Художник Питер Опхайм: Мы слишком мало говорим о любви, сострадании и единстве
Питер, вы ведь сначала занимались востоковедением. Как получилось, что вы в итоге занялись искусством — причем начали с абстракции?
Я занимался абстракцией много лет. Но затем я пресытился ей и оказался в точке невозврата — я понял, что больше не хочу создавать абстрактные работы. Вместе с тем я не знал, чем заменить ее. Пожалуй, я — художник-игрок, мне нравится расценивать творческий процесс как поле для экспериментов. И, в общем-то, около трех или четырех лет я именно экспериментировал, искал то, что откликнется, изучал техники. Мне хотелось заниматься искусством с сильным оттенком личного, чтобы это было что-то про меня. В итоге мои произведения представляют собой некий симбиоз из личных историй и того, что витает в атмосфере вокруг.
Вообще, у меня скандинавские и славянские корни. Часть моих предков жила на Карпатах, но идентифицировали себя как русские. Они исповедовали православие. Я же вырос в Миннеаполисе: я — третье поколение, живущее в США, поэтому идентифицирую себя как американец. Но я пытался учить русский (смеется).
Ваши работы кажутся немного детскими, а ваши герои похожи на мягкие игрушки. Эти персонажи пришли в ваше искусство из ваших же детских воспоминаний?
Действительно, из-за моего выбора техники и персонажей может показаться, будто бы я работаю с темой детских фантазий и воспоминаний. Но на самом деле это не совсем так. Я бы сказал, что я создаю альтернативную вселенную, которая не относится к прошлому. Да, пожалуй, этот мир можно расценивать как параллельный нашему. Мне близка философия синтоизма, и, наверное, это связано с тем, что когда-то культура Востока была одним из моих профессиональных интересов. По канону синтоизма, душа есть не только у человека, но и у всех окружающих его предметов. Это и природные явления, и предметы быта. Японцы верят в «цукумогами» — это вещь, внутри которой появилась душа и личность.
И мои герои — не люди внешне, но их «игрушечная» внешность не отменяет их человечности. Пожалуй, мой художественный интерес состоит в этом философском вопросе. В своих произведениях я рассуждаю о том, что такое быть человеком, иметь душу. Нужны ли для осознания в себе человеческих черт две ноги и две руки? И что вообще можно назвать «человеческими чертами»? Когда я создаю персонажа, я также думаю о том, какое послание он может транслировать в мир. Меня интересуют такие темы, как любовь, семья, сострадание, эмпатия, единство… И я думаю, сегодня мы очень мало говорим о них, забывая, как они важны для здорового функционирования общества. Все это дает людям опору, делает сильнее и социум, и каждого в нем по отдельности.
Наверное, все это в совокупности лучше всего отражено в моей работе «Today And Today». Изображенных на ней персонажей можно расценить как семью, но, обратите внимание, как они не похожи друг на друга. Если они и семья, то точно не кровные родственники. И тем не менее они держатся вместе, поближе друг к другу. Это цельная ячейка, это община. Каждый в ней ценен и благодаря, и вопреки своей непохожести на другого. Надеюсь, что эта мысль — о том, что сотрудничество важнее соперничества — достаточно прозрачно читается и в «игрушечном» антураже.
Вы думаете, что в мире недостаточно любви и понимания? Или они и вовсе близки к вымиранию, а внутри своей художественной вселенной вы даете им шанс на реинкарнацию?
Нет, мы не потеряли их. Но любовь и понимание, сострадание и стремление к познанию — это то, что мы должны укреплять и взращивать, а не ждать, когда они совсем иссякнут. Думаю, мы неплохо справляемся, на бессознательном уровне. Это если брать глобальные настроения — все хотят мира и быть понятыми. Но не каждый готов отдавать. Вот над чем еще стоит работать всем нам. Я бы сказал так — в мире достаточно любви, но всегда можно иметь больше (смеется).
