Хлеба, зрелищ и надежды. Юбилейная музейная биеннале открылась в Красноярске.

О Красноярской биеннале и «Площади Мира»

Красноярская музейная биеннале — старейшая из всех в России: начиная с 1995 года, она собирала в Сибири коллег из-за рубежа и опиралась на поддержку региональных институций ещё до того, как это стало мейнстримом. Но только сейчас, несмотря на 30-летний труд, российская арт-сцена начала обращать действительно пристальное внимание на регион — о сибирских художниках говорят из каждого утюга, покупать или хотя бы знать их стало модно, а центр «Площадь Мира» и вовсе получил статус музея года на COSMOSCOW.

Музей и правда монументален, всё же это памятник советского модернизма. Снаружи — живописный берег Енисея, а внутри — неисчислимое количество залов и уровней. Площадь выставочного пространства здесь — около пяти тысяч кв. м., и львиная доля занята постоянными экспозициями о революции, дореволюционной России и ВОВ, по-настоящему красивыми и образовательными. Автор мысленно сравнила их с Музеем Победы в Москве — в субъективном состязании победил Красноярск и сильнейшая инсталляция с десятками гранёных стаканов, накрытыми куском белого хлеба.

— Наверное, просто время пришло, — поделилась со «Снобом» своими мыслями на этот счёт директор «Площади Мира» Ольга Темникова. — Для того чтобы люди начали так воспринимать тот или иной проект, требуется время, очень много времени. А это долгий путь, пройденный отнюдь не в одиночку — музей богат экспертами, которые горят своим делом. Кроме того, сейчас появилась тенденция на расширение в регионы в целом, а также помощь от частных проектов. Например, SCAN, с которыми мы работаем в большой дружбе и партнёрстве. Возможно, нам удастся «перекричать» Нижний Новгород, — добавила она.

Действительно, в кулуарах арт-среды уже шепчутся, что Нижнего Новгорода, при всём уважении к их инициативам и выращенным талантам, становится многовато. Эксперты и журналисты сходятся во мнении, что Красноярск, если не заменит Нижний, то станет ещё одной культурной столицей России — третьей, получается, если считать Санкт-Петербург и не считать Москву, в которой количество проектов и институций лидирует по умолчанию. Но вернёмся к биеннале — событию, которое удачно совпало по времени с ярким выходом на российскую арт-сцену ярмарки SCAN и сибирских художников вообще.

О надеждах

Всего — если считать не только основной проект — в 16-й Красноярской музейной биеннале участвуют 20 коллекционных институций и 27 художников. Все инсталляции были разработаны ими на территории «Площади Мира» в рамках арт-лаборатории. А темой биеннале в этом году стал «Принцип надежды». Фраза берёт начало из философии немецкого левого мыслителя Эрнста Блоха, согласно которой надежда представляет собой не психоэмоциональное понятие, а прежде всего онтологическое понятие, инструмент и важнейшую категорию мысли. Когда же мы говорим об искусстве, объясняет комиссар биеннале Сергей Ковалевский, надежда становится «действием в чувственном виде».

— Моей задачей было стать передатчиком этого завета, а ещё — сдирижировать разное и увидеть в нём общее. И получилось не просто разноголосье, а целый ансамбль высказываний, в котором играет сразу несколько сложных мелодий. Они переплетаются, затем расплетаясь, но… Присутствуют и определённые темы, которые повторяются в разных медиумах. Такое разнообразие средств выразительности — это очень здорово, — отмечает Сергей Ковалевский.

На открытии 16-й Красноярской музейной биеннале  Фото: Оксана Корчагина

На открытии 16-й Красноярской музейной биеннале  Фото: Оксана Корчагина

На открытии 16-й Красноярской музейной биеннале  Фото: Андрей Болотов / «Культура 24»

Экспозиция Красноярской музейной биеннале  Фото: Диана Иванова

Экспозиция Красноярской музейной биеннале  Фото: Андрей Болотов / «Культура 24»

Экспозиция Красноярской музейной биеннале  Фото: Андрей Болотов / «Культура 24»

В качестве примера можно привести формат «домашних алтарей» и очагов памяти. Например, инсталляция «Комната Лизы» куратора и художника Маши Москвичёвой, отсылающая к произведению Ильи Кабакова «Человек, улетевший в космос из своей комнаты» (1985) да и ко всем художникам, работающим с советским кодом, в целом. Здесь, в антураже советского интерьера, спрятался шкаф с облаками внутри, сервиз с отпечатками памятных вещей из прошлого и хрустальное блюдце с открытками на ажурной скатерти. Зритель будто бы помнит эту комнату, хотя и не жил в ней — вот такой эффект Манделы.

С архаикой с точки зрения забытья и сохранности хрупкого, нематериального, поработал и Борис Брагин в инсталляции «Путь рыбки». При помощи простейшего инструмента познания мира — игры в классики — художник воскрешает свои и чужие воспоминания о том, что легко давалось в детстве и было невероятно важным, а со временем утратило смысл. В том же ключе он рассуждает о плачевном состоянии карельского языка, который процветал в «детстве» цивилизации, но с её взрослением начал угасать и забываться. Инсталляция интерактивная — прыгая по плитам, вы учите, как на карельском языке звучат цифры от 1 до 9.

А глубинный вопрос бытия, рождения и смерти через призму женского начала читается в проекте Наташи Шалиной «Письма к архаической матери». Символ материнства как способности всего мира к возрождению и цикличности «всего» понятен сразу, но вместе с тем интересен выбор объектов, через которые художница доносит эту мысль до зрителя. Например, шкаф в понимании утробы, наполненный десятками «младенцев» в виде одеял, подушек и прочих вещей, спрятанных в ящики. Предмет мебели бережно хранит их, защищая от внешнего воздействия — как мать бережёт дитя от вездесущего зла. А вышитые по стенам и родовому платью высотой в пару метров письма — ничто иное, как диалог высших сил, существовавших задолго до «сегодня», но бесконечно передающих знание материнства и защиты.

Наташа Шалина, «Письма к архаической матери» Фото: Андрей Болотов / «Культура 24»

Наташа Шалина, «Письма к архаической матери» Фото: пресс-служба Красноярской музейной биеннале

В свою очередь, с инсталляцией Шалиной рифмуется работа «Сёстры Тяжесть и Нежность» Ивана Демьяненко — один из красивейших, по мнению Ковалевского, проект, неочевидно отсылающий к палеолитическим Венерам. Нежность — неразрывная связь прошлого и будущего вне конфликта, но в цикле. Тяжесть — отражение того, как эта связь хрупка и невинна на самом деле. А Лёгкость — она же Ясность, она же Пустота — это фон, поток, собирательное молчание, которое копится веками так же, как и высказанное. Неслучайно у этих объектов образ женщины — она вновь выступает зачинателем цикла, который никогда не будет разорван, но будет миллионы раз переосмыслен. И таких проектов-дуэтов (или даже квартетов) можно собрать немало по всей биеннале — но тогда этому тексту не хватит знаков.

— Итоговая выставка — это прямой результат «Лаборатории “Музей надежды”». В течение интенсивной апрельской недели тандемы «художник + музейный куратор» погружались в фонды и архивы, чтобы совместно переосмыслить музейные вещи в поисках тех самых «искр надежды», — добавляет куратор музея Надя Котова-Крушинская. — Высказывания получились разными. Но мы как раз и создали условия для этого, где локальный контекст музея сталкивался со свежим взглядом художника. Общность проектов — не в темах, а в методе: художник выступает катализатором, помогая извлечь из вещи не историческую ценность, а её «внутреннюю историю» и утопический потенциал, — добавила собеседница «Сноба».

Примечательно, что надежда до середины февраля поселилась не только внутри музея, но и снаружи. Именно она встречает туристов, случайных прохожих и целенаправленных посетителей музея на его территории — первым в преддверии биеннале появился паблик-арт «Надежды», представляющий собой дорожный знак. По признанию Ковалевского, это жест почтения Норильску, где есть никелевый завод местного комбината с таким же названием — «Надежда». При въезде в город гостей ждёт табличка с этим словом, а в конце территории предприятия она сменяется на такую же, только перечёркнутую — как и положено знакам на выезде. Как вспоминает собеседник «Сноба», символ перечёркнутых надежд очень бодрит.

— Это гениально — взять реальный объект и, по принципу реди-мейда, перенести в медиальную сферу. В этом знаке важно что? То, что он снижает ненужный пафос. Единственное отличие от прототипа — окончание, у нас «надежды» во множественном числе. На обороте мы хотели написать «принцип», но передумали — слово работает и без «принципа», усиливая обещание множественности. К тому же сам знак тоже находится на перепутье нескольких дорожек у музея, — рассказал Ковалевский.

Комиссар надеется, что арт-объект задержится на территории музея надолго. Если это случится, то у «Площади Мира» появится ещё одна традиция — всё-таки после X Красноярской музейной биеннале с темой «Любовь пространства» в постоянной экспозиции тоже остался объект, инсталляция Андрея Бартенева «Люби меня».

О форме и содержании

Маша Тренога, «Машинерия» Фото: пресс-служба Красноярской музейной биеннале

Маша Тренога, «Машинерия» Фото: пресс-служба Красноярской музейной биеннале

Помимо основного «Музея надежды» организаторы биеннале подготовили ещё несколько спецпроектов. Если идти по порядку — и не считать уже упомянутый паблик-арт — то первой зрителя встретит фреска художницы Маши Треноги «Машинерия». Для того чтобы её понять, нужно обратиться к Библии, точнее, к сну Иакова в главе 28, строках 12–16 книги Бытия — «и увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх её касается неба; и вот, Ангелы Божии восходят и нисходят по ней». В современном прочтении Маши библейский сюжет обретает новый смысл — наличие выбора. Лестница в «Машинерии» предстаёт инструментом: человек может пройти по ней и посмотреть, что впереди, а может остаться, потому что ему и здесь неплохо. Однако выбор сам по себе — и есть надежда, уверенность в завтрашнем дне и в собственных решениях.

Невозможно не заметить и скульптуру Алексея Шидловского «Телепорт», составленную из 90 пенопластовых блоков и окрашенную в синий цвет — цвет спокойствия, доверия, умиротворения. Она тянется до самой высокой точки музея, примерно на тот же уровень, что и давняя инсталляция Бартенева — на четвёртый этаж. Архитектурно башня представляет собой оммаж к музейному убранству и традициям современного деконструктивизма. А концептуально отсылает сразу ко всем метафорам восхождения и света в конце тоннеля, к которому, по обыкновению, ведёт надежда — в ней можно увидеть и лифт, и лестницу в небо. Главное, чтобы она не оказалась расшатанной стремянкой, верно?

В то время как основной проект — это история про нечто, происходящее здесь и сейчас, спецпроекты на четвёртом этаже «Площади Мира» уже ориентированы на прошлый опыт работы с проблематикой надежды и фундаментальных вопросов бытия. Первой, не без поддержки коллекционеров Дениса Химиляйне, Павла Куроша и Роберта Топкаева, была собрана экспозиция Михаила Рогинского «Страна происхождения» — первая настолько объёмная выставка произведений шестидесятника в российском регионе. А вторым проектом стала выставка фотографа Александра Слюсарева «В зеркале вещей» — его в региональной России тоже мало кто знает, но он был яркой фигурой в истории отечественной фотографии, новатором и родоначальником жанра «плоского пейзажа».

Михаил Рогинский, «Страна происхождения» Фото: Алёна Ротенберг

Михаил Рогинский, «Страна происхождения» Фото: Алёна Ротенберг

Михаил Рогинский, «Страна происхождения» Фото: Алёна Ротенберг

Михаил Рогинский, «Страна происхождения» Фото: Алёна Ротенберг

Михаил Рогинский, «Страна происхождения» Фото: Алёна Ротенберг

— Когда появился Рогинский, появился и Слюсарев. Нам было важно поставить фигуру равноценную, но при этом не скульптора или живописца. Возможно, Слюсарев и был более социально вовлечён, чем отшельник Рогинский… И всё же, несмотря на разные темпераменты и оптики, оба авторы схожи пристальным отношением к природе вещей, — рассказал Ковалевский.

Александр Слюсарев, «В зеркале вещей» Фото: Алёна Ротенберг

Александр Слюсарев, «В зеркале вещей» Фото: Алёна Ротенберг

Александр Слюсарев, «В зеркале вещей» Фото: Алёна Ротенберг

Совсем немного места занял гостевой проект Леонида Тишкова «Формы будущего», исследующий труды учёного Константина Циолковского об устройстве жизни — общественной и частной. Художник буквально «достраивает» придуманное Циолковским и придаёт им физическую форму, считая последнего при этом «не только учёным, но и художником, создателем нового изобразительного языка, отцом русского авангарда». Реконструированные объекты, берущие своё начало в чертежах учёного, превращаются в полноценную инсталляцию — некий город будущего, освещаемый путеводной звездой КЭЦ, названной Тишковым по инициалам Циолковского.

Леонид Тишков, «Формы будущего» Фото: пресс-служба Красноярской музейной биеннале

Леонид Тишков, «Формы будущего» Фото: пресс-служба Красноярской музейной биеннале

Леонид Тишков, «Формы будущего» Фото: пресс-служба Красноярской музейной биеннале

О музейном деле сейчас и в перспективе

В целом, после просмотра биеннале есть ощущение, что музейная политика становится шире и современнее — одна за другой институции по всей стране стараются идти в ногу с «цифрой» и расширяют собственные собрания за счёт современных авторов. Понятно, что этой тенденции уже лет десять, но в последние годы она ощущается особенно ясно. Слово «музей» больше не звучит нафталиново даже для подрастающего поколения — и, конечно, в этом заслуга не только одной лишь Пушкинской карты.

Собственно, и музейная биеннале показала, что даже проекты-мастодонты не хотят консервироваться — они хотят развиваться, экспериментировать. Музейный центр «Площадь Мира», собирая лабораторию в своих стенах, тоже поступил смело. Впрочем, ему положено — было бы странно ожидать чего-то другого от пространства, в котором впервые прошла Музейная ночь и появились первые в стране масштабные паблик-арт-проекты. По мнению директора «Площади Мира» Ольги Темниковой, для того чтобы провести эксперимент, можно (и нужно!) возвращаться к истокам — иногда ответ уже есть, даже лежит на поверхности, просто он немного подзабыт либо незаметен в гуще нового и неизведанного.

— Запуск лаборатории в музее — это и был наш эксперимент в рамках подготовки к биеннале. Мы решили вернуться к системе «дать слово музею вместе с художником», а не просто — «дать слово музею». По сути, мы решили вспомнить, что в музее уже есть. А это, конечно, художники, — подтверждает собеседница «Сноба».

Директор отметила, что экспертный состав музея планирует дискутировать, какой биеннале получилась в концептуально-содержательном ключе — по итогам этих рассуждений могут появиться и другие идеи, найденные где-то в недрах опыта работы институции либо обнаруженные сейчас, в настоящем. А на рефлексию у институции есть ещё два года — пока не пришло время следующей, 17-й Красноярской музейной биеннале.