Когда богов сменяют алгоритмы: как современные художники превращают мифологию в фиджитал-опыт и новый способ понимания реальности

Как вы переосмысливаете древние мифы в контексте современных цифровых технологий?

Kirill Rave: Стихийным и главным мифом новой коллекции является легенда о польском рыцаре Холубе, который ответил на вызов играть в шахматы с мавританской принцессой. Победитель должен был бить побеждённого шахматной доской — так, в честь победы, появились шахматные клетки в гербе рыцаря. В данной серии работ можно увидеть стилизованную «ту самую» партию в шахматы и аллюзии на фигуры рыцаря и принцессы.

Данил Карамушкин: Для меня переосмысление мифа — это не иллюстрация сюжетов, а работа с его фундаментальными механизмами. Я исследую, как архаические принципы — например, идея о том, что мир рождается из хаоса, — проявляются сегодня в цифровой среде.

Моя серия «Скрижали» — это прямое воплощение этого подхода. Я использую агентное моделирование, где простые «цифровые термиты», следуя элементарным правилам, порождают сложнейшие, непредсказуемые узоры.

Это современная алхимия: я вызываю цифровой хаос, чтобы он породил новую форму, подобно тому, как древние мифы описывали рождение Космоса из Хаоса. В проекте Axis Mundi этот же процесс становится основой для рождения архитектурных ландшафтов, прорастающих из данных, как мифическое Древо Мира.

Julia Cyberflora: В своих работах серии Umbra я переосмысливаю не древний, а философский миф — «миф о Платоновой пещере».

Если у Платона узники видели лишь тени на стене, принимая их за реальность, то в моей работе зритель сталкивается с «тенью» как с первичной субстанцией. Колеблющиеся чёрные формы, не имеющие статичного очертания и читаемого образа, являются отражением реальности. В цифровую эпоху, переполненную образами и информацией, моя работа предлагает уход в чистый потенциал и неизвестность, созерцать «тень», которая является первоисточником любой возможной реальности.

Rinatto L’bank: Мне кажется, мифы никогда не исчезали. Просто они поменяли форму. Раньше это были слова, потом — живопись, а теперь — пиксели, текстуры, свет. В серии «Новая мифология» я рассматриваю миф как процесс, который живёт и перерождается внутри технологий. Алгоритмы становятся инструментом для нового рассказывания старых историй, только уже без слов — через свет и тело.

Kirill Rave и Rinatto L’bank / Julia Cyberflora Фото: пресс-служба VS Gallery

Данил Карамушкин Фото: пресс-служба VS Gallery

Какие архаичные элементы вы используете в своих работах и как они трансформируются в цифровом формате?

Kirill Rave: Я использую образ рыцарей и шахмат: на видео они борются между собой исключительно прыжками.

Данил Карамушкин: Ключевой архаичный элемент в моих работах — это сам артефакт, несущий следы невидимых сил. Мои «Скрижали» — это современные аналоги древних стел или вотивных табличек, на которых запечатлены алгоритмические процессы.

Julia Cyberflora: Архаичный элемент — растяжимое понятие. Например, я использую солярные символы, элементы, напоминающие формы живой природы. А также — зацикленные движения — как способ гипноза, как мантру или молитву. И то и другое можно назвать архаичным.

Rinatto L’bank: Меня всегда тянет к структурам прошлого — барокко, орнаменту, телесным позам, театральности. Но я не цитирую их буквально. Я беру форму, лишаю её контекста и переношу в цифровую среду. Когда старые жесты проходят через ИИ, они теряют идеологию и превращаются в чистую энергию изображения.

Какие инструменты и технологии вы используете для создания своих произведений, основанных на архаике?

Kirill Rave: 3D-глитч-моделирование, нейросеть, коллажирование, дорисовка и печать.

Данил Карамушкин: Мой творческий процесс — это мост между эпохами, начинающийся в чисто цифровой сфере. Его основой выступает агентное моделирование, где я создаю цифровые экосистемы с автономными агентами. Полученные паттерны и формы я затем дорабатываю с помощью цифрового проектирования и 3D-моделирования, подготавливая их к материализации.

На следующем этапе цифровая модель переводится в традиционную керамику, где глина, будучи сформованной, высушенной и обожжённой, оживает. В серии Curly я доверяюсь тактильности, создавая «вязаные» формы, которые фиксируют момент перехода цифровой идеи в мягкую и податливую физическую материю. Иногда я позволяю симуляции ожить на экране в формате видеоарта, показывая сам процесс творения из цифрового потока.

Julia Cyberflora: Я обращаюсь к науке нейроэстетике как способу воздействия на подсознание, комбинируя различные её элементы в цельном произведении. Созданная в цифровой среде работа может быть древней и одновременно футуристичной на вид, содержать в себе формы и линии, фантастические и архаичные одновременно.

Rinatto L’bank: Я комбинирую нейросети, цифровую живопись, фотографию и 3D-графику. Мне интересно, когда технологии не просто помогают, а вмешиваются в процесс — когда они начинают мыслить вместе со мной. Машина не повторяет мои решения, а предлагает свои. Иногда результат непредсказуемый, но в этом и есть смысл: ты как будто запускаешь эксперимент с памятью образа.

Экспозиция выставочного проекта «Эмерджентные мифологии: архаика в эпоху цифрового кода» Фото: Глеб Кордовский

Экспозиция выставочного проекта «Эмерджентные мифологии: архаика в эпоху цифрового кода» Фото: Глеб Кордовский

Как вы работаете с архаичными образами: сохраняете ли вы их первоначальное значение или придаёте им новое «звучание»?

Kirill Rave: Я не занимаюсь иллюстрацией и цитированием легенд, теорий. Миф, описанный выше, сам нашёлся — родился из других важных для меня образов. Целью было создать коллекцию многослойных работ, способных генерировать древние и современные смыслы из глитча. Новое звучание неизбежно!

Данил Карамушкин: Я сохраняю их функцию, но наполняю новым содержанием. Архаический образ скрижали был носителем сакрального знания. Я сохраняю эту функцию — мои работы несут знание, но это знание о самоорганизации, о сложных системах, о том, как из хаоса рождается порядок. Я не пишу на скрижалях заповеди, я позволяю самому материалу и процессу «записать» их на своём языке. Таким образом, первоначальное значение (сакральность, тайна, знание) получает новое «звучание» через язык науки и технологий.

Julia Cyberflora: Я смешиваю архаичные образы с фантастическими, с современными и друг с другом, создаю новые на основе старых.

Rinatto L’bank: Я стараюсь не сохранять значение, а высвобождать из него энергию. Важно не то, что именно изображено, а как форма дышит сегодня. Когда архаика попадает в цифровую оптику, она перестаёт быть музейным экспонатом и начинает жить заново — как структура, как импульс, как ощущение.

Как вы ощущаете связь между древними символами и современными визуальными языками в ваших работах?

Kirill Rave: Современная жизнь в эпоху постправды всё чётче становится похожей на псевдоисторическую, мифологическую, стратегическую игру. «Страдающее Средневековье» — это про здесь и сейчас, только иначе. В моей серии есть противостояние вымышленного, сгенерированного герба и случайного реального флага.

Данил Карамушкин: Эта связь для меня непосредственна. Узоры на моих «Скрижалях», рождённые алгоритмом, визуально отсылают к природным формам — эрозии на камнях, ходам древоточцев, древним петроглифам. Современный визуальный язык — это язык данных, сетей, паттернов. И он удивительным образом резонирует с архаическими символами, потому что и те и другие говорят об универсальных принципах: росте, взаимодействии, энтропии и порядке. Мои работы находятся именно в этой точке резонанса.

Julia Cyberflora: Современный визуальный язык может работать как ключ, который открывает в зрителе доступ к древним кодам. Круги, спирали, пульсация, поглощающая чернота — это «софт», который наш мозг распознаёт на глубоком уровне. Современный язык позволяет очистить символ от наслоений и донести его суть.

Rinatto L’bank: Я вижу между ними прямое продолжение. Экран — это новое полотно, глитч — новый мазок, а свет пикселей — это тот же свет, который когда-то падал на холст. Визуальные языки не умирают — они просто эволюционируют. Мне нравится мысль, что цифровая графика — это новая живопись, просто с другим дыханием.

Как вы считаете, меняется ли восприятие мифа, когда он представлен в виде цифрового искусства?

Kirill Rave: Глобально — нет, но искусство всегда выстраивает диалог и наводит на новые мысли. Эта тема — не исключение.

Данил Карамушкин: В моём случае миф представлен не просто «в виде» цифрового искусства, а как его неотъемлемая процессуальная часть. Восприятие кардинально меняется. Миф перестаёт быть историей и становится переживаемым процессом.

Julia Cyberflora: Цифровое и кинетическое искусство делает миф переживаемым, а не просто повествуемым. Миф становится интерактивным. Восприятие становится более личным и в то же время коллективным. Личным — потому что каждый в этой «пульсирующей черноте» видит своё. Коллективным — потому что технология создаёт общее, почти ритуальное поле опыта, где группа людей одновременно переживает встречу с «Иным».

Rinatto L’bank: Полностью. Миф перестаёт быть рассказом, он становится опытом. Это уже не линейная история, а что-то вроде цифрового сновидения, где зритель сам ищет путь внутри изображения. Иногда он не находит смысл — и это нормально. Важно не понимать, а чувствовать движение между фрагментами.

Как вы думаете, может ли цифровая мифология существовать отдельно от своих исторических корней?

Kirill Rave: Может, и уже существует. Цифровой носитель имеет свою природу и специфику. «Интернет помнит всё» — это не про точные данные и упорядоченные связи!

Данил Карамушкин: Серия «Скрижали» служит подтверждением мысли, что подлинная сила цифровой мифологии рождается не в изоляции, а в диалоге с историческим опытом. Их сила именно в диалоге.

Когда зритель видит керамическую плитку с загадочным узором, его мозг автоматически ищет аналогии: древние письмена, окаменелости. Без этой отсылки к архаике, к опыту расшифровки следов прошлого, мой объект был бы просто абстрактной формальной композицией.

Julia Cyberflora: Цифровая мифология может как существовать отдельно, создавая новые мифы, несущие ту же функцию, что и прежде, так и возвращаться к историческим корням, заставляя древние мифы проживать многие этапы эволюции, усложняясь и развиваясь.

Rinatto L’bank: Нет, полностью — вряд ли. Но она может порождать новые формы, не теряя связь с прошлым. Всё это растёт из одной почвы — из человеческой потребности создавать смысл. Просто сегодня корни уходят в данные, а не в землю.

Какие мифологические сюжеты наиболее вдохновляют вас и почему?

Kirill Rave: Я считаю, что история человечества — это один сплошной миф. С древних времён известно, что историю пишут победители.

Данил Карамушкин: Сотворение мира из хаоса: это центральный сюжет для всей моей серии. Мой творческий метод — это и есть акт вызова контролируемого хаоса (алгоритмических агентов) для порождения нового порядка (узора, формы, города).

Julia Cyberflora: Различные версии сотворения мира, различные образы создающего всемогущего Иного, мифы с борьбой тьмы и света в своей основе.

Rinatto L’bank: Мне близки истории о превращении. Когда одно существо переходит в другое, когда форма не держится за себя. Это состояние между — где ещё непонятно, кто ты, но ясно, что ты уже меняешься. В цифровом искусстве это особенно чувствуется: всё постоянно перетекает, распадается, собирается заново.

Как вы видите роль мифа в современном искусстве: это просто отсылка к прошлому или новый способ осмысления реальности?

Kirill Rave: Новый способ осмысления реальности. Я убеждён, что мы живём в хаосе, взаимосвязь прошлого и настоящего помогает понять возможное будущее, но не сильно.

Данил Карамушкин: Однозначно — новый способ осмысления реальности. Мы живём в мире, управляемом невидимыми системами. Эти системы так же неосязаемы и мифологичны для обычного человека, как боги Олимпа.

Julia Cyberflora: У мифа здесь также много ролей. Например, для кого-то создание собственной мифологии с легендой и бестиарием — способ эскапизма и художественной спекуляции. Кто-то бесконечно переосмысливает визуальные образы классической мифологии. Кто-то смешивает новые фантастические мифы с научными гипотезами в попытках осмыслить и дополнить реальность.

Rinatto L’bank: Для меня миф — это не отсылка, а способ думать. Это язык, через который можно говорить о теле, времени, памяти, технологии. Я использую миф как инструмент — не чтобы цитировать прошлое, а чтобы почувствовать, как оно звучит в настоящем.

Как вы считаете, почему мифы продолжают быть актуальными и в цифровую эпоху?

Kirill Rave: Потому что новые мифы мы создаём каждый день, например, для того чтобы не сойти с ума от контекста и потока информации.

Данил Карамушкин: Потому что природа человеческого познания не изменилась. Столкнувшись со сложным и необъяснимым, мы по-прежнему ищем нарратив, модель, образ.

Julia Cyberflora: Миф необходим и сегодня — как средство объяснить и принять огромное количество неизвестного и необъяснимого. Миф — это, так же как и в древности, средство борьбы со страхом, первая смелая гипотеза, далёкая от реальности, поставленная человеком в попытке объяснить что-то большое и не поддающееся пониманию.

Rinatto L’bank: Потому что они работают с тем, что не меняется — со страхом, желанием, памятью. Просто сегодня миф живёт в другом медиуме. Он проявляется в интерфейсах, в сетевых образах, в цифровых телах. Люди по-прежнему ищут истории, только теперь делают это через экран.

Как вы считаете, меняется ли функция мифа в обществе благодаря современным технологиям?

Kirill Rave: Функция мифа не меняется, меняется его настройка. Они могут быть персонализированы, их становится сильно больше.

Данил Карамушкин: Меняется. Если раньше миф консолидировал племя или народ вокруг общего прошлого, то теперь его функция смещается в сторону навигации в настоящем и моделирования будущего.

Julia Cyberflora: Думаю, функция как таковая не меняется, меняется масштаб, количество и контекст.

Rinatto L’bank: Да, он стал распределённым. Раньше миф собирал всех вокруг одного центра — сегодня он распадается на тысячи экранов.

Беседовала Евгения Сизых