые люди, из лучших побуждений, спрашивают: «А на кого записана квартира, а на кого машина, а на кого бизнес оформлен?» — честно, у меня даже слов нет что-то ответить. Я понимаю мозгом, что случается разное, видела примеры, как люди расстаются некрасиво, но в своей жизни я уверена на 1800 процентов, что вот этот человек — мой муж, и даже если мир закончится, наша семья, наша общая цель для него на первом месте, а все остальное вообще не важно.
Я ответила на вопрос, как вести семейный бизнес?
Ендриховская: Ответила! А теперь тогда давай про цель. Какая она, эта общая цель? Или мечта?
Про мечту и про цель
Боха: О, она супербанальная, приземленная, и я всякий раз одинаково отвечаю на этот вопрос. Мне бы очень хотелось, чтобы мои дети этот бизнес продолжили. Мне бы хотелось, чтобы мы с мужем сейчас были теми людьми, которые начали какую-то большую историю. Когда я смотрю фильмы про модные дома, и там показывают самого первого человека, с которого все начиналось, я тут же улыбаюсь, мне хочется верить, что мы будем теми первыми людьми, кто «начал историю Monochrome».
Про конкуренцию и коллаборации
Ендриховская: А тебе легко радоваться за коллег или конкуренция не очень позволяет?
Боха: Я могу порадоваться за коллег, я со многими дружу. Болею за некоторых, восхищаюсь. Только к паре человек у меня есть вопросики кое-какие.
Ендриховская: А какого плана вопросики?
Боха: Зачем все так похоже? Мы сделали коллаб с МХТ, через месяц у них коллаб с Театром Ермоловой. Мы сделали что-то, они через пару месяцев то же самое. Ну пожалуйста, никого не осуждаю. Просто зачем? Какой смысл?
Ендриховская: Про коллаборации: выше вас никто ведь не прыгнул? Monochrome + Reebok 2018, Monochrome + G-shock 2019, Monochrome + Pantone 2020 — это очень круто, и от вас пошла мода на коллабы всех со всеми. Не раздражает, что никто не фантазирует, а едут на ваших идеях?
Боха: Я считаю, что это клево. Мы молодцы, это успех! Ну, естественно, я адекватный человек, и мне неприятно, когда кто-то что-то прямо копирует. Но, в целом, понимаю, что раз копируют, значит, все в восторге. Я бешусь от другого. Как отказать, когда люди приходят и говорят: «Ой, ребята, слушайте, можете помочь, пожалуйста, вот с этим, куда обращаться, где вы делали?» Мы суперадекватные, никаких тайн, пожалуйста, мы всегда поможем. Но вот у меня с одним дизайнером была история: она у меня все спрашивала, спрашивала, и я ей отвечала, отвечала, помогала, скидывала все контакты, где я делаю это, где я заказываю то…. А потом — оп! — и нашему сотруднику от этого дизайнера звонят, хантят его на работу. Не только контакты от меня — теперь еще и люди понадобились. Нормально?
Ендриховская: И что ты делаешь?
Боха: Я ей пишу: «Дорогая, я, конечно, очень извиняюсь, но некрасиво получается». А она, знаешь, отвечает: «Все средства хороши. Главное — результат».
И я сначала взбесилась. Но уже отпустила, и теперь смеюсь над этим.
Стала ли я после этого другой? Нет, у меня все равно среди коллег есть и останутся друзья, которым, если надо, руку протяну и с которыми я готова все что угодно делать вместе.
Об имени Алиса и о фамилии Боха
Ендриховская: Алиса Боха — это твоя настоящая фамилия?
Боха: Нет-нет, моя фамилия — Богданович. На самом деле меня зовут Алеся, через «А», а девичья фамилия Матящук.
Ендриховская: Ого! Псевдоним взяла?
Боха: Знаешь, когда я работала звездным стилистом и постоянно ездила на съемки и на гастроли, то каждый раз, когда надо было ввести свои имя и фамилию в какие-то документы, начиналась нервотрепка. Иностранцам по много раз приходилось повторять: «Алеся… Алесиа…» Очень я устала от этого. И когда я заводила себе соцсети, то выбрала максимально простое словосочетание, как имя-фамилия: «Алиса Боха». А потом я вышла замуж и у меня фамилия стала Богданович, теперь все думают, что это от фамилии. Я не возражаю. Но на самом деле просто так получилось. Те, кто знает меня как Алису, — это люди, с которыми мы общаемся по работе. А все, с кем я дружу, мои подружки в курсе, что я Алеся.
Ендриховская: Понятно, Алеся.
О самоидентификации и узнавании
Ендриховская: Ты обычно как представляешься, если нужно: Алиса Боха… кто?
Боха: Стилист.
Ендриховская: До сих пор так говоришь? Серьезно?
Боха: Да, чаще всего. Когда на каких-то выступлениях или на интервью спрашивают: «Как вас представить?», всегда отвечаю: «Стилист». Я не могу пока привыкнуть, что я… дизайнер, да и потом, мне ведь нравится быть стилистом. Я, когда придумываю какую-то вещь в Monochrome, уже точно знаю, с чем и как ее можно будет надеть.
Ендриховская: Я прочитала в твоем интервью, как ты к футболке попросила пришить рюшки…
Боха: Это случайно вышло, честно. Не то чтобы «обоже, я изобрела велосипед». Футболка с рюшкой — это не я придумала, просто я попросила, чтобы цвет был определенный, чтобы градиент был.
Ендриховская: О, кстати, про «определенный цвет», про ваш розовый! Ты знаешь, что сейчас Илья Тютенков (ресторатор, основатель и совладелец ресторанов «Северяне», «Уголек», Pinch и Uilliam's. — Прим. ред.) запускает новый ресторан, «Фул Мун», интерьер делает архитектор Наташа Белоногова, и он розовый абсолютно весь, как розовый цвет у Monochromе.
Боха: Это смешно, потому что мы когда только начинали всю эту историю с цветом, с градиентом и пришли к розовому, нам только слепоглухонемой не сказал: какая фигня! Сначала это с оверсайзом нашим было, типа что вы будете делать, когда оверсайз перестанет быть модным? А потом про розовый цвет началось: что за цвет, мужики не купят, взрослые не купят, никто вообще ваш розовый не купит. И я такая: «Да-да-да, хорошо-хорошо, поняла-поняла! Буду делать!» У меня в тот момент были еще и розовые волосы. И ремонт в квартире мы сделали в розовом цвете. Я не претендую, что мы что-то изобрели. Но, когда появился фильм «Барби» и все стало вдруг везде розовым, мы уже давно были там.
Ендриховская: Если ты видишь незнакомого человека в одежде Monochrome, можешь к нему подойти?
Боха: Бывало, конечно. Последний раз в Турции недавно. Я в отеле каждый день встречала каких-то людей в нашей одежде и тихонечко фоткала, меня просто распирает от счастья, я всегда посылаю фото в общий чат: «Смотрите-смотрите!»
И вот мы были на ужине, за соседним столиком сидела девушка в рубашке Monochrome. Поужинали, уходим: я, моя подруга, мой муж, дети. Эта девушка тоже уходит, а с ней еще мама ее. Поравнялись, и я говорю: «У вас такая рубашка красивая». И она: «Да, спасибо! Мне все говорят…» А я тоже в одежде Monochrome, и она: «Ой, у вас тоже такое красивое. Давайте обнимемся». Слово за слово, и моя подруга ей говорит, показывая на меня: «Это создательница вашей рубашки». Девушка в шоке: «Серьезно? Да вы что! Мама, ты представляешь! Можно с вами сфоткаться?» Я каждый раз лопаюсь от счастья в такие моменты.
Все будет хорошо
Ендриховская: Что такое Monochrome сегодня и какие планы на будущее?
Боха: Как я уже говорила, мне бы хотелось, чтобы это стало началом какой-то большой истории.
Ендриховская: Monochrome — это уже большая история.
Боха: Нет, мне нужна, знаешь, прямо очень большая.
Ендриховская: Я сама про себя думаю, что я точно смогу немного успокоиться, когда мы откроем отель за границей. Мне это нужно, хочется стереть какие-то рамки. Понимаешь?
Боха: Очень понимаю. До 2022 года, когда все открылось после пандемии, мне казалось: наконец-то! Думала, что сейчас еще немного — и визы отменят. Вся планета по домам сидела, и мне казалось: ну, раз мы все вместе такое пережили, сейчас выйдем на новый уровень и все теперь подружимся. А получилось как-то наоборот.
Ендриховская: Но у меня есть внутреннее ощущение, что все будет нормально, будет хорошо.
Боха: Да, абсолютно в этом уверена. Не сегодня, так завтра, сто процентов, все будет хорошо, верю в это.
О фешн-индустрии, ремесле и творчестве
Ендриховская: Знаешь, часто говорят, что в России нет фешн-индустрии…
Боха: Задолбали, если честно. Вот такой ответ у меня. Ну, нету фешн-индустрии — и что теперь, убиться, что ли?
Ендриховская: Ты согласна, что ее нет?
Боха: У нас нет индустрии производства модной одежды. Не развита. Ты приезжаешь в Париж — они там сотни лет занимались модой. Там тебе музей одного модного бренда, другого модного бренда, и в каждый музей билетик стоит денег, и в каждый музей стоит очередь, а там вроде бы пять платьев показывают, но это и есть «история моды». По-моему, мы так тоже можем делать. Просто никто пока толком не взялся.
Ендриховская: Модная индустрия для тебя — ремесло или сфера, близкая к искусству?
Боха: Очень часто у меня появляются мысли про то, что я, к сожалению, не изобретаю лекарство от рака, не строю дороги в джунглях, не возвожу дворец, я ничего монументального не делаю. То, что я делаю, — просто одежда. Одежда, понимаешь, которую ты на себя надел и пошел. Ну так и не надо из своей работы делать «событие»! Людей, которые в нашей индустрии отмечены божьей искрой, которые делают «искусство», единицы! И мне смешно, когда производители одежды строят из себя великих и ведут себя как пупы земли. Камон, нужно проще к этому относиться.
Моя работа — ремесло. Возможно, если бы я была, я не знаю, дочкой Юдашкина, я могла бы говорить о работе как об искусстве. Но на сегодняшний день мы делаем одежду, в которой просто ходят люди.
Про экзорцизм в московском отеле
Ендриховская: Что у тебя самое любимое из того, что вы делаете?
Боха: У меня каждый раз спрашивают про «любимое».
Ендриховская: Правда? Черт! Меня тоже постоянно просят: «Расскажите ваш самый сложный консьержский кейс».
Боха: Мне это очень интересно! Какой был самый сложный?
Ендриховская: Один постоянный гость попросил найти священника, который изгонит дьявола из его женщины.
Боха: Да ладно!
Ендриховская: И я стою с телефонной трубкой, думаю: как так, ну нормально же общались.
Боха: Нашла?
Ендриховская: Конечно! Это, оказывается, очень легко. На сайтах некоторых храмов эта опция есть прямо в «меню». Представляешь? Я начала обзванивать все подряд церкви и дозвонилась до храма Святого Андрея:
— Простите пожалуйста, а можно со священником поговорить?
— Он сейчас занят, какой у вас вопрос?
— Мне бы узнать про сеанс экзорцизма, возможно это организовать?
— Да, он минут через сорок освободится, можете подходить.
Боха: То есть это для них бытовой вопрос, как заказать пельмешки в номер.
Ендриховская: Представь, никто не удивился вообще! Я начала чуть по-другому смотреть на мир, в котором живу.
Боха: Знаешь о чем я сейчас подумала? Моей дочке 11 лет, и у нас такая фишка, что когда она говорит, что не знает, как что-то сделать, я ей всегда отвечаю: «Вера, слушай, в моем мире нет слова "не знаю", а в твоем тем более его не должно быть. Потому что, когда я была 11-летним ребенком, у меня не было не то что мобильного телефона — даже домашнего. Была только кукла из початка кукурузы. Так что, Вера, давай погуглим и выясним все, чего ты не знаешь». И это как с твоей историей про экзорцизм: что нужно, изгнать дьявола? Сейчас погуглим. Мне нравится, отлично!
Ендриховская: Конечно! В нашем профессиональном кодексе записано: «Консьерж может чего-то не знать, но должен знать, у кого спросить».
Боха: Это и мой принцип. Если мне говорят «это невозможно», я хочу просто узнать, как это сделать возможным.
Про команду Monochrome и прекрасный Зеленоград
Ендриховская: Объясни, почему вы работаете в Зеленограде?
Боха: А я там с детства живу. Красивый, зеленый город, он оправдывает свое название. Мы снимаем помещение, там окна в пол, с видом на парк и на водохранилище, очень хорошо.
Цех две с половиной тысячи квадратных метров, и у нас все выкрашено в розовый, там висят картины и фотографии одежды, которую сотрудники сшили именно здесь, своими собственными руками, в этом самом цеху. Есть полноценная столовая, мы оплачиваем обеды, чтобы люди не носили с собой еду, а шли и нормально ели. Чтобы люди пили чай, кофе и все такое, мы сделали клевую кухню, с маленькой библиотекой, где можно взять какую-нибудь книжку почитать.
Ендриховская: Класс, хочу к тебе в гости! «Позаботьтесь о своих сотрудниках, и тогда они позаботятся о ваших клиентах».
Боха: Точно.
Ендриховская: Как ты набираешь команду?
Боха: В прошлом, когда была стилистом, я много работала со звездами и периодически встречалась с людьми, которые вели себя в стиле «принеси-подай, иди отсюда, не мешай». И мне так это было неприятно, что я давно решила: сама никогда такого себе не позволю. Теперь я поменяла сферу деятельности, и те люди, которые со мной паршиво обращались, сегодня начинают заискивать, чтобы я с ними что-то сделала. А я вспоминаю то отношение и думаю: «Блин, честно, не хочу помогать тем, кто ведет себя некрасиво».
У нас в компании отношения другие! Мы и когда работаем, находимся в хороших отношениях. И когда расстаемся, делаем это так, что потом друг друга с праздниками поздравляем и на мероприятия приглашаем. С каждым сотрудником так, с каждым!
