Весь Нерюнгри — это 57 тысяч преимущественно хмурых жителей, пара десятков улиц длинных блочных десятиэтажек, для поднятия духа раскрашенных в яркие цвета, да ветер, гуляющий между холмами, на которых стоит город. Местные неласково величают его «Нюркой». Главное же в Нерюнгри спрятано под землей.

Нерюнгринское угольное месторождение, для разработки которого в 60-е и построили город, — масштабный проект даже по сегодняшним меркам. В одном технологическом процессе участвуют несколько организаций: автотранспортная база, обогатительная фабрика, управление технического контроля, погрузочно-транспортное управление и, конечно, сам разрез. Все это объединяет компания «Якутуголь» (входит в группу «Мечел»).

Разрез напоминает чашу глубиной в 300 метров. «Как чашка супа. А уголь в ней — самое вкусное», — говорит ведущий инженер по горным работам Павел Кузнецов. За 50 лет здесь добыли более 450 миллионов тонн угля, осталось еще около 100 миллионов. Поэтому группа «Мечел» осваивает другое месторождение в Нерюнгринском районе — Эльгинское, запасов которого предположительно хватит на несколько столетий.

Нерюнгринский уголь благодаря своим качествам и характеристикам, пользуется спросом на азиатско-тихоокеанском рынке. «Японцы очень интересуются нашим углем, а они ерундой интересоваться не будут, — говорит Кузнецов. — Раз в год они приезжают, чтобы осмотреть месторождение и оценить, как идут работы. При выплавке стали они используют определенную марку угля, технологический процесс подстроен под нее. Поэтому-то они и интересуются, как добывают уголь: если они используют наш уголь в металлургии, они должны быть уверены в его качестве».

Чтобы добраться до угля, нужно снять пустую породу, под которой он залегает. Для этого ее нужно взорвать. После взрыва образуется уступ, он же горизонт. Пустая порода называется вскрышей. Уступы напоминают ступеньки для великана. На верхних — окисленный уголь. Такой подходит для энергетики. Под ним — коксующийся уголь. Тот самый, ради которого все затевалось: с его помощью выплавляют чугун и сталь.

«Обычно выгодным считается коэффициент вскрыши не выше семерки: то есть такой, при котором нужно перевалить семь тонн пустой породы, чтобы добыть одну тонну угля. На нашем разрезе этот коэффициент существенно ниже», — говорит Кузнецов.

Огромные квадратные экскаваторы в масштабах карьера сверху кажутся игрушечными машинками, но вблизи напоминают дома на колесах. Они грузят пустую породу в кузова БелАЗов, а те увозят ее к отвалам. В каждую машину помещается 220 тонн.

Управлять такой техникой сложно, нужно великолепное чувство машины. «Якутуголь» каждый год проводит соревнования по профмастерству: например, экскаваторщики режут ковшами арбузы. Или наливают воду в стакан из бутылки, привязанной к зубьям ковша.

За время существования разреза отвалы пустой породы превратились в горы, на некоторых из которых уже растут кустарники и деревья. По «горам» серпантином вьется дорога для БелАЗов.

«Разрез — это живой организм. Если что-то где-то сбоит, надо сразу принимать меры», — говорит Кузнецов.

Чтобы свести сбои к минимуму, за работой следит «мозг» разреза — диспетчерская. Это маленький домик на верхней смотровой площадке, с которой видно всю чашу.

скорее перераспределить технику, чтобы из-за одной поломки не простаивали другие машины. При работе с большегрузной и крупногабаритной техникой оперативность очень важна. «У нас же не конфетная фабрика! — смеется Александр. — Тут десятки километров дорог и сложный технологический процесс. За каждым этапом нужно следить, чтобы организм работал, как часы».

Коренные жители юга Якутии, до которого как раз и дотягивается БАМ, вовсе не якуты, а эвенки, расселившиеся в этих краях гораздо раньше. С приходом воинственных якутов эвенки отступили, но не все — потомки некоторых из них до сих пор живут в эвенкийских деревнях, таких как Иенгра в 60 километрах от Нерюнгри.

Иенгра застроена привычными деревянными домами: с приходом советской власти эвенки перестали вести кочевой образ жизни. По названиям улиц можно проследить историю села: Эвенкийская, Лесная и Сосновая, 40 лет Победы, 50 лет Победы, Строительная. Общественная жизнь сосредоточена в этнокультурном центре «Эян» на улице 40 лет Победы.

Художественный руководитель «Эяна» Андрей Кириллов разбирается в родной культуре намного лучше, чем можно было бы ожидать от современного молодого человека.

«По поверьям эвенков мы живем в среднем мире, — рассказывает Андрей. — Есть верхний мир, где живет добрый дух, и есть нижний мир — там плохой дух. Все три мира символизирует столб Сэвэкмо.

Эвенкийский новый год отмечают летом, когда у оленей гон и появляются тогутята — новорожденные оленята. С появлением новой жизни наступает и новый год. Перед ним женщины обмазывают Сэвэкмо растительным маслом — задабривают верхний мир. После этого нужно три раза обойти вокруг Сэвэкмо по ходу солнца и загадать желание. Вообще все мы — язычники. К нам пришло христианство, многие люди тут крещеные, но при этом они проделывают те же самые эвенкийские обряды».

В культуре эвенков большое место занимают животные, в первую очередь олени, они считаются священными. В Иенгре есть свое хозяйство, за которым закреплено пять стад оленей. У каждого — свой оленевод и «чумработница» — его жена и помощница.

«Наши танцы имитируют животных и быт эвенков, много танцев с оленя̀ми. Поют эвенки о том, что видят: вот птицы летают, вот погода хорошая, вот мы все здесь собрались, — продолжает Андрей. — Медведь — тотемное животное. Он считается хозяином тайги, и его нельзя упоминать в лесу. На медведей не охотятся. Убивают их, только если есть угроза для жизни человека. Туше медведя завязывают глаза, чтобы он не видел, кто его убил, а когда едят медвежье мясо, говорят "кук", чтобы отвести от себя грехи. Мол, кукушка тебе выколола глаза, убили тебя не мы, мы тебя нашли.

Самый главный у нас — огонь. Когда рождается ребенок, нужно "покормить" огонь, задобрить его. Затем старейшина подносит ребенка к огню и говорит: "Прими его, огонь, как своего". После этого ребенку мажут сажей щеки и лоб. Этот обряд соблюдают до сих пор. Если вы приедете с ребенком к кому-то из наших, многие сделают так и ему, чтобы огонь его принял.

Если новорожденный — мальчик, ему дарят ножик, чтобы он был хорошим охотником, лук и стрелы, чтобы был метким, и подвешивают над люлькой погремушку — отпугивать злых духов. И еще обязательно дарят оленя. Ребенок только родился — а у него уже есть олень.

Олени делятся на два типа: грузовые и пассажирские. Порода-то у них одна, но "образование" разное. Поэтому грузовой олень может скинуть седока. Я на олене ездил, но до сих пор, честно говоря, боюсь».

В Иенгре около тысячи жителей, и большинство из них считают себя эвенками: это позволяет претендовать на льготы, положенные коренным малочисленным народам Севера. Государство заботится о малых народах, выделяя деньги на их развитие и защиту традиционного образа жизни. Главные работодатели в Иенгре — муниципальное унитарное предприятие «Золотинка», в которое входит звероферма и стада оленеводов, и сельская администрация, куда входит этноцентр.

«Вообще я собирался стать врачом, но, проучившись три года в Хабаровске, передумал и решил вернуться в Иенгру, — говорит Андрей. — Конечно, в деревне скучно, но в этноцентре жизнь насыщенная. Ныряю из мероприятия в мероприятие, время летит быстро. Событий много, около 250 в год: от 8 марта и 23 февраля до Дня оленевода и Дня коренных малочисленных народов Севера».

Костюмы эвенков должны быть яркими, богато украшенными и расшитыми бисером. Елена Плотникова, заместитель по производству в «Золотинке», а по основной работе — сторож в этноцентре, безвозмездно вышивает бисером традиционные костюмы для ансамблей центра. На украшение одного костюма уходит месяц. В свободное время Елена делает эвенкийские сувениры — их охотно покупают вахтовики, которые работают на добыче газа неподалеку от деревни. На одну сувенирную куколку уходит два вечера.

В свободное время она любит кататься на танке: «По-другому в тайгу-то особо не поедешь». Елена, конечно, считает себя эвенкийкой: «Мама у меня эвенкийка, а папа — русский. БАМ намешал кровей».

Сначала храм Святого Николая был вагончиком, в котором жили строители БАМа. Потом — автобусной диспетчерской. В 2013 году его заметили священники. Сейчас храм-вагончик украшает площадку перед бывшей автомобильной стоянкой.

«Несколько лет назад в городе был только один храм. Пока строили второй, Георгиевский, мы нашли временное помещение и, с благословения владыки Романа, сделали приход, чтобы верующие могли молиться там. Построив Георгиевский храм, мы стали строить в другой части города Никольский, а вагончик перенесли к стройке, чтобы прихожане из домов поблизости могли пока ходить сюда», — объясняет иеромонах Аркадий.

Прихожане ходят: у вагончика вместе с отцом Аркадием нас встречают 15 человек, многие пришли с детьми. Во время служб в вагончик помещается до 50 верующих, а по функционалу он ничем не уступает обычной церкви: есть и крещения, и воскресная школа, и праздничные службы.

Пока бывшая автомобильная стоянка превращается в территорию храма, забор вокруг стройки становится бесплатной рекламной площадкой для местных коммерсантов. Отец Аркадий машет на это рукой — бог с ними.

Начальник станции Беркакит Виктор Иванович Ляшко приехал в Якутию с Украины не строить, а эксплуатировать БАМ. Он прожил на Дальнем Востоке большую часть своей жизни и привык говорить «у меня на Беркаките».

Станция Беркакит в семи километрах от Нерюнгри долгое время была самой северной точкой БАМа и до сих пор остается главным железнодорожным узлом в Якутии. Раньше, в бамовские времена, Беркакит загружал 75 процентов магистрали. «Мы грузили по 35–45 тысяч тонн угля в день!» — вспоминает Виктор Иванович.

С тех пор добыча угля в регионе снизилась и грузов стало меньше — это Ляшко расстраивает: «Нам хочется остаться на прежнем уровне». Все надежды он возлагает на угледобывающее предприятие «Колмар»: «В прошлом году они до̀были и отправили около 4 миллионов тонн угля, в этом году планируют около 6 миллионов перевезти, а на следующий год хотят наш "Якутуголь" обойти».

Если амбициозные планы «Колмара» сбудутся, Виктору Ивановичу придется увеличить пропускную способность Беркакита при помощи автоблокировки: автоматических «проходных» для поездов, которые разобьют более крупные участки, перегоны, на мелкие. И тогда на одном перегоне смогут одновременно находиться пять-десять поездов, а не один, как сейчас. «Все будет хорошо! Будет!» — с улыбкой говорит он.

На мониторе перед Ляшко черная карта, испещренная разноцветными линиями и напоминающая то ли схему для вышивания, то ли карту звездного неба. Это график исполненного движения поездов, главный диспетчерский документ, отображающий фактическое время прибытия и отправления составов на станцию и с нее. Виктор Иванович знает каждый поезд на нем по номерам и относится к ним как к давним знакомым. Всё вместе называет «нитками». Красные «нитки» — пассажирские, оранжевые и зеленые — угольные.

Виктор Иванович показывает нам все свои владения: скромный вокзальчик, памятник строителям БАМа, диспетчерскую и смотровую площадку на крыше диспетчерской. С нее видно буквально весь поселок, включая захламленный внутренний двор привокзального магазина. С хозяйкой этого заведения Виктор Иванович уже давно ругается из-за грязи, которую она «развела» рядом с его любимым Беркакитом.

Он с азартом рассказывает, сколько денег собрал на строительство поселкового храма, когда организовывал фестивали бамовской песни и как приглашал на них Джигурду. Всю свою жизнь начальник Беркакита прожил под девизом этого фестиваля: «Ты к нам приехал — значит, друг».